Однажды мальчик Илюша гулял со своей бабушкой. Был месяц май. Стояла чудная погода.

Совсем недавно Илюша обзавёлся водяным пистолетом, и теперь набирал воду из луж и обрызгивал воробьёв, муравьев и бабушку. Опрыскал он и кота, спящего на лавочке. Тот проснулся, зафыркал и позорно бежал в подвал, преследуемый грязной струёй.

-Не хулигань, Илюша, - приговаривала бабушка, утирая грязюку с лица. - Ишь, озорник.

Однажды чеченские боевики решили убить Бориса Николаевича Ельцына, президента Российской Федерации и отца русской демократии. Они прознали, что Ельцын приедет на концерт, где он будет общаться с народом и слушать всяких Пугачёвых и Киркоровых. Там террористы и решили его ликвидировать.

Поначалу всё прошло гладко. Террористы выпустили в президента с десяток пуль. Тот сразу упал и умер. Народ обомлел от такого коварства. Даже Кобзон перестал петь и вытер париком холодный пот.

Но тут вышел второй Ельцын и обратился к народу:

Однажды в аквариум посадили малька, тихого и неказистого. Он смирно кушал корм, набирал миллиграммы и в общественную аквариумную жизнь не совался. Сидел тише воды, ниже травы.

Я спускался в подземелье, по пятидесяти пяти ступенькам, где располагался магазин "Всё по пятьдесят пять".

Наконец, пришёл. Пятьдесят пять полок. Но почему-то пустые.

-А чего сейчас купишь на эти гроши, - пояснил охранник.

Я стал выходить, но дорогу мне преградили пятьдесят пять бугаёв:

-Так просто не уйдёшь. Плати выкуп - пятьдесят пять тысяч.

-Не буду.

-Тогда сиди здесь пятьдесят пять лет.

Так и сижу.

-Как бить-то будем? - спрашивал Пушкин. - Ногами аль руками?

-Сапогами, - задумчиво отвечал Толстой.

-Топором можно по башке стукнуть, - подал предложение Достоевский. - А потом на Раскольникова свалить.

-А может вия позвать? - сказал Гоголь, - или паночку?

-Нет, баб в это дело не впутываем, - возразил Пушкин. - Из-за них меня на дуэли прикончили .

-Где ж мосье Сибирёв? - чесал бороду Толстой, поглядывая на часы. - Уж полночь близится.

После осеннего прободения язвы Павел Дармоедов начал терять вес. Сперва весил шестьдесят килограммов. Через неделю - уже сорок. Потом - тридцать и так далее. Стрелка домашних весов неудержимо приближалась к нулю.

Давно уже погасли огни в ближайшей деревушке. И лишь волчий вой встревал в нашу беседу. Мой собеседник всё говорил, говорил, и шамканье его ввалившегося рта меня усыпляло. Я кивал, клевал носом и вот-вот готовился провалиться в сладкую трясину сновидений.

Там я неспешно разложил тарелки и включил чайник. Затем открыл холодильник. Оттуда, визжа и матюкаясь, выскочила колбаса. Она набросилась на меня и, применив приём дзюдо, уложила на пол. Такой прыти от обыкновенной краковской колбасы я не ожидал.

Ничто не предвещало беду в тот ноябрьский день 1990 года.
На остановке под дождём мокла толпа продрогших людей. Автобус всё не ехал. С воодушевлением ругали Михаила Сергеевича Горбачёва.
Наконец автобус подъехал и с лязгом отворил переднюю дверь. Задняя же почему-то не открылась. Техническая неполадка. Бывает.
Народ устремился к двери и начал ломиться в автобус. Спокойно, но в то же время целеустремленно. Тут ведь главное – не зевать. Одна девчушка замечталась, так ей тут же ногу отдавили. Пищи – не пищи, а сама виновата. Нечего ворон считать.

Такие вот безрадостные мысли с недавних пор посещают Максимыча, тревожат, спать мешают. Ворочается он в постели до утра, сердечный. Всё ему материнские платы мерещатся, будь они не ладны. Даже калькуляторы, органайзеры и прочие видеопылесосы вызывают у него опасение и погружают в уныние. И не без оснований.