До пересечения 29-ой и 56-ой улиц, где расположен дом Йорка, мы идем молча. Район этот, надо сказать, так себе. Большинство местных – ОД, те, кто был отчислен со школы, или иначе говоря, оди. Несмотря на то, что дипломы они не получили, для них в Городе предусмотрены рабочие места. Оди занимаются неквалифицированным трудом: убирают мусор с улиц, отчищают стены домов от рисунков, выгуливают домашних животных, моют машины, – в общем, зарабатывают всем тем, что не требует управление какой-либо техникой, сложнее тряпки или палки. К тому же, парни могут подрабатывать транспортировкой небольших грузов, а девушки - устроиться в бордель. Впрочем, нередко бывает и наоборот.

Мы – менторы. «Направляя на путь истинный» - так звучит наш девиз. Мы не наказываем преступников. Мы устраняем их в назидание остальным. А тех, кто поставил себя выше закона, ждёт одна участь – смерть.

Я вижу свет в конце длинного коридора. Вижу дверь. Только бы она была открыта! Господи, прошу тебя! Мне надо бежать, надо бежать, не останавливайся. Я не слышу шагов, но знаю, что Оно приближается. Я слышу его утробное рычание. Оно не сомневается в том, что мне не удастся спастись. Оно собирается пообедать, и я сегодня в меню.

Всё семейство в сборе. Ужин, как обычно, в семь ноль-ноль. Отец усадил Юру, моего младшего брата, за стол по правую руку от себя. Мать наполняет тарелки ароматным супом. Хлеб уже нарезан и лежит в корзинке.

Моя мама всегда говорила: «Опасайся сделок с дьяволом, этот парень забирает всё». Ещё она говорила, что дьявол имеет тысячу имён и никогда не называет своего настоящего, но стол для переговоров у него всегда один и тот же – человеческая совесть.

Девушка ставит телефон на зарядку и ложится в кровать. Укутывается в одеяло и тщетно гонит от себя отравляющие мысли. Ночь стала для неё лекарством, что дарует передышку от тоски ожидания. С приходом утра боль навалится с новой силой.

Хотел бы я жить на содержании жены. Сидел бы целыми днями за компьютером, рассказы бы писал.

Приходит она с работы. Устала, бедная женщина. Ей ещё и детей из садика приходится забирать. Проходит по квартире и ко мне идёт. Смотрит внимательно, как я задумчивым взглядом в окне новые сюжеты ищу.

- Хоть бы посуду помыл, - говорит тихо.

- Вот ещё! – отвечаю. – Я великий писатель, мне некогда.

- И почему я терплю тебя только, - устало вздыхает она.

Потом оглядывается на детей, недолго думает о чём-то, наконец собирается с силами и произносит:

- Убирайся. Хватай свои вещички и проваливай из этого дома. Будь писателем в каком-нибудь другом месте. Выискался тоже мне! Хоть стоящее что написал бы, чтоб великим зваться. Убирайся! – повторяет она с криком.

Это случилось в девяносто восьмом году. Та история в подвале. Да, кажется, именно тогда. Нам было по одиннадцать лет. У некоторых ребят уже были компьютеры, но мы не просиживали штаны дома. Прятки, войнушки, чиж, городки – я мог бы назвать пару десятков игр, и это не считая тех, что были с мячом.

Бывает, общаешься с приятелем, и вдруг понимаешь, какая он мразь. А следом приходит мысль, неприятная мысль о себе самом: скажи мне, кто твой друг. Мой друг оказался настоящим подонком.

Мы были молоды, оба не старше четырнадцати лет. Молоды, наивны и крайне жестоки. Но тогда я этого ещё не понимал. Я думал, что уж я-то, я, конечно, человек хороший, не то, что некоторые. А потом Серёга рассказал мне про Свету.

ОНА устала, я вижу, устала. Хотел бы я сказать ей, что всё будет хорошо, но не могу. А вдруг я ошибаюсь? И потом, нам запрещено говорить с людьми. Я бы мог сказать, что она не одна, что Бог не оставил её, что Он приказал приглядывать за ней, и я приглядываю. Кто-то должен её утешить. Что-то. Надо подумать.