Рабочие стояли за едой, ожидая своей очереди. Они говорили друг другу шутки и, иногда матершинные слова, отдыхая после тяжелого трудового времени.

В столовую зашел директор завода, которого недавно назначила партия. Даже в те, дремучие времена, на заводе не было принято рабочим и директору обедать вместе.

Люди разом замолчали, проявляя почтение.

Поварихи изменили лица и стали счастливыми на вид.

– VI –

«Пятаков: Хорошо, что органы НКВД разоблачили эту банду!

Вышинский: Правильно, подсудимый Пятаков, хорошо!»

Это злорадная переворачиваемость русского языка и русской истории.

– IV –

Вернемся же к «двойной провокации» романа Чернышевского. Вообще, провокация – это не что иное, как материализованная перевернутость. Перевернутость-заглушка. Это частное проявление общей переворачиваемости русского мира. Переворачиваемость тотальна и не ограничивается тем или иным конкретным уровнем. Она всегда идет до конца.

Небольшое предисловие автора.

Эта статья неспешно писалась с середины 80-х годов и была окончательно закончена где-то летом или осенью 1993 года, вовсе не по собственной моей инициативе.

Мне ее заказали.

***
В этих двух строках
не содержится ничего умного.
***


dr.Celluloid, в соавторстве с Лао-цзы.

Я - тот же, что и был. Изменения
незаметней тени стрекозиных
крыльев. Все, чему я научился -
это плакать от счастья, когда
приходит грусть.


О, это доброе волшебство:
просто смотреть на тот маленький
огонек внутри меня, ведь это
все, что я могу предложить
Вселенной.


Они учили нас в детстве, чтобы
Мы были такие как Они.
И лишь теперь я вспоминаю то,
что меня заставили забыть.


В книгах написано так много
слов об этом и любой может
убедить меня в чем угодно.
Но. Знающий - не говорит,
говорящий же - не знает.


Я - только сидящий на берегу

Тихо и печально, как льдинки,
звенят под ногами
осколки разбитого окна...
И тогда кажется,
что весь мир распался на куски
и от жизни остались одни осколки,
острые, больно ранящие,
и абсолютно бесполезные...


Я очень давно живу на свете
и научился понимать себя...
Я знаю, что смогу вынести любое горе.
Но сумею ли я вынести
хоть один миг счастья?
И я наслаждаюсь своим недоумением.

Солнце осветило верхушки далеких гор, и они вспыхнули, как погребальные костры. Долина, устланная телами, начала проступать из сумрака ночи. Но многим из славных воинов, не суждено было больше увидеть великолепие этого мира. Их души навсегда перешли грань, за которой суета сменяется покоем.

Несчастны, искалечены
до умопомрачения,
как четко мы отмечены
печатью отлучения...
Не по плечу отчаянье
в молчаньи одиночества...
Печальное венчание,
звучащее пощечиной.
Печальное венчание,
как чёрное пророчество...
Несбыточные чаянья,
и прочее, и прочее...

Я, видно, слишком отвечаю

за тех, кого я приручаю.

А те, кого я приручаю,

и не желают знать о том.