Ненастный вечер. Тишина.
Свет ночника и треск пластинки.
Дымит сандал. Бокал вина.
Святого Вита чтят снежинки.

Экран окна. Парящий лед.
Субтитры чьих-то поздних стоп.
Всему в природе свой черед.
Снег вдруг срывается в галоп.

Мерцанье граней. Блеск кристаллов.
Бриллиантовый вертеп в ночи.
Под крышей - острия кинжалов.
Отточены слезой лучи.

Спектакль на грани апогея.
Кулисами темнеет лес.
Со спящих крон скользит, робея,
Лавина. Белый занавес.

Свечной огарок тающего дня
Чадя и обреченно затухая,
Вечерней дымкой сумерки маня,
Исчез в окошке старого трамвая.

Мерцает свет шаманов-фонарей,
Сливаясь в цепь огней во мраке ночи.
Безмолвна битва в пустоте аллей.
Исход ее неясен и бессрочен.

Пустой трамвай по рельсам бытия
Звонком бодря, несет, минуя пробки.
А если, вдруг, усну, то он меня
Доставит до конечной остановки…

О, первозданная краса болот
Что притаились в пустошах дремучих...
Языческих легенд таинственный оплот
В котором дремлют отголоски сил могучих.

Здесь нет останков величавых гор,
Но в сердце топи – странный Лабиринт.
К себе манит диковинный узор.
Покрытый мхом, крошащийся гранит.

В испарине трясины странный дом.
Соломенная крыша прохудилась.
Чадящий торф, как память о былом.
Обитель душ, чья вера заблудилась.

У каменной ограды неспроста
Встречает гостя древняя старуха.
Гадает, ворожит и, сторонясь креста,
Возьмется исцелить болезни духа.

В пустых глазницах дома тьма и холод.
Печь превратилась в изразцовый склеп.
Уже никто не даст теплу и свету повод
Здесь возродится. Дом навек ослеп.

Щербатым ртом провал в полу чернеет.
Раскрытый зев подвала словно грот.
Склонишься, сделав шаг и, вдруг, повеет
Болезненный и терпкий смрад болот.

Отживший век. Взрастивший поколения,
Чье детство - в горках тлена на полу
Ослепший дом не ждет выздоровления,
Ссыпая в раны времени золу.

Этой осенью в старой, вросшей в землю избе,
Проникая сквозь дымку дремотных оков,
Мне послышался странный, зовущий к себе,
Ни на что не похожий, пугающий зов.

Он возник ниоткуда, словно был здесь всегда,
Терпеливо смакуя радость будущей встречи.
И мечтал, что услышат его, и тогда,
Обретет он покой и забвение речи.

Зов манил, наполняя пространство тоской,
По ушедшим годам мимолетного счастья,
Когда в старой избе деревенский покой,
Обнимал, по-отечески, жертву ненастья.

В пустоте одинокой избы зов стонал,
Бился раненой птицей в настенных часах.

Жизнь дает нам уроки до самых седин,
Прикрываясь вуалью символической формы.
Электричка ушла, я остался один
В полуночном плену у старой платформы.

На дряхлеющей лавке, присев, закурил
Скрыв ладонью тщедушный огонь зажигалки.
Одинокий фонарь, чуть мигая, манил
Но потуги его в лунном свете, так жалки…

Лицемерный маяк свою дань собирал,
Выступая единственным светочем мира.
У подножья его я тела наблюдал
С опаленными крыльями, жертвы кумира.

Посочувствовав их незавидной судьбе,
Миновал я крылатых Икаров останки.
Горкой пепла оставил я след о себе

Удар судьбы без ропота сносить,
Взирать бесстрастно на чужое горе,
Незамутненным разум сохранить
И слиться с Абсолютом вскоре…

Отшельников безумная мечта
За гранью одержимости покоем.
Многообразием едина пустота
Для тех, кто добровольно стал изгоем.

Они дрейфуют в лодке на рассвет,
Сломав весло и выломав уключины.
Не оставляя даже пенный след,
Лишь пристань прожигает взгляд измученный.

Иссохших тел подпитывает дух
Безропотная вера в провидение.
Перерождений, размыкая круг,
Для мира превратились в привидение.

Мой старый клен чернеет, окруженный
Угольями листвы, Как еретик,
Что спутанный цепями, обожженный,
Стоически издал последний крик.

Пред древом замер, странно отрешенный,
Исторгнутый навек толпой зевак.
Мир превратился в шепот отдаленный.
В сплетении корней я видел знак:

"Смотри, как преходяще все в природе
Сегодня ты шумишь, гордясь листвой.
А завтра обнажен на непогоде
И равнодушны люди пред тобой".

Я ждал от осени прозрения...
В багряно-желтой тишине
Глаза накрыла тень сомнения.
Бельмами радуюсь зиме.

Пока глас тихий и охрипший
О смысле жизни вопрошал,
Бесплотный дух с челом поникшим
На ощупь истину искал.

По доброй воле затворился.
Покров Исиды скрыла мгла.
Мне дух Осириса явился.
Судьбы вращая жернова.

И в этом странном раздвоении
Застыв под саваном зимы,
Терзаемый демоном сомнений
Я тщусь богини наготы...

За частоколом графоманской прозы,
Надеясь на волшебное перо,
Мечтал отдать бумаге детства грезы
Вдруг ухватив Пегаса за крыло.

Боролся с беспощадным чувством времени
Храня, как рыцарь, верность древним мхам.
Искал ответ, какого роду-племени,
И где припасть к священным родникам.

Засиживался за полночь за книгами.
Завесив плотно окна полотном,
Ушел от мира, скрытого за «никами»,
Испив росы, землице бил челом.

Воды из старого, бездонного колодца
Чей край порос кудрявой вьюн-травой,
Испил с благоговением богомольца,
Припал к стенам и понял, что живой.