Я сидел на кухне наполненной сигаретным дымом, который плавно поднимался вверх к сонной лампе под потолком. Последнее время у меня появилась плохая привычка - выпивать один на один с собственной совестью, но мне так спокойней.

Раньше, в полной мере, я не осознавал произошедшего. Только спустя какое-то время после трагической развязки этой истории я стал думать, а мог ли я что-то изменить тогда, повести себя иначе и как это могло отразиться на судьбе Антона.
Нам с Антохой было по четырнадцать лет, мы закончили восьмой класс и перешли в девятый. На улице стояло пыльное неповоротливое лето и мир был прост, как две копейки. Антон в школе был аутсайдером, таким классическим, над которым все издевались. Ботан-заучка в толстых очках, долговязый и не складный.

Когда-то давно, ещё в другой стране, работал Пашка трактористом в совхозе “Знамя Ильича”. Разномастные девки за ним табуном ходили. Когда он садился на лавочку возле дома и растягивал трёхрядку, заводя крепим тягучим голосом песни о беззаветной любви к родине, они просто таяли. Только с девками этими не было у Пашки ничего серьёзного, никто не мог обуздать неукротимый характер деревенского “плейбоя”. Так было пока Пашка не встретил Оксану.

В Москве пять утра. Смотрю, залипая одним глазом, баскетбол. Играют “Воины” из Окленда против “Королей” из Сакраменто - на “Оракл арене”. “Короли” без Буги, своего лидера, который пару игр назад сломал запястье, пытаясь вырубить дюралевый стул, который конечно был виноват в очередном поражении. Начали ни шатко, ни валко, но к середине второй четверти раскачались и счёт выровнялся. В начале третьей четверти залетело подряд две трёхи и “Короли” вышли вперёд.

Вместе с Леной мы гуляем по зоопарку. У неё новая стрижка, длинная чёлка теперь почти закрывает глаза. Мы стоим у вольера с пумой, но раскалённое июльское солнце слишком жарит и животное где-то прячется. Вчера я проезжал мимо Лениного дома и видел там Porsche Олега, и я совершенно не представляю, что это всё могло бы значить. Может он вернулся за вещами? Может ещё что?

Вера - хрупкая блондинка, почти невесомая. Мы стоим на набережной и смотрим, как солнце медленно выползает из-за крыш домов. От воды поднимается прохлада и обволакивает лицо.

Его распухшее лицо было похоже на сгнившую картошку. Он был настолько плох, что даже не смог прикурить. Среди битых чашек я с трудом отыскал целую. Я не видел его пять лет и, наверное, при встрече на улице не узнал бы.

Вечер горел огнями,
Неоновых вывесок красных.
Шёл я, шатаясь, домой не спеша -
От девушек красивых, ужасно!

Август медленно тлел,
Понемногу лето сжигая.
И любимый мой город Москва,
Раскинул стальные объятья.

Звёзды зажглись над домами,
Раскинув неба чёрные своды.
А мне бы сейчас окунуться
В моря Чёрного воды.

И очень хотелось мне петь -
Громко, по-пролетарски.
О том, в какой стране мы живём:
Великой, огромной и невыносимо прекрасной.

“Соберись, ты сможешь, - говорил себе Вадим, смотря на своё небритое отражение в зеркале, - просто поговори с ней. Ты взрослый мужик – тебе тридцать лет. Есть сын, бывшая жена-невротичка, с которой ты как-то умудрился прожить пять лет. Просто пригласи её куда-нибудь, что в конце концов ты потеряешь если она скажет нет?”
Вадим взял бритвенный станок, ополоснул его, взял балончик с пеной и остановился. Лень вновь пересилила и он положил бритву на место.
- Вадим, иди к столу – завтрак уже готов, – прокричала из кухни мама.

Пил, я, вторую неделю – впрочем, сложно сказать наверняка. Зыбкость восприятия подменяла один день на другой, в череде односложных событий. Не сказав ни слова, Вера, собрала сумку с вещами и ушла. Это было то немногое, в чём я был на сто процентов уверен, когда проснулся. Остальное таяло в неясном мороке алкогольного дурмана.