Пьер Мертенс вытер со лба пот, и в комнате повисла тяжелая мрачная пауза.

- Уже ничего не исправишь, - снова произнес он через некоторое время. - Но продолжение этого позора в своем доме я не потерплю...

Как часто этот сон мне снится -

Холодный Питер, лёд Невы,

Гвоздика белая в петлице,

Со мною рядом милый, Вы.

Попрощавшись с Ламбертиной, Диксон Харт уже почти дошел до двери, но на пороге обернулся. Сделав несколько быстрых шагов, он вернулся обратно.

- Вы умеете читать? - спросил врач, внимательно посмотрев на Ламбер.

От неожиданности, она приподнялась на кровати, прижав ладонь к груди.

- Гражданка Мертенс!

Красивая темноволосая женщина в ярко-красном жакете почувствовала, как до ее плеча слегка дотронулись. Она вздрогнула, с трудом возвращаясь в окружающую действительность из воспоминаний почти десятилетней давности.

Ремень, прикрепленный к тяжелой корзине, больно врезался в плечо. Солнце, как казалось Ламбер, пекло немилосердно. Девушка замедлила шаг, поставила корзину с чистым бельем на землю и вытерла пот со лба. Все лицо было мокрым. Кроме того внизу живота стала нарастать уже знакомая пульсирующая боль.

"Я только что убила своего ребенка..." - эта мысль яркой вспышкой пронеслась в сознании Ламбертины, когда она выходила из домика Марион. Старуха проводила девушку до дверей, пробормотав на прощание:

- И можешь не беспокоиться, никому ничего не скажу.

После расставания с Ламбертиной Стен де Лоуви нет-нет, да и вспоминал о ней, удивляясь сам себе. И когда перед его мысленным взором возникал образ стройной темноволосой девушки с тонкими чертами лица и большими синими, немного наивными глазами, в сердце он чувствовал уже привычную ноющую тяжесть.

Франсуа Молье, рыжеволосый, широкоплечий и немного нескладный парень, смотрел на Ламбертину с нескрываемым восхищением. Девушка поймала его взгляд и опустила длинные ресницы, а Франсуа расплылся в счастливой улыбке, отчего его рябое лицо со следами перенесенной в детстве оспы, стало даже симпатичным.

Франция, Париж,

август 1792 года.

В таверне "Друг патриота" царило оживление. В определенной степени оно отражало то лихорадочное возбуждение, которое началось три года назад в Париже и подобно разгорающемуся пламени, охватило всю страну. Время общественных потрясений и слома прежних устоев, казавшихся ранее вечными и незыблемыми. В одночасье они были смяты и сметены, словно карточные домики. Время революции...

Ламбертина плакала, отвернувшись от Лоуви. Стараясь прикрыть наготу, она натянула на себя часть атласного одеяла. Лоуви посмотрел на ее хрупкие вздрагивающие плечи... Сейчас, получив все, что хотел, он неожиданно почувствовал к девушке что-то вроде жалости.