Когда Елена оказалась совсем рядом, из Пашкиной головы вылетели все, заранее приготовленные слова. Он молча стоял, чувствуя, как сильно колотится в груди сердце. Руки почему-то похолодели, и он засунул их в карманы.

- Паша? - Елена внимательно посмотрела на него, - это ведь не он тебя прислал?

Пашка понял, что она имела в виду Грановского и отрицательно покачал головой.

Елена смотрела на него, в её взгляде читался всё тот же немой вопрос.

- Я сам, - тихо ответил Пашка, опустив голову.

На следующий день Пашка зашёл на городской Почтамт. Отправил матери бОльшую часть своей первой получки. В перевод он вложил совсем маленькое письмецо, пару предложений:

"Жив, здоров, устроился на работу. У меня всё хорошо, не волнуйтесь."

- Послушай, парень! - до его рукава кто-то дотронулся, и Пашка обернулся. Он уже собирался выходить из камеры, но теперь задержался у двери.

На него смотрел Сибирцев, один из давних заключённых. Иван Сибирцев находился в ЧК уже больше двух месяцев. Пашка присутствовал на нескольких его допросах и знал, что Сибирцев - нотариус, арестованный за подлог каких-то документов. Сам Сибирцев поначалу всё отрицал, но как сказал Грановский, его вина уже давно была установлена Чрезвычайной комиссией.

- Зачем же тогда все эти допросы? - удивился тогда Пашка.

После разговора с Завьяловым, мысли о Елене не выходили у Пашки из головы. В какой-то момент ему вдруг почему-то остро и отчаянно захотелось бросить всё и уехать. Хоть обратно, в свою деревню.

"И что я там буду делать? - спросил сам себя Пашка, задумавшись. - Нет, обратно дороги уже нет".

Грановский открыл ключом дверь. Пашка шагнул за ним в тёмную прихожую и встал у двери. Сердце вдруг сдавил какой-то непонятный страх.

- Давай, Павел, заходи, - сказал ему Грановский.

Сам он прошел вперёд и зажёг небольшую керосиновую лампу, которая скупо осветила помещение.

Стены избы лизали яркие языки пламени, становившиеся всё больше и больше. А Пашка так и сидел на земле безучастно. Пока эти люди, убившие отца, поджигали их избу. И потом, когда они ушли с их двора, а мать, всхлипывая принялась судорожно развязывать Пашкины руки, он всё так и сидел в каком-то странном оцепенении.

Это был его первый расстрел, и Пашка сильно нервничал. И как ни бодрился он внешне, его волнение не ускользнуло от бдительного взгляда Грановского.

Пашка почувствовал на своём плече его тяжёлую руку и остановился. Грановский встал рядом с ним.

Влюбился ангел, вот беда,

В ту, что от зла хранить был должен.

А по стеклу текла вода,

Шёл за окном осенний дождик.

Уже не согреешься парой строк,

И в сердце давно печаль.

Но если есть всё-таки в мире Бог,

Надеешься повстречать

Его. За все эти десять веков.

В душе ожиданием - снег.

А, может быть, Бог не писал стихов

И был простой человек?

Ему оставляешь в прихожей свет.

Весь мир за окном продрог.

Но очень боишься узнать ответ:

"Забыл про тебя твой Бог"

Белое вино и запах хвои...

На часах двенадцать без пяти.

Я встречаю Новый год с тобою,

И мне больше не о чем грустить.

В прошлом остаются неудачи -

Сорванным листком календаря.

Всё прошло. А это, верно, значит -

Если было - это всё не зря.

Но печаль исчезла неизбежно...

Всё прошло, а ты не верил мне.

Остаются лишь тепло и нежность,

Синева в заснеженном окне,

Сладковатый привкус мандаринов,

Запах хвои, белое вино...