Художник должен быть голодным,

Тогда к нему придет успех.

Худой и нищий будет модным

Сегодня, завтра, через век.

Художник должен сильно мерзнуть,

Чтобы дрожащею рукой

Передавался трепет ворса.

Рисунок будет как живой.

И хоть немного сумасшедшим,

Чтоб  почитателей надуть.

Ведь гениев в наш мир пришедших,

На самом деле, лишь чуть-чуть.

Дверь в мир искусства приоткрыл нам

Весёлый вирус молодой.

Художник, где твои картины?

В глазах его болотно-серых

Тонула осторожно.

Отказывалась сердцу верить.

Но было невозможно,

Держась за тучи, небо, ветви,

Не утонуть в болоте.

Забыв о доброте и чести,

Прервать души полеты.

Уже привыкла. Не летала.

Оделась в паутину.

Обулась в стертые сандали,

Горбато выгнув спину.

Старуха. Чучело. Умора.

Страшна и неопрятна,

Казалось, что погибнет скоро

В блаженстве непонятном.

Сюжетной линии подобной

Никто предположить не мог.

В дом  самый лучший и комфортный

Пришел китайский серый волк.

Шла тихо ночью улицей,

Боясь своих шагов.

Дрожала и сутулилась

В кругу больших врагов.

В далеком 1942 году в село вошли немецкие войска. Они обещали лучшую жизнь и требовали от населения беспрекословного выполнения своих указаний. Сначала новые власти предлагали добровольно молодым парням и девушкам ехать в Германию. Потом уже отлавливали и силой отправляли их. Мать Фроси очень переживала за своих детей. У нее их было четверо. Шестнадцатилетняя Ефросиния - старшая. Поверила напуганная женщина новым властям. Они обещали помощь тем, кто поддержит их первыми. Сама привела и отдала немцам дочку.

Нравилось Ефросинии все красивое. С завистью поглядывала во двор соседский, где Тарас с Катькой жили. Тарас деревом занимался. Дорого за работу брал. А дом у него - сказка. Даже забор с улицы интересно смотрелся. Штакетник ровный-ровный, будто солдаты на параде. Дощечки одна к одной подобраны.

Лет на пять хватит того ремонта, что Ленька  в доме и во дворе сделал. Через год, как и предсказывала гадалка, вернулся к Гальке. Только не домой, а на кладбище. Умер от аппендицита. До последнего терпел. Анальгин горстями принимал. Не желал в больницу ехать. Ефросиния, чтобы не злить изнемогающего от болей Леньку, поросила соседку вызвать скорую помощь. И надо же было такому случиться, по дороге автомобиль скорой помощи в аварию попал. Следующая машина забрала Леньку. Было поздно. Умер несчастный от перитонита.

Не было у Ефросинии вечером желания представление перед окном устраивать. Устала за день. Духи "Быть может" купила. Надо же как-то боевой дух поднимать, если раскисла и обида гложет.

Когда постель расстилала, в дверь кто-то постучал. Выглянула в окошко и обомлела. Ленька стоял. Накинула на старый халат платок цветастый и открыла ему долгожданному дверь. А Ленька пьяный в стельку.

- Пустишь?

- Как не пустить? Заходи, - ответила, стараясь не показывать радость и волнение.

- Поговорить надо, - сказал и одарил женщину порцией перегара.

- Здрасте!

- Здравствуй, сынок! - Ефросиния смотрела вслед щуплому мужчине и не могла понять, кто с ней поздоровался? Голос показался знакомым. Или только показался?

Окружив себя внуками, дед, кряхтя, рассказывал о своей первой и единственной любви. Ребята слушали историю с замиранием сердца.
Он был еще совсем маленьким, когда во дворе появилась она. Он смотрел на нее снизу вверх и уже тогда знал, что она будет принадлежать ему.