Хесура осторожно уложили на ложе, сплетенное на египетский манер из кожаных ремней. Жрец был бледен. Пабис присел рядом, пощупал пульс, провел рукой по блестевшему от пота лбу старика, прислушался к дыханию. Затем резко встал и, замерев на некоторое время, поднял руку и нанес быстрый удар жрецу в грудь. Никакого видимого эффекта его действие не произвело.

- Остановитесь, - суровый окрик заставил замереть Уну и Хесура у моста через ров, за которым виднелись прочные стены, сложенные из деревянных балок и камней и входные ворота с возвышавшейся над ними зубчатой башней. В просветах между зубцами в лучах закатного солнца блеснули наконечники копий. Караульные солдаты, облаченные в бронзовые хитоны, с мечами, висящими на ремне через плечо, приблизились и настороженно стали рассматривать припозднившихся гостей.

Из Файюма Хесур и Уна отплыли на небольшом судне с паломниками, соблюдая максимальную осторожность. Скрыв головы под капюшонами, молодой князь и жрец архива Матери Владыки весь путь до Жизни обеих земель старались привлекать к себе как можно меньше внимания, неспешно прогуливаясь на кратких остановках вдоль берега прибрежных портовых деревушек, вдали от шумных таверн. Со стороны казалось, что два жреца ведут задушевные беседы, далекие от суетности матросского шума и гвалта. Собственно, так оно и было…

Рахотеп и Хесур молча и неспешно потягивали пиво, сидя в удобных креслах из переплетенных кожаных ремней в комнате для отдохновений жрецов. Церемония в гробнице Нефрусебек отняла много сил не только у Уны. Хесур с содроганием вспоминал, как они достали бездыханное тело князя из холодного саркофага и тот ужасающий вопль, который издал властитель Мемфиса после того, как девять служителей провели над ним магический обряд, возвращая его душу с берегов озера Амдуат.

После легкого ужина Уна остался поговорить с Рахотепом о предстоящей церемонии посвящения. Хесур взял масляный фонарь из ниши у изображения Себека, молчаливо скалившего клыки на стремительно опускавшиеся сумерки, и вышел из храма на причал. Противоположный берег опустел. Только несколько голодных молодых рептилий лениво передвигались у кромки воды, подбирая остатки пиршества своих взрослых собратьев, ушедших обратно в воды священного озера в ожидании ночи. Чуть поодаль от входа возвышались статуи Владыки, строителя Лабиринта, чье имя давно истерлось из памяти людей.

Уна и Хесур спешили на встречу с Рахотепом в Городе Крокодилов. Из гавани они направились к берегу живописного озера, на котором расположился знаменитый Лабиринт. Князь с удивлением взирал на медленно увеличивающуюся громаду кирпичной кладки стены, отделявшей древнюю цитадель от внешнего мира. В своих мрачных недрах Лабиринт хранил множество тайн, которые у непосвященных вызывали благоговейный трепет. Уна помнил, что ежегодно из Мемфиса сюда отправлялись паломники для участия в церемонии Осириса с непременным жертвоприношением быка Аписа, символа Жизни Обеих Земель.

Менус раскрыл суму и осторожно поставил на столик небольшой кувшин:
- Ночи Медума ужасны. Но еще ужасней местное вино. Отведайте, князь. Это вино из дворца самой Матери Бога. Она лично настояла, чтобы я доставил его Вам.
Уна с поклоном взял кувшин и, вытащив пробку, поразился несравненному аромату, раз лившемуся вокруг. Казалось, ночной воздух гавани, беспощадно раздираемый песнями предающихся греху матросов, вдруг застыл, исторгнутый божественным букетом неведомых специй и трав, искусной рукой заключенных в невзрачный, с виду, глиняный кувшин. Внешность обманчива…

Доспех изрублен саблей сарацин.
В Святой земле сияет полумесяц.
Намаз свершить сзывает муэдзин.
Распятие в объятиях арабесок…

Магистру, на словах, благоволя,
Был предан Папой древний орден Храма.
Идя на поводу у короля
Святой престол низверг в пучину срама.

Суровый инквизитор возвестил
Что Тампль стал вместилищем порока.
Что нового кумира сотворил.
Принес с магометанского Востока.

Что содомит, отринувший Христа,
Не может исполнять святую волю.
Что жизнь монаха кротка и проста.
И требовал отдать монаршью долю…

Сейчас не ясно, истинна ли ложь,