Пыл свободы ещё не затух,
В книге жизни июнь резвится,
И лежит тополиный пух
На изгибах её страницы.

Мчатся кони моей судьбы,
Без сомнения мнут преграды,
С бесшабашностью – на дыбы!
И в полёте – через ограды!

Каждый миг, словно новый мир,
Искра жизни в сердечном стуке .
И протёрты почти до дыр
Все сомненья мои и муки.

Чувство воли живёт в груди,
И свежи по утрам зарницы,
Но давно уже позади
Перевёрнутые страницы…

На улицах упавший жёлтый лист
Дождём прибило к старенькой бордюре,
И струны рвал печальный гитарист
Мелодией к осенней увертюре.

Намокший гриф под пальцами дрожал,
Минором грустным выдыхала дека.
Быть может, он кого-то провожал,
А, может, ждал напрасно человека.

Мы что-то ждём и верим в чудеса,
Пока живём - неистребима вера,
А музыка страдала в небесах
И опускалась на аллеи сквера.

Прохожий рядом на секунду сник,

Да, незаметно время протекло,

Безжалостно перемешав все даты.

Стучится дождь в оконное стекло,

И затихает в струйках седоватых.

Я мечтал пролететь
выше всех на крылатом коне,
И, взлетев на Парнас,
позабыть, что пришёл из босоты,
Но не думал тогда,
что уже уготована мне
Непростая судьба
и не взятые в жизни высоты.

Где-то долго плутал,
заблудившись, мой славный Пегас,
Может, музу искал
для меня в родниках Геликона.
А я ждал и хотел,
чтобы в сердце огонь не погас,
Чтобы богом не стал,
сам себя превращая в икону.

И, торя себе путь,

По всей многострадальной русской земле полыхала гражданская война. Над соломенными крышами хат некогда шумных, наполненных коровьим мычанием и голосами подвыпивших мужиков деревень, уже вовсю полыхало зарево страшного и необратимого пожара. Брат на брата, сын на отца, красный на белого…. Рубили, кололи, жгли. И по всем дорогам витал неприятный, наполненный ужасом и беззащитностью, трупный запах. Гибли сотнями, тысячами. Гибли за идею, за деньги, за право властвовать и повелевать.

Семьдесят седьмой год. По всей стране гремел БАМ.
Мне довелось ещё студентом поработать оператором на одной из сейсмостанций в районе Северо-Муйского хребта.
Собрались мы с соседями-лавинщиками на рыбалку. Кто-то подсказал, что на Верхней Ангаре хариус на нерест пошёл, позвал побраконьерить. Все, конечно, согласились. Еда какая на станции – тушёнка, сгущёнка…
А мне сейсмограмму вечером менять на приборах. Успею, думаю. Не так уж и далеко речка.
Поехали на соседском шестьдесят шестом.

Мужик зубами пытался сорвать пробку. Пробка не поддавалась, и он с яростью стал рвать её дёснами, потому что оставшиеся зубы шатались и кровоточили. Наконец, с кровью выплюнул пробку и с жадностью приложился к горлышку. Пил с упоением, да так, что на ресницах закрытых глаз выступили слёзы. Потом, почувствовав, видимо, облегчение, оторвался от бутылки и уже мутнеющими глазами осмотрелся вокруг. Заметив стоящего неподалёку Димку, невесело улыбнулся:
- Что, любуешься?
- Нужен ты мне!

Я - вечный странник в жизни этой
С пустой котомкой за плечами.
Зачем брожу по белу-свету,
И почему не сплю ночами?

Что нужно мне, чего ищу я
Среди дождливого ненастья?
Быть может, по земле кочуя
Ищу ненайденное счастье?

Пропахшее солёным потом,
Оно бредёт конца не зная,
Надеясь, что за поворотом
Давно лежат ключи от рая.

…В моей дороге ветры свищут,
И под дыханье тех ветров
Ловлю тепло на пепелищах
Давно погашенных костров…

Мы шли с тобой издалека,
Чтоб наша состоялась встреча.
Кружили низко облака,
И был безмолвен хмурый вечер.

Не грел поднятый воротник,
Печально в парке лист кружился.
Тропинкой под ноги ложился
Желанной встречи каждый миг.

И в замирании души
Рождалась искра страсти нежной,
Для встречи нашей неизбежной,
Ни перед кем не согрешив.

Жизнь, словно горная река,
В которой может всё случиться.
...Мы шли с тобой издалека,
Чтоб никогда не разлучиться.

В своём классе подруг не имела она,
Не сбегала с уроков украдкой,
Дома долго могла простоять у окна
С полосатой потёртой тетрадкой.

С одиночеством горько катилась слеза,
И парням уступая дорогу,
Почему-то всегда отводила глаза,
Недотрога и есть недотрога!

Только знала она – в её сердце давно
Одноклассник с короткою стрижкой,
Что стеснялся позвать хоть кого-то в кино,
Неприметный и тихий парнишка.

Эх, печальная Муза отроческих лет,
То счастливится ей, то взгруснётся!
И смотрела ему, проходящему, вслед,
Всё надеясь, что он обернётся.