Я не умею отпускать…
Прощать я тоже не умею.
Но я не знала, что опять
Тобой почти переболею.
Что будут сожжены мосты,
Разорваны все письма в лето.
В исходной точке пустоты
Почти забуду — кто ты, где ты.
Зачем ты был и почему
Со мной таким печально-нежным…
Я думала, что я пойму —
Как это страшно —
Жить надеждой,
Которая не умерла,
А медленно идёт по кругу...


А в круге — пепел да зола…
Мы больше не нужны друг другу.

Черное окно, душа пуста...

За решеткой сумрачное утро.

Тело в ожидании креста,

Истина, избитая как будто...

Ну, здравствуй, родная!

Как долго не виделись мы...

Пишу и опять говорю как вживую с тобою.

Какая сейчас тишина перед завтрашним боем...

Алеет закат и темнеют поодаль холмы.

А ночью здесь звезды на небе размером с горох,

У нас нет таких, все бледнее,

ведь все-таки север.

Смотрю я на них и так хочется,

милая, верить, что...

/дальше цензурой зачеркнуто несколько строк/.

Я никогда не видел своего лица. За долгие годы нахождения в темноте мои глаза привыкли и почти сроднились с ней, но зеркал здесь нигде не было. О своей внешности я мог судить, лишь ощупывая большой бугристый лоб с двумя острыми выростами, напоминающими рога. Дотрагиваясь до скул и уродливого, чрезмерно выступающего вперед подбородка с задубевшей кожей. Трогая нос с длинными, словно разрезанными на концах ноздрями. Ладони мои были широкие, с такой же загрубевшей кожей и острыми ногтями, напоминающими больше когти.

Когда они поднимались по лестнице, одна из дверей на втором этаже приоткрылась. Из-за неё выглянула седая худощавая женщина с усталым интеллигентным лицом. Она с испугом посмотрела на Пашку, который нёс на руках девочку, потом перевела взгляд на Елену.

Мне было года три, когда я впервые узнала про дядю Володю, так мне его назвала мама. Точнее, даже не узнала, а услышала его голос. О, эти самые первые детские впечатления! Звуки... и лились они щедро и обильно. Мама, работавшая переводчиком дома, обожала работать под бобинный магнитофон.

Всё время, пока допрашивали Мартынова, Пашка простоял у двери. Он был рад, что Фомин не приказал ему принимать в этом участие. Сейчас он не ручался, что смог бы бить человека, которого считал, скорее всего, невиновным. И после всего того, что он передумал раньше.

Витька гнал на велосипеде, чуть пригнувшись к рулю, чувствуя себя, по меньшей мере, гонщиком на навороченном спортивном мотоцикле. Он даже начал слегка рычать, изображая шум невидимого мотора. Светлые волосы одиннадцатилетнего мальчишки взъерошились, круглое веснушчатое лицо покраснело от напряжения, но на нем изображалось невероятное удовольствие. Да, он был самым настоящим спортивным гонщиком, как в тех мотогонках, которые они вчера с отцом смотрели по телевизору. Не меньше.

Проснулся Пашка резко, как от удара. Ему показалось, что спал он всего минут десять, но когда посмотрел на часы, увидел, что уже полдесятого утра.

Голова нещадно болела. Пашка с трудом сел на кровати. И сразу же, вспомнив что-то очень важное, сунул руку в карман. Пропуска были на месте. Это придало ему сил. Вытащив карточку Елены, Пашка долго вгляделся в нежный овал лица, в её лучистые глаза.

- Уже совсем скоро, Леночка, - прошептал он и бережно положил фото обратно в карман.

"У меня должно получиться. Обязательно получится", - думал он, быстрым шагом пересекая двор и направляясь к административному корпусу. В руке он сжимал связку ключей. Связка была холодной, но ему почему-то казалось, что ладонь горит. Он толкнул тяжёлую дверь и зашёл в корпус. Под потолком горела тусклая жёлтая лампочка.