Ведь я уже не жду даже намёка
На что-то ещё…
Не дожидаясь упрёка катится моя голова,
Но тебе совсем не смешно.
Прошла любовь, и ни ответа, ни привета.
Вот так всегда - ждёшь лета,
А такое чувство,
Что едешь в трамвае без билета.

Ненаписанные драмы высятся грудой

в моем мозгу,

а ведь ничего не будет

если я когда-нибудь всё это напишу.

Не спеша разливалась по предместьям сырая осенняя ночь и маленькими ручейками протекала в город. Мне не спалось. Я пытался что-то писать, но совершенно ничего не выходило. Строчки наползали одна на другую, и я не мог выудить ни единого предложения из словесного потока. Негромко играл первый концерт Рахманинова для пианино. Протекая по электрическим проводам и совершая незримый полёт, музыка, мёртвой хваткой вцеплялась мне в душу. Выворачивая её наизнанку, выкручивая - словно половую тряпку, выжимая из неё грязную влагу, накопленную за долгий день.

Давай так. Ты скажешь, что тебе нравится,
А я скажу, что не так.
Быть в оппозиции всегда проще –
Постепенно кого-то уничтожать.

Я для тебя, всего лишь буквы, слова.
И ты стреляешь в меня.
А мне не больно -
Я просто привык,
Ты говоришь мне – вольно!
Но это не белый стих.
Завуалированная ложь,
Страшнее сладкой правды.
И я не хочу знать твои планы
По истреблению моих галактик.

Бордовые лучи заката падали на письменный стол, над которым близоруко склонился заслуженный Писатель. Он писал быстро и отрывисто, глаза его за круглыми очками сосредоточенно пробегали только что написанную строку и, если она ему не нравилась он её уверенно перечёркивал, без какого-либо сожаления.

Сижу немного простуженный. Соплями двигаю.

Ты сидишь такая ненужная, листаешь книгу.

И всё между нами - отжившее, старое.

Как выцветшая фотография.

На пороге стоял Василевский – мой давний приятель по филфаку. Рядом с ним стояла темноволосая девица весьма потасканного вида.
- Старик, выручай, такое дело, сам понимаешь! – начал туманно изъясняться Василевский. – Баба по дешёвке перепала! Раз в год такая удача бывает, – дыша мне кислым перегаром в лицо говорил Василевский.
- Андрюш, ну ты там чо, а? – из коридора, подала голос девица.
- Ну, старик, войди в моё положение, нужна квартира на час - не больше. Мне в четыре “малого” из садика забирать. Тебе не предлагаю участвовать, знаю, ты, против подобной содомии.

“… Климу удалось взорвать один из тех зарядов, которые они вместе с Верой мастерили в комнате общежития для глухонемых. Киборг разлетелся на запчасти, однако самому Климу спастись не удалось. Его глаза были открыты, и Вера видела, как в них гаснет зарево грядущих войн.

День стоял жаркий и совершенно не помогали ни распахнутые настежь окна, ни холодное пиво, которым мы запивали водку. Водка нагрелась и проваливалась в нутро нестерпимо тяжко. Застревая в горле, она непременно просилась обратно. В какой-то момент появился Кульков, а вместе с ним притащился неизвестный мне старикан.

Тогда, на излёте девяностых, учась в литинституте имени Горького, Макс действительно считал, что творчество способно изменить Мир к лучшему. Впрочем, такие мысли свойственны исключительно юности. Теперь, по прошествии лет, оглядываясь назад, с высоты своего положения, он точно знал: изменить что-то в этом Мире способны только две вещи – это деньги и власть.