На растрескавшемся глянце пыльного стола в раскрытом футляре лежало гусиное перо. Рядом стояла фарфоровая пузатая чернильница, а над ними гордо возвышался заплывший воском и позеленевший от старости бронзовый подсвечник.

Украдкой кралась ночь вдоль спящих окон,

Заглядывая в комнат темноту.

Крылом фонарь задела ненароком,

Уснувший сном младенца на посту.

Жду снега

Двадцать два уж года.

Осталось восемнадцать

Питаться манною небесной.

Ведь через сорок лет

В пустыне вместо круп,

Снежинок много килограммов

Падет на землю.

Снеговик

Слеплю из них.

И буду грызть

Сосульки,

Что повиснут

На финиковой пальме у дороги.

Три девицы у окна,

Пригубив бокал вина,

Вспоминали в Новый год

Прошлой жизни эпизод.

– Не хотела материться, –

Молвит первая девица, –

Как-то я у Дед Мороза,

Да на полном на серьезе,

Попросила мужика:

Чтоб с деньгой, не дурака.

Чтобы он меня любил,

Холил, баловал, не бил.

Чтоб его я полюбила,

Но, прислал он мне дебила.

От футбола, пива прётся,

Да еще козёл дерётся.

Я бы этого Мороза

Загнала бы на березу.

- Я словно Ариадны нить,

Порядок в хаосе движенья.

Меня должны боготворить! -

Себя хвалила без смущенья

Разметка старого шоссе.

Василий с женой на выходные приехал на дачу. Вечером, сидя в кресле на веранде и потягивая любимое пиво, он расслабленно смотрел на пестрое звездное небо, и слушал арию жаждущей любви цикады. Любаша сидела в соседнем кресле и как обычно копалась в соцсетях.

Я не любви твоей прошу.

Позволь лишь быть с тобою рядом,

Терпеть восторженные взгляды

Других мужчин.

Не согрешу,

Когда скажу, что это льстит.

Но я солгу, что не ревную

И что бывает зачастую

От безысходности дрожит

Душа звенящею струной.

И в этой избранной мной роли

Невольный я заложник боли

И словно сам себе чужой.

Унылых мыслей череда

Буря на небе осеннем

Мглой занавесила звёзды.

Гром в настроении скверном

Рвёт в лоскуты стылый воздух.

Пахомыч любил конфеты. Нет, не как женщин, а есть. Разворачивая очередную, он посмотрел на жену.

- Утонешь! – проворчала она и, глядя в удивлённые глаза мужа, добавила – ныряешь и ныряешь в шкаф.

Несколько лет назад я побывала в этнографической поездке в небольшой, ничем не отличающейся от других в области, деревеньке. И снимала комнатку у славной и словоохотливой старушки, которая знала столько историй, что только слушай и записывай. Так вот, как-то чаёвничая я спросила бабу Нюру, знает ли она какие-нибудь деревенские легенды. Она задумалась на минуту и затем, пожав плечами, ответила:

‐ Легенды? Да откуда у нас легенды. Нет милая, не помню.

Я поблагодарила её за угощения и собралась уходить.