А также у историка и публициста Жюля Мишле, режиссера Кена Рассела и композитора Кшиштофа Пендерецкого? И — внезапно! — у нескольких современных метал-групп вроде Inkubus Sukkubus, Morbid Angel и Elvenking?

Все любят цикорий.
Полезен цикорий.
Цикорий – не кофе,
Не знаешь с ним горя.
Цикорий снижает
Какой-то там индекс.
И нервы полечит.
Полезен для сердца,
Полезен для крови,
Для пуза и почек
Полезен цикорий.
Волшебный цикорий!
Все любят цикорий!
Цикорий, цикорий,
Цикорий, цикорий!
А я ненавижу
Проклятый цикорий –
За то, что не кофе.

Снова поезд я жду на вокзале.
Мой попутчик подсел ко мне сам.
С Сатаною сидим, выпиваем,
Провожаем улыбками дам.

Сатана криво бровью поводит,
Соблазняет болтать по душам.
Он смешон, его фрак уж не в моде,
И он болен, и тощ, и так стар,

И он голоден, жалок, уродлив,
И он слаб, и несчастен, и лыс.
Но со мной, как и прежде, угодлив:
Сигарету дает – «Угостись!»

Я тянусь к угольку в его пальцах,
Он хохочет опять невпопад.
Пуст вокзал, на вокзале остались
Только я, Сатана, поезд в Ад.

Лицо слишком бледно и тускло,
И часто бывает так пусто,
А в глазах не хватает огня,
Но другого ведь нет у меня.

Смотреть не могу и на тело,
Сменила его бы я смело,
И живу я с ним, сердце скрепя,
А другого ведь нет у меня.

Внутри меня мрачные своды,
Без надежды, любви, свободы,
Так несчастна, печальна душа –
Но ведь нету другой у меня.

Оглянусь – а все уже было,
Нынче серо все и постыло,
Впереди только злая судьба,
Только нету другой у меня.

Сижу я на кухне, курю свою трубку, гляжу – по углам восседают друзья.
Крадут они лица, меняясь местами, смеются, запутали вовсе меня.
Красавица Джалли, глаза голубые, в высокой прическе набились цветы,
Тебя полюбить бы, но, Джалли, так жаль: из романа Гюго* заглянула к нам ты.
Угрюмый Пинхед** из пламени выступил, в гвоздях весь и в коже, за руку схватил,
Мне шепчет о муках, о боли, об Аде, но я гвоздодером его приложил.
И вспрыгнул на плечи мне тральфамадорец***, зелеными пальцами сжал – и привет!
Ему-то легко с многомерным-то временем, мне же так жить невозможно совсем!
Меня успокоила песнями Тарья, и голос ее так чудесен и мил,
Кинслейер**** ворвался, ударил металлом, и чудную думу мою разорил.
По счастью, очнулся на кухне под креслом. В осколках валяется трубка моя.
Ушли эти ужасы, но ненадолго, ведь скучно и грустно без вас мне, друзья!

Мы упрямы и печальны,
И чувствительны, как нерв.
То шедевр напишем рьяно,
То отколем ржачный перл.

То воспримем все серьезно,
Отзеркалим жизнь сполна.
То убьем своих героев –
И читатели в слезах.

Из-под пальцев наших пламя,
Чтоб воспламенять сердца.
В этот день, на третье марта –
С Днем писателя, друзья!

Хочу чай с корицей, и плед, и роман.
Хочу ручку с кошкой, как в школе давно,
И, чтобы хрустели страницы, тетрадь.
И главное, главное больше молчать.

Хочу принимать жизнь спокойно, как есть.
И чтобы не мучил ночами тот страх.
Так легче и проще с начала начать.
И главное, главное больше молчать.

Хочу принимать этот мир не всерьез,
Как в детстве, как в детстве далеком давно.
Плохое и грустное чтоб забывать.
И главное, главное больше молчать.

Я бумажный человечек,

Состою я из словечек,

В них мне радость и отрада,

Ну а счастья мне не надо.

Я Торранс Джек(1).
Не видать мне покоя вовек.
Мне б писать, и писать, и писать,
Да в подсобке котел проверять(2).
Но жена принялась мне мешать,
Ну а мелкий поганец – сиять,
И сиять, и сиять, и сиять(3).

Я Торранс Джек.
Я влюблен в этот самый отель(4).
Ну а вот номер два-один-семь(5).
Вот какой-то redrum на стене(6).
А мой близкий друг Делберт Грейди(7)
Нальет мне и виски, и бренди,
И бренди, и бренди, и бренди(8 ).

Я Торранс Джек.
Вот молоток для роке(9).
(Что бы там Кубрик ни снял(10)!)
Иду крушить все подряд,
Чтобы мой сын не сиял(11).
Кто не спрятался,
Кто не спрятался,
Кто не спрятался – тот виноват.

Как пружина, ты выпрыгнешь снова,
Распрямишься, хлестнешь по глазам.
Сбросишь жесткие как бы оковы,
И придешь к своим как бы азам.

И ты снова отринешь заботы,
И ты снова сбежишь от тоски:
У тебя есть подобье работы,
У тебя есть подобье семьи.

Ты захочешь опять стать другою,
Из мозгов своих вычистить слизь,
И поплакать над как бы мечтою,
И прожить свою якобы жизнь.