Отважиться желаю на экспромт.
Тупого бытия гниёт трясина.
Сознания невольная дрезина
по узкой колее за горизонт.

Хочу импровизации слепой:
не видеть нот, не знать либретто будней...
Бей, бубен! Разжижай порядок скудный!
К положенным сонатам я глухой.

Дрезина мчит, а мне искать стоп-кран
смешно, не стоит, это бесполезно.
А встречный дух жжёт ноздри мне болезненно.
Бей громко, мой дружище, барабан!

Без тормозов сознанье рвёт нещадно
всех кодексов стальную паутину;
марш рельсо-шпальный рвётся от трясины
в полёт оптимистично-беспосадный.

* * *

Тьма неба тьме улиц молитву бормочет.
А мне всё не спится, я - существо ночи.
Уселся с ногами на лавку сычом,
гляжу в никуда и молчу ни о чём.

Тьма неба луну сожрала - кусок сыра;
лишь звёзды стоят, как всегда, по ранжиру.
За всю свою жизнь я не помню накладок,
всё здесь по уставу, в природе порядок!

Здравствуйте, граждане!
Я вас обрадую -

тошно мне,
мутно, не весело...
Вот, пою песни я...

Все - о ней.
Так уж слагается -
люди встречаются,

а потом,
взяв из фантазии
все безобразия,

пробуют всё.
Вот и я-валенок
(нет на нас Сталина!)

всё мечтал...
Брызги намёками,
хайпом, Тик Токами...

Не признал.
Знать бы заранее -
в кайф мои раны ей, -

я б сбежал.
Флешбэки хлынули
мощной лавиною...

Опоздал.
Гром среди ясного
неба прекрасного

Вечер над городом

бьёт серым холодом,

люди бегут по домам.

Тьма их заставила

помнить все правила,

верить дверям и замкам.

Ливень-рыдание

на улице и во мне.
Я иду на свидание

к морской волне.
Но она пришла страшная, непригожая,
с тиной, мутная, на себя непохожая.
- Отреклась ты от чего,

ветром вплавь гонимая?
Не ответит ничего.

Нежная. Ранимая.
Будто силы берeжёт,

ждёт её работа.
Заморозит. Обожжёт.

Злая от чего-то.
- Кто обидел? Что виной?

Знаешь, бедолажка,
не видал тебя такой,

видно, очень тяжко.
Не на шутку разозлилась -

презирает жалость.
О песок у ног разбилась

Держишь крепко мозги свои скудные

шаром черепа, как фильтр грязь;

где извилины лживые с мудрыми

меж собою сплетаются в вязь.

* * *

Летели мухи.
Летели смело.
По слухам -
на дело.

А между мух
какой-то гон;
на слух -
шансон.

Наглели мухи
и были бойки
от пол-литрухи...
До мухобойки.

Представлюсь - ярый меломан.
Я в чёрном теле много лет.
Монеты тянут мой карман.
Пою душе, что Бога нет.

Сомненья - кислый плагиат
библейских дум и кровосток.
Я лично видел, как Пилат,
дав слабину, себя обрёк.

Гунн грабил Рим, дворцы сжигал...
И в Лете булькали миры...
Рад встрече! Вижу - ты узнал.
И понял суть моей игры.

Санкт-Петербург меня встречал
под "Wind of Change". Убить царя
всех нищебродов призывал.
Молилась Настя в Небо зря.

Чуть позже гордый генерал,
спирт заложив за воротник,
педали в танке выжимал
и верил, зря почём, в блицкриг.

Я хочу быть один,
как Ходжа Насреддин.
Притомило бзиканье в затылок.
Ты шагнула за край,
выдохнув: "Выбирай -
я или бардак твоих ухмылок!"

Я плечами пожму...
На дорогу займу.
Вслед контрольный выкрик укоризны.
...Как умел - так любил.
Вдруг у камня застыл,
вот - курсор былинный к всяким тризнам.

Если вправо пойду -
всё пропью, пропаду. -
Камень на развилке мне пророчит.
И налево погодь!
Без любви тешить плоть -
рад, да цифры в паспорте хохочут.

Как ни тяжко в пути,
упрямо прямо ползти -
с детства книжной истине внимаю.
Но никчёмным прослыть,

* * *

День выключил экран окна,
от ветра в нём стекло дрожит.
Надоедает мне луна:
- Что в думах? Ну-ка, расскажи.

- Уйди, настырная подруга,
мне нечего тебе сказать!
Хочу, чтоб бесы буги-вуги
внутрях устали танцевать.

Как рассказать тебе про вены?
Как рассказать тебе про ток?
Про то, как жмут сырые стены
и прессом давит потолок?

Как мне напеть тебе мотивы
моих душевных лживых струн?
Про то, что все вокруг брехливы,
что я и сам ужасный врун?

Брось - умоляю - издеваться, -
свидетели мне ни к чему;
дай мне возможность разобраться