Борис стоял на сцене, а занавес медленно поднимался... Постепенно показались оркестровая яма, партер, сверкающий золотом бенуар, бесконечные ярусы, в далёкой вышине тускло переливалась хрустальными подвесками огромная люстра... Необъятный зал дохнул свежим ветром, подобным ночному морскому бризу. Вид был потрясающим.

- Боря, иди задник катать! Ты что, зала не видел?! - раздался голос из глубины сцены.

Почему-то в предвкушении банкета артисты становятся добрее, внимательнее друг другу, не скупятся на комплименты. В такой день в театре царит любовь. Этот день настал. Был юбилей артиста хора Григория Громова: шестьдесят лет артисту и тридцать лет работы в театре музыкальной комедии.

В селе Горелое, центральной усадьбе колхоза "Пламя коммунизма" Вологодской области, на заседании сельсовета решался вопрос о праздновании "Международного женского дня". Заведующий гореловским клубом сказал, что на дворе уже восемьдесят третий год, что нужно отходить от надоевших сборных концертов, что пора искать новые формы и он готов силами местных талантов поставить небольшое театральное действие. Председателю колхоза идея понравилась, и остальные члены сельсовета согласились.

- Оля?!... Смирнова?!.. Это ты?.. Неужели помнишь? Очень рад! Надо же! Даже разволновался... Я редко бываю в Одноклассниках, в основном, тусуюсь в Фейсбуке. А тут смотрю, ты в гости заходила. Классно выглядишь! Правда, сильно изменилась, но всё такая же красивая. И как всегда, улыбаешься... Как хорошо, что ты меня нашла!

Юрка Белокуров со всех ног мчался по главной аллее пионерлагеря "Сокол". "Шик-шик-шик", - шуршал песок под кедами, галстук его развевался, в ушах свистел ветер. Юрик сходу продрался сквозь заросли жёлтой акции и у самого забора нашёл укромное место, где обычно курили ребята из старших отрядов.

Пионерский лагерь "Сокол" закрывал смену. В отрядах сильно расшумелись: завтра домой! Настроение было приподнятое, и третий отряд, двигаясь строем из столовой после ужина, так грянул "Картошку", что воспитатель и пионервожатая только переглядывались и улыбались. Воспитатель Анатолий Николаевич подбадривал долговязого мальчишку, шагающего в первой тройке:
- Давай громче, Ильин! Давай, артист!

В старом парке пусто и холодно,
Воздух дышит запахом снега,
И пруда застывшее олово
Отражает неясно небо.

Очень тонок лёд переброшенный,
Мы с тобой друг друга не слышим.
Неотлучное наше прошлое
Между нами как третий лишний.

Руки словно верёвкой связаны,
Нерешительность нам мешает,
Неуверенность, недосказанность,
Недоказанность разделяет...

Обложило нас прошлое данью,
Мстят слова, полустёртые даты.
Раньше встретиться опоздали мы.
Виноваты мы? Не виноваты...

Чистота самой первой пороши...
Неуверенность сокруша,

Шёл первый, самый лютый год действия горбачёвского сухого закона...

Ночью на чердаке театра музкомедии прорвало трубу. Старые потолоки несколько часов держали на себе целое озеро воды, но к утру дали слабину: по стенам потекли мощные струи, на паркеты падала мокрая штукатурка, фойе, гардероб и гримуборные оказались залитыми...

Первоклассники Таня Пантелеева и Вова Гусев возвращались из школы. Они жили на одной улице, но в разных домах: в начале стоял дом Вовки, а следующий Танин. Хорошо, что они соседи: идти домой вдвоём было интересно и весело. В конце сентября солнышко светило по-летнему, деревья ещё не успели пожелтеть, только из сквера ветерок принёс запах флоксов - запах школы и осени.
Разговор зашёл о любви.
- Ты кого любишь? - поинтересовался Володя.
- Венедиктова, - не смущаясь ответила Таня.
- Валерку? За что?
- Он прикольный. И красивый, - девочка весело смотрела на Вову.
- А ты кого?

"Мороз и солнце; день чудесный!" -
Прочёл я снова стих прелестный.
И молвил голос мне: "Проснись,
Оставь тщеславие пустое
И за перо тебе чужое
Рукою дерзкой не берись!"