Если держащий на юг путешественник, покинув Паклед, повернёт навстречу солнцу, он вскоре снова очутится в барханах великой Наик-Кале. Миновав многие тикарры и оазисы, путник выйдет к подножию исполинского хребта. Здесь пустыня замыкается, и за тремя седловинами пронзающего облака на головокружительной высоте кряжа лежит страна Андарт-Банзи, чьи леса приносят корицу.

Ступни немилосердно саднило, хотя накануне Номбо вытащила из них шипы дзедры и натёрла подошвы девушки целебной мазью. В слезах Айлин заснула. Ей привиделся всадник в чужеземных железных доспехах, которого другие наездники крючьями стянули с лошади и, израненного, зарубили.

В эти дни Абафольд напоминал ребёнка, у которого отобрали любимую игрушку. Ко всему прочему, он чувствовал себя преданным — похищение совершил его ближайший приятель и лучший поставщик. И ничего предпринять купец не мог. Ждать, что эладжик затеет свару с внешними потанами из-за какой-то невольницы, было бы напрасно, и никто из других смежников Абафольда в пустыне не стал бы связываться с Хаитой из Пакледа.

Пять дней странствий в Наик-Кале были для Айлин томительной вечностью. Устрашающее однообразие песков, палящий зной и свирепые удушливые вихри днём, постоянное назойливое общество Хаиты, будь то на его лошади или на привалах, ублажение его по ночам на расстеленных на мёртвой земле чепраках...

— Что бы вы ни искали, благородные господа, вы это нашли! У Карабуна есть всё — и по лучшей в Кашнуре цене. Сами боги тому свидетели. Взгляните — пакледская бирюза. Знаете, отчего Паклед такой многолюдный? Тамошняя бирюза излечивает женщин от бесплодия. У кого-либо из вас есть дети? Если нет, купите, и непременно будут. Нефрит из Амауна. Серьгами из него не гнушается лучшая танцовщица Кашнура. Редчайший малахит — больше ни у кого здесь его нет. Этот камень привозят лишь из одного оазиса, дальнего Зунда. До него сорок дней пути.

День давно уже вступил в свои права, залив пустыню жгучими лучами ослепительного солнца, когда они, наконец, сделали привал. Хотя голое тело Айлин, ехавшей на лошади Хаиты, лоснилось от пота, зноем она не тяготилась — напротив, её бил жестокий озноб. Ощутила жар, лишь в изнеможении усевшись на горячую глиняную твердь солончака. Зад и стопы словно объяло огнём, но подняться у неё не хватало сил.

— Дай мне одежду и обувь, — хрипло произнесла Айлин.

Над тайной жизни и смерти бьются и лекари, и мудрецы, и даже чародеи, равно как и вовсе безграмотные простолюдины, отягощённые поклажей лет и волею неумолимого Времени приближающиеся к порогу небытия. Но в Наик-Кале, пустыне, загадка эта разрешается сама собой.

Сидя в бадье с водой в своей крохотной каморке, Айлин, пока её никто не видел, дала волю слезам. Ей так не хватало матери...

Об отце Айлин почти ничего не знала. Мать рассказывала, что он пришёл из-за моря и был доблестным воином, и называла его имя — Литеннон. Он погиб в стычке с работорговцами — теми самыми, что захватили красавицу-танцовщицу Куппар и её годовалую дочурку. От отца Айлин достались светлее, чем у других орисов, кожа и слегка изогнутый нос. Не могла помнить девушка и долгий и мучительный переход через пустыню в караване барышников.

Дом купца Абафольда являл собой одно из самых богатых и благоустроенных жилищ в Кашнуре. Те избранные, кто его навещал, говорили, что хоромы торговца изысканностью не уступали покоям самого эладжика. Возможно, они и преувеличивали, но Абафольд, сколотивший состояние на живом товаре, действительно любил роскошь и непрочь был ею похвастаться.

Проходит слава, но не меркнет честь,

Не гаснет пламя любви,

Как долг незыблем, так священна месть,

И мир стоит на крови.