Экзюпери
Рассвет забрызгал травы земляникой,
Дно лета в каплях ягод, как в крови.
Уставший всмерть от бабкиной любви -
сбежал студент, забыв Экзюпери…
Теперь внучка ищи-свищи!
Бандитом
соседский карапуз с железной кружкой
крадётся за горохом вдоль гряды.
В сыром межгрядье детские следы
предательски ложатся – жди вражды.
Но за забором рыжая подружка
уже доела сладкие стручки.
Я с чердака гляжу в макушку лета
через разбитое сто лет назад стекло.
Из чего растут стихи
Белый шум на белый лист...
Белый день протиснулся
Между век. И сон-каприз
Жизнью перелИстнулся -
В черновой блокнотик лёг
Строчкой непонятною.
Смотрит пёс и смотрит кот:
«Всё-то в ней наоборот.
Как живёт - «невнятная»?!
Я плюс я и сбоку смайлик
Вы снова сердитесь, друг мой. Вы снова сердитесь.
Располовинены, разряжены слова...
И только жёлтые, как полная луна,
Ложатся гепатитно человечики
(без рук, без ног - одна лишь голова)
туда, где быть должны были с утра
Глаголы...
Имена...
Ты - я...
Наречия... -
истропленная строчками листва.
А, впрочем... что вам, право, до меня?!
Вы сердитесь, друг мой. Вы снова сердитесь...
И шлёте мне улыбки - в скобку сдавлены.
Полцарства за любовь
Полцарства за любовь?! -
Разменный грош.
А разорённую вторую половину
в оплату -
утешением к каминам;
часам, частившим боем;
сверху - брошь
с небесно голубым «Grand»-турмалином,
подаренную к первенца крестинам... -
Оставлю всё!
За крохотную тайну!
Но... ухнули часы протяжно в спальне...
Пора к столу.
Всё поздно.
Не уйдёшь.
И будешь годы длить двуполовинно
Мне всё равно вам нечего сказать...
... мне всё равно вам нечего сказать.
К чему тогда длинною в ночи строчки -
сей монолог, стекающий проточно
с истерзанной подушки под кровать?!
Верни мне имя
Обрубками местоимений заполонёны наши письма.
В них много смысла - мало жизни,
и редки имена…
весьма.
Сор безымянных обращений трусится в сочлененье реек
осиновых: на полках зреют
сухими крошками
слова.
Их хруст сгребу без сожаленья – не мало, но легка поклажа.
И поменяю – курс не важен –
на снятые с губ
имена.
Так хочется хоть каплю света… Имён нелепая пропажа
равна с портретов цвета краже.
Верни мне имя!
Лысеют в сквере одуванчики
Лысеют в сквере одуванчики, цепляясь за седин остатки,
Взлететь пытаются.
Как зябко.
И на ветру седые мальчики
К скамейке жмутся.
Кепи тряпкой
намокшей вписывает в пасмурность
твои черты.
Ты смотришь мимо
девчушек, от задора милых,
дружков их, что в возне нелепой
аккумулируют ток лета,
так незадавшегося нынче…
Куда ты смотришь?
Что там ищешь?
Пойдём, друг мой - нам вредны ветры.
До срока
Пока не всё утрачено, и прошлым
уже не маятно, но сводит в круги память …
И перевод английского «to dodge»
Не овладел взнобь вымерзшими нами –
пишу тебе:
из сбывшегося -
гранно-
опасное,
(но спрятано конвертом) -
я буду вспоминать сырое лето,
когда тебя любила… глупо, странно -
не слёзно-моросящще – коронарно:
до хрипоты, до пены, до порока
греховного…
сердечного…
Фатально.
Не жалей её - бабу железную
Он возьми и скажи ей –
«маленькая»…
А она…
две авоськи по бёдрам –
вдоль,
куцый хвостик – резинкой сдавленный,
и подмышкой для свёкра с гастритом –
кроль.
Шаг чеканный… Набоечки сталевы,
да пальтишко б/у... И не брезгует.
А он взял и назвал её –
«маленькой».
И заплакала баба железная.
И вместо звонов тишина
Мы отныне друзья – неслучившиеся... невлюблённые...
«Лучше так» говоришь?! Да, друг новый – наверное, лучше.
Отчего ж колокольня, макушкой увязшая в туче,
Расплескала набата тоску по сердцам много-тонную?
А как пела малиново, сладко… Теперь и не верится.
Мы смотрели вдвоём не под ноги – в небесную вольницу.
Растрезвонила всё до поры. Вечереет... А в звоннице
Только ветра пророчество шалое – «всё перемелется».
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- 8
- 9
- …
- следующая ›
- последняя »