Прошёл день, прошёл вечер — Лизавета провела их в своей комнате, то расхаживая от окна к двери, то снова садясь в кресла. Ночью же Лизавета почти не смыкала глаз. Две думы было у неё, обе нерадостные и обе — связанные с мужчинами.

Нельзя сказать, что Пётр Иванович был ей совсем противен. Положим, он некрасив: с обрюзглого лица смотрят маленькие глазки, а над ними дрожит хохолок жидких волос; но ведь с лица воду не пить. С ним скучно, он, кажется, вовсе неспособен говорить о чём-нибудь интересном. Следовательно, он глуп, и вскоре окажется у неё под каблуком.

Павел Снепороков ждал, пока в повозку запрягут новых лошадей. С грязного двора он зашёл в столь же неприглядный станционный домик, в комнате которого сидели и стояли такие же, как он, путешественники. Одни читали при неверном свете свечки книги, другие оживлённо обсуждали нелепые картинки, развешанные по стенам комнатки, третьи же не то чаёвничали, не то обедали. Каждое из этих занятий могло бы развлечь и Павла, но он лишь сел возле окна: по стеклу катились капли дождя, а небо было столь же серым и грустным, какой представлялась ему его жизнь.

Лизавета подумала ещё несколько времени, а потом, наконец решившись, сказала:

— Прекрасный сегодня день, не правда ли… господа?

Крестьяне смешались: виданое ли дело, барская дочка заговаривает с ними, да ещё так ласково и приветливо! Некоторые, посмелее, подняли головы и посмотрели на Лизавету; другие же принялись мять в руках шапки. Взглянул на неё и понравившийся Лизавете плотник.

Тучи походкою мерной
По небу вновь зашагали
Мелкий, холодный и скверный
Дождь посетил эти дали.

Хмурились тёмные ели,
Ветви сложили как крылья.
Озеро капли изъели,
Оспины воду изрыли.

Капли дождя как оковы
Душу сковали и сердце.
Плачу, вздыхаю и снова
Горько хочу разреветься.

Жизнь не для грусти нам дали —
Дождь, покидай эти дали!

Саженях в десяти от дома, возле пруда, располагалась небольшая беседка. Если бы не густые кусты сирени — которые, впрочем, уже отцвели, — вокруг беседки, полуденное июльское солнце нещадно пекло бы и здесь. Лизавета любила эту приятную прохладу, и потому часто бывала здесь летом — когда читая книги, а когда глядя на кружащихся над водою стрекоз.

Вот и сейчас сидела она на скамье, разведя руками плотные листья и глядя на крыльцо. Там кипела жизнь: старые ступени меняли на новые, и плотники — молодые, сильные крестьяне — споро прилаживали новые доски.

Ширь озера спокойна как стекло,
Шагнёшь туда — она тебя удержит.
Здесь так привольно, тихо и светло!
Родился новый день волшебно-свежий.

Ввысь убегают небеса
С румянцем ярким от рассвета,
Дрожит на клевере роса,
Поёт петух в деревне где-то.

Как хочется подпрыгнуть и взлететь,
Парить не только здесь — над целым миром,
Всем показать небес кумач и медь,
Частичку радости отдать унылым.

Три месяца назад Шофранка и Тамаш были счастливы. Болезнь ещё не подкосила Шофранку, и они могли подолгу гулять по холмам, заросшим виноградными лозами, танцевать на деревенских праздниках, болтать обо всём на свете и смеяться.

Елена спустилась по широкой лестнице с коваными, похожими на кружева, перилами и прошла в ресторацию гостиницы. Было пусто: постояльцы бежали, напуганные приближающимися выстрелами; коридорные и половые — примкнули к восставшим. Опустела не только гостиница — обезлюдел весь Новороссийск.

Платье походит на цветущие вишни — такое же белое, пышное, воздушное. Колечки волос сверкают золотом, точно оклады икон и огоньки теплящихся перед образами свечей. Тонкая нежная кожа лица — будто мраморные стены небольшой церкви, а изогнутые брови — будто стволы окружающих её вишен.