Словом можно сделать очень больно,

Это мы, порой, не понимаем...

И совсем не думая, невольно,

Мы их, будто мячики, бросаем.

Две Матери-Родины в детстве ласкали меня -

И гребнем янтарным мне гладила волосы снова

Одна, а другая - под бурные воды звеня,

Играла на лире о доле слепой и суровой.

Мокрый асфальт, обескровлено небо

пулей навылет.

Ломкие листья, ложатся, как перья,

шрамы от крыльев

время залечит и пленкою тонкой

стынет на лужах...

Хрупкие дни, разлетелись осколки,

больше не нужно

Каждый день, ваяя по стишку,

Он стремится к славе популярной.

Но, увы, столь многое - бездарно.

Навевает лишь одну тоску...

Тоска по тебе станет солью на коже

И эхом пустых площадей.

Но правила ангелов так не похожи

На правила мира людей.

- Вот мы почти и на месте! - гид Витольд Добровольский старался говорить бодро и уверенно, но на последнем слове голос предательски дрогнул.

- Добрались, - выдохнул он, маскируя тревогу за этой новой поспешной репликой и оборачиваясь к едущим в повозке людям. Сам он сидел впереди, на козлах, управляя лошадью.

За любовь прощения не просят,

А за равнодушие - подавно.

Умерла болезненная осень,

И декабрь сшил ей белый саван.

На земле разверзся ад,
Умирал и стар и млад,
И горели хаты.


В небесах клубился дым...
Тихо пролетал над ним
Силуэт крылатый.


И шептал молитву он.
Вся земля - кошмарный сон.
Не разбудит слово


Обезумевших убийц...
Слезы капали с ресниц
Ангела святого.


И твердил он: "Боже мой,
Забери их всех домой,
Умерших, сгоревших."


Пролетая над огнем,
Ангел вдруг увидел дом
Чудом уцелевший.


Он переступил порог,
Кровь застывшая у ног,
Комната - как плаха.


Показалось или нет?
За стеною брезжил свет,
Детский голос плакал.

Воздушный круассан и чашка ароматного горячего кофе. После длительной прогулки по городу всё это казалось необыкновенно вкусным. Ольга сделала небольшой глоток кофе и улыбнулась.

Хрустальное счастье...

Разбилось стекло

И ливнем осколков

Под ноги легло.