Кто я?
Возможно я ручей, что льется из глубин вселенной
И волей древних королей, ушедших в мир иной, нетленный
Оземь стекаю и таю' загадочную роль свою?
Быть может просто тварь земная, себя в охабень нарядив
И любомудро рассуждаю о вечном, но не позабыв
При том о тезеве просящем?
Где я? В былом иль в настоящем?
Кто я?

Нет, я не тот, кто, в жизнь играя, блюдет тщедушные законы,

В себе раба превозмогая, столпов надуманных каноны,

В безумстве вечном, слепо чтит. Я в свете тьма! Я Гераклит!

Я часть всего! Живой огонь, что, времени не подчиненный,

Бессмертный и несотворенный, в извечном логосе горит.

Я снова здесь и снова ночь -
Безмолвная идиллия.
А страсть опасность гонит прочь
И спит моя валькирия,
Разбросив золото волос
На каменном одре.
Сон охраняет верный пес
И трудно будет мне
Проникнуть незаметно к ложу.
Но, удалось! Мороз по коже
От облика богини спящей,
Что без оков брони блестящей
Средь шкур звериных возлежит,
А тело нежное лощит
Сияньем полная луна.
Набравшись мужества сполна,
Касаюсь форм непревзойденных
И сладость губ ее холодных,
Вот-вот сведет меня с ума.


Ну все, пора, пора, пора!
Алеет сторона востока
И мне положено до срока

Генри
Какой мазурик побывал
В моей не шибко пышной "келье"?
Оставив знак: "Здесь шарил Генри!"
Украл целковый. Руб украл
Из незатейливого скарба
Премного скромного сикамбра.
А с виду прям из благородий,
А в профиль точно Искандер
(понятно дело, не двурогий),
Но где-то обер-офицер
Не меньше. Что же подтолкнуло
На это дело Вашу честь?
Ужели лапа Вельзевула
На месть сподвигла? Снова лесть
Нашла алтарь себе убогий,
А я не жрец её, чертоги
Мои елея не приемлют.
И все ж, обиженному Генри,
Мной оскорбленному безмерно
Рублину в реноме подам,
По пятницам и четвергам

Выставляю любовь на продажу

За прозрачность циничной витрины,

Где в раскрытой шкатулке стучится

Сердце, то, что тепло не щадя

Согревало то нежно, то жарко

И с тобой билось в такте едином

И казалось, ничто не случится,

Ведь оно так любило тебя!

Весьма непопулярно мое воззрение, которым я хочу поделиться с вами, уважаемые поэты. Но даже не питая надежды на взаимопонимание, думаю, будет полезным любому автору пройтись по цепочке рассуждений вашего покорного слуги и ощутить всю глупость ситуации в которую так часто попадают рецензии легковерных чтецов, к коим иногда и я присоединяюсь пребывая в состоянии эйфории или апатии.

По мотивам трактата Серёна Обю Кьеркегора "Страх и трепет".

На торге, что возле Немого подворья, днесь* было с три короба криков.
Там в ярости лютой, рукой-булавою, Параску пришиб Федор Лыков.


А было всё чинно: тот мясо кроил, чесала язык трындычиха,
Вдруг, Федька застыл и роток отворил - напа'сть привязалася чиха!
В тот сладостный миг, как букашку сполна всем чревом прихлопнут гаркнув


- Будь здрав, окаянный! - брехнула она, и мошка залезла обратно.


- Воистину! - буркнул он стиснувши пядь, выказывая недоволье
Но где-то в носу, та букашка опять скребет и крадется на волю.

Это произошло в консульство Авла Лициния Нервы Силана и Марка Юлия Вестина Аттика, в богатом загородном поместье отстоящем от Рима на четыре тысячи шагов.

Подле булочной, на Вареничной, у Димитровского посада
Рюмил горюшко во все горлышко босоногий пострел-проказа.
Ты чего, малыш, как бугай шумишь? - вопрошал сердобольный верзила
- Коль обидел кто, ты скажи по што, мы на силу отыщим силу!


Оте господе, заикастенько, да из носа зеленым шариком
Оголец-малец прокряхтел вконец: - Меня лошадь побила, дяденька!
- Ах негодная, ах паскудная, ах противная, злая лошадь,
На меня садись, да сильней держись, так и быть, прокачу на хорошей.