Все было бы не так плохо,

если бы не оставляло желать лучшего.

Михаил Мамчич

Наши вкусы задуманы тонко,

Как, по сути, и весь человек.

Открывал я недавно книжонку

Про какой-то «Серебряный век».

Резкость мне не понравилась в Блоке,

Гумилёв иностранно достал,

Мережковский – святилище скуки,

К. Бальмонт неуклюж и формал.

Брюсов вызвал налёт раздраженья,

Подворотня Есенину мстит,

Заморосил июльский дождь,

И, как ни в чём не виноватый,

Разбрызгал тоненькую дрожь,

Исполнив звонкую кантату.

Совсем грибной, едва-едва,

Не крепче лёгкой паутины,

Просыпал тихие слова

На листья в зарослях жасмина.

Расхохотавшись в вышине,

Проказам мокрого парнишки,

Сушило солнце, как вдвойне,

Его кисейные штанишки.

А сквозь тумана пелену,

Само-собой, глядело лето.

Как будто думало: «Ну-ну…»

И тоже верило в примету.

Пряный запах ромашковой нежности

по ленивым узорам полей

разливается сном безмятежности

нерастраченных солнечных дней.

загатка для взрослых

Стоит нынее не боле,

Чем печать без сургуча,

Без еды щепотка соли,

И без пламени свеча.

Жалкий способ отвернуться

От рутины будних дней,

И душою окунуться

В наслаждения елей.

Как она недолговечна!

Лишь коснётся невзначай

И, мерзавка, бессердечно

Кинет подлое «прощай».

Как воровка, не заметишь,

Вмиг неслышно ускользнёт.

Словно сдует время-ветер

И обратно не вернёт.

Поцелуев мёд и сладость

На исходе жития,

Сны, реальность, боль и радость –

Всё забудется, друзья.

Тщетность каждого стремленья,

Бренность дум и бытия

Навсегда похитит время.

Сгинешь ты, и сгину я.

Что стараться, напрягаясь,

Если дней и лет бельё,

Всё равно доносит старость

Как ненужное тряпьё.

Пейте нежности мгновенья,

Ешьте тело забытья,

Есть любовь и наслажденье,

Больше нету ничего.

Жизнь порой – трусиха мышка,

смерть её – дворовый кот.

Зазевалась – сразу крышка,

лапой «цап!» и мигом в рот.

У мышей одна отрада,

если тихо и в норе…

Беспокойной тенью ночного сна потянулась нить

невесомых мыслей с тоскою о прошлых днях.

Почему бы снова, подумал я, как прежде, не полюбить,

и, быть может, негаданно, но повстречать тебя.

Ту, смеясь взахлёб которая в запахе черемши,

возбуждала, пела, шалила и жгла огнём,

для которой эта, всего лишь очередная жизнь,

ничего не стоила вовсе. Как, впрочем, всё.

Отзвенел прохладой осенней и негою давний смех,

и строптивый ветер счастья былого туман унёс,

На край души моей печальной,

как мечта,

взмахнув крылами, опустилась

красота.

Зажгла рукой своей волшебною

рассвет,

и вот ни горя, ни тревоги

в сердце нет.

А я обрёл такое счастье

навсегда,

что не страшны теперь ненастье

и года,

и всеми силами отныне

берегу

мой талисман, мою заветную

мечту

о чём-то нежном и уютном,

и родном,

как наслаждение весёлым

рождеством,

о той, что помню и которую

люблю.

Швыряясь стихами, 

подруга, ты верно забыла,

помимо того, 

чтоб мечты и капризы любить,

о главном: оно,

Вдохновенье, всегда, между прочим, – мужчина,

которого холить-лелеять почаще бы надо 

и вкусно кормить.

Кто-то счастлив, кто печален,

Кто-то, как герой отчаян,

Для кого-то жизнь – бонсай,

Кто-то прыгнул через край.

Кто-то беден, кто простужен

Кто-то так кому-то нужен,

Что пойдёт искать, поверь,

И за тридевять земель.

Чьи-то будут нынче здравы,

Прочим яды и отравы,

Кто-то верит в те слова,

А кому-то трын-трава.

Вот, спокойно не живётся,

Часто ходим, как придётся,

Кто в окно, другие в дверь,