Ханако не дышит, свернувшись клубком на татами.

Над крышею хижины сумрачно светит луна.

Ханако безмерно измучена страшными снами,

В которых змеино клубится чернильная тьма.

Однажды я чот приболела, но не обратила на это внимания и продолжила наслаждаться летними радостями. А болезнь-то обиделась на игнор! И как накинулась. Но я категорически положила на нее конечностями и душой, и пожирала мороженое, и ващще.

Земле как-то пофиг на вид удобрения,

И черви пируют с большим аппетитом.

Но есть вариант избежать разложения:

Ты денно и нощно борись с целлюлитом.

Обретаюсь, значит, по квартире, все пучком, жизнь ползет. Как вдруг слышу дикий ржач. Мой котик смотрит фильмец "Подари мне лунный свет". Надо сказать, что я сама так и не видела это творение целиком. Всегда попадала на момент африканских страстей мужа-кобеля, которого играл Николай Еременко. Вот и сейчас захожу и наблюдаю суровый мужской ржач своего Еременко.

— И что такое? — лениво интересуюсь я.

— Да вот смотрю. Мужик такой козел! *гагага* У самого любовница наматывает вокруг машины марафон, а он жену ревнует и орет: "Мне можно, тебе нельзя" *гагага*

Однажды я пришла в больничку проведать знакомую. Сидим, значит, болтаем за медицину. Вдруг открывается дверь, и в палату, точнее, в туалет пытаются завести мальчика лет этак девятнадцати-двадцати. Ну, естественно, все женщины (человек пять) возмутились.

Моё сердце вморожено намертво в лёд,

Запорошено пригоршней белого снега.

Сверху шарканье ног. День и ночь напролёт

Тени бродят кругом. Тусклый свет льётся с неба.

Вижу, спотыкается через дорогу Шурик. Ну, типичный такой Шурик из "Кавказской пленницы" и иже с ней. Такой же носишко, идентичный глазишко, очочки, как у оригинала из фильмеца. Такой же пьяненький и субтильный. Ток брюнет и с приличной щетиной на морде нетрезвого лица.

Мне девять, а ей набежало двенадцать.

И радость с печалью у нас пополам.

И можно нисколечко не сомневаться,

Что дружба крепка, неподвластна годам.

Сергей Сергеевич прошел по коридору, приветливо здороваясь с сотрудниками института, толкнул тяжелую дверь, вошел в кабинет и замер на месте. В центре стола стояла большая ваза с засушенными камышами и пять бутылок "Тархуна".

Бегут ручьём по венам рифмы,

Хоть не давал я разрешенья.

Ведь это мука - слоги, ритмы

И грустные ночные бденья.