В бытность… Словом, когда я был студентом, мне приходилось время от времени отправляться на железнодорожную товарную станцию, чтобы ночной разгрузкой вагонов поправить свое финансовое положение.

О, как же правы были вы,
Когда одним движеньем брови
Вы дали мне понять: увы,
Кипенье разно нашей крови.
К чему слова вам? Это иней -
Красив, но вот уж нет его.
В тот миг казались вы богиней.
Ей-ей, то было торжество
Ума над прихотью инстинкта.
Я выглядел, конечно, дураком,
Раз возомнил, знакома мне тропинка,
Что приведет прямым путем
К тем наслажденьям, что сулил
Ваш гордый профиль, гибкость тела.
Судьбе б я многим заплатил,
Чтоб ваши целовать колена,
Но вы, держась другого плана,
Сочли, что нам куда ценней
Не испытать любовного угара
В безумстве поз, сумбурности речей.

Над валежником стелется дым.

Ночь последняя у костра.

По привычным жизням своим

Завтра нас развезут поезда.

Уж дохнул октябрь
Первым холодом –
Чувствам путаться
Не резон.
Закружил лист иссохшим золотом
Под голодные крики ворон.
Безраздельное
Хмурое небо
И знакомый озноб
Души,
Где в предчувствии первого снега
Оживают прошлого муляжи.
Время взять
И забыться,
И с котомкою у плеча
В монастырь бы уйти молиться.
Ну, а лучше в глухие леса.
И поля обводя глазами,
Наяву
Вижу сон,
Что в безлюдные,
Голые дали
Вдруг пролился
Малиновый звон.

Бывало выйдешь утром на берег реки и оглянешься неторопливо. Везде, на сколько хватает глаз, покой и согласие. Тихо вокруг, а случится какой-нибудь в траве шорох, так он безмолвие это лишь оттеняет.
Рассвет в отдалении над стеной непроглядной леса брезжит. Роща березовая легкой дымкой укрыта, будто под свадебною фатою невеста взяла и впала в задумчивость. А над берегом реки ивы, словно томные красавицы своим отражением в воде любуются и вроде как кончиками ветвей реку любовно ласкают.

Февраль - предчувствие весны

И буйства красок.

Как никогда в конце зимы

Обманность масок.

Пленных было семеро. Они понуро коченели в шеренге на декабрьском ветру. и лица у них одинаково выражали безысходную покорность судьбе. Только стоявший на правом фланге майор выглядел так, будто он до сих пор не мог взять в толк, как его-то угораздило оказаться в столь унизительном положении.

Военной кафедрой у нас в институте заведовал полковник Спицын. Было ему за пятьдесят, но выглядел он хоть куда. Среднего роста, подтянутый, всегда выбритый до синевы. Офицерская форма сидела на нем как влитая, а сапоги сияли прямо-таки неправдоподобным зеркальным блеском.

Я разобрал отцовский ноутбук –
Хотел понять, где прячется в нем звук, -
И я б довел свой поиск до конца,
Когда б не беспричинный гнев отца.

К чему гадать?

Не лучше ль бросить жребий,

А там, хоть в омут с головой.

Пускай просительный молебен

Закажет кто-нибудь другой.