Я, отчего не знаю сам,

Но всякий раз ищу тот случай,

Чтоб отыскать ее глаза

И лишний раз себя измучить.

Голубое зеркало Абрау,
Здесь ли я в чарующий полон
Золоченой угодил дубравы
И отведал лип неровный сон?

Здесь ли к отражению невесты
Нежно прикасались облака,
А под утро полный месяц свесил
Ей на платье нити с ободка?

Но далёк был от счастливых взор.
Невозвратно припустивши в дали
Он, как много отсидевший вор,
Точно знал, что незаметно стянет.

И украл. Но сердце стало глуше,
Пронесясь по жизненной стезе.
Никогда мир не казался лучше.
Чем тогда в озерной бирюзе.

Вслед кричал, отчаявшись, незримый;
- Ай, бесстыжий! Ай, негодник! Вор!
Хоть, и станешь всеми ты любимый,

Пусть разбойник я, пусть бандит.
Отмахнись от предубеждений.
Ведь и я черным днем убит,
Будто финкой без сожаленья.

Раскидать эту жизнь умом -
Всякий зверь на земле разбойник.
Так мне сильному с кистенем
Что не выбрать засадой хвойник?

Волочась по пятам за мной,
Крепко жалят разлетные слухи.
Но незримый укус роковой
Их не стоит сердечной муки.

Буйной осени ремесло
Медью за волшебство квитаться.
Как она золотою листвой,
Что свободой бы не швыряться?

В радость сердцу нестройный бой,
Если чувства пронзают шире.
Я, ведь, темной душой не пустой.

Горлом стиснутым зло хрипя,
По природе за суку драться,
И, все крепче ее любя,
Взгляда теплого дожидаться.

К цвету ли сединой стучать?
Сгинул прежний во мне, так что же?
Серафимам ли зла желать,
Коль для драк я уже негожий?

Обожду. Сердца стихнет бой.
А пока пусть в охотку рыщет.
Не хотел заболеть тобой,
Только вот, против воли вышло.

Поменяться бы насовсем.
От прошедшего враз отречься.
И к тебе бы прильнуть не тем,
Кто случайно посмел обжечься.

Я бы Бога молил: - Помоги!
И стихи написал такие,
Чтобы с легкой его руки
Их читали взахлёб другие.

Разные к утру бросал я губы,
Многих глаз сиянье обманул,
И лишь с одной тобою не был грубым,
Одну тебя на простынь не тянул.

Таинства нам не открылись врата.
И в этом наша общая вина;
Не было в тебе ни чуть разврата,
А я совсем не пил тогда вина.

Там стреноженные чувства
Необьезженная страсть моя
В шестислов инока Златоуста
Ненадолго сдуру упекла.

Это много после расставанья,
Стеганув бушующую плоть,
Несся я на легкие свиданья
По вечерним улицам внамет.

И в недолгую любовь бросался
Страстно. Без разбору, Очертя.
Чувство ошалелое металось,
Силою и удалью цветя.

Я в политике ни чуть не сумлеваюсь.
Глыбокий смысл и соль в интригах зрю.
Из кажной сводки выудить стараюсь,
Затеял ли кто новую игру.

Наклеили кому ярлык нон грата.
Полония кому сыпнули в чай.
И чьи вооруженные ребята
В Донбассе очутились невзначай.

Ай, запутанность глухая!
Ох, коварная стезя!
В спорах глотку надрываю
И сорвать ее нельзя.

Политика - она, как злая баба
- куды ни ткнись, везде крутой изгиб.
И любит тех, кто действует нахрапом,
И кто, как банный лист к деньгам прилип.

К ней у меня высокие запросы.
С ней у меня невидимая связь.

Разлило солнце жар весенний,

Звенит за окнами капель.

И чудится - Сергей Есенин,

Разбужен музыкой, запел.

Февраль роняет в полыньи
Последних вьюг немые хлопья,
Где в темных зеркалах воды
Уже полощет март поводья.

За то я Бога не виню,
Что многое не отписалось;
Я рад и пасмурному дню,
И небу сыплющему жалость.

Я не убил и не украл,
Но стал на топкую дорогу
Которой песни распевал
Рязанский хулиган Серега.

Там строки и моей руки
В которых нежен я и чуток
Под пьяным сердцем залегли
У шарамыг и проституток.

Гурьбой читают наизусть
Оброненные мной сонеты.
И водкой запивают грусть,
Целуя пьяного поэта.

Как мреть кабацкую любил
Кудрявый парень из Рязани,

Гл 8. Тель-Авив. Бульвар Шауль Ха-Мелех. Информационно-аналитическое управление (НАКА). 20-е июля, 13.45. Полдень.

Гл 7. Англия. Лондон. «Уайтхолл» правительственного квартала. 20-е июля, 15.30 после полудня.