Не побачим, не порыбачим, не потабачим.

Я обучен по-человечьи, не по-собачьи.

Ты стреляешь по дачам, наполненным детским плачем,

А я закрываю плечом тех, кто не при чём.

Всё по совести. От тебя уже год ни вести.

Привет невесте, матери – чёрный чай.

А я - груз двести. Я для тебя - груз двести.

Не получай.

В этой повести без того доставало мести.

Мы и не были вместе. Ты не искал опор.

Целовал меня в лоб и видел на этом месте

Огнестрельную рану, будто пальнул в упор.

Мы же вежливые убийцы: не ждём, не ропщем,

Извиняемся за боль теперь, как за пыль.

Они в июне, где-нибудь за границей,

Флиртуют, фотографируют и смеются.

Меня сегодня выпишут из больницы.

Врачи читают, морщатся и сдаются:

"У этой, - говорят вот, - анорексия,

А ту с бинтом на кисти бросают парни...

А ты здорова, милочка. Некрасиво.

Таких как ты бы делать бойцами армий.

Ты пишешь так, что точный диагноз - опыт.

И хватит врать, что плачешь ночами дома.

Навряд ли кто-нибудь на тебя накопит,

Когда и ты назначишь часы приёма".

Одни врачи не пишут рецептов даже,

Он заходит, как врач в халате, в мою палату,

Словно хочет отведать жизнь, узнать за неё расплату.

Он хрипит: «Где же твои волосы?», отмечает, как впали щёки

И ревёт, идиот, то в голос, то полушёпотом,

А я начинаю его утешать, в земле по самую рукоять,

Точно это ему умирать, а мне тут ещё воевать, ваять.

«Ладно, хватит, у всех по-разному, все дороги приводят к Риму…

Когда бы не ворковали с тобой по полночи, как два голубка,

Когда б не смотрели друг другу в глаза с компьютерных фотографий,

Быть может, не возникало бы чёрных полос посреди биографий,

Белых волос на подушках, а в трубках - ровно по три гудка.

Когда б я в слезах не сжималась от ревности, портя мышцы лица,

Не думала о тебе шестьдесят одну секунду в минуту,

Не верила бы тебе, вот такому отъявленному Бруту.

В общем, Митенька, я уже век суеты не ведаю и не видываю,
Ни за кем не следую, и, видит Бог, не бываю слабою.
Иногда, если и набираю тебя, то скидываю,
Все, что вследствие напишу тебе – в ящик складываю.
Но, по-моему, я чертовски тебе завидую:
Твоя память еще не сделала веки слайдерами.
Нам твердят отовсюду: нет ничего бесценного.
То смешно и бесцельно, за что не заплатишь центами.
Если что и писать, то так, чтобы стать бестселлером,

Это здорово. Не разлука, а божья помощь.

Будешь счастлив, когда поймёшь, что уже не помнишь.

Мне не хочется узнавать, с кем ты встретишь полночь,

Кто откроет тебе не только входную дверь.

С кем-то – нежный блудничищ, с кем-то – бессонный вдовищ.

Сладко скалишься и лелеешь своих чудовищ.

Ты, возможно, на свете самый бездушный овощ,

Но не зверь.

У тебя с ранних лет карманы полны медалей,

Что ты знаешь о расстоянии? У меня вместо рёбер - рельсы.

Я истошно давлюсь молчанием и его отправляю в рейсы.

А в груди моей сталь звенящая, да ворочающийся гравий.

Я - любившая, извинявшая, но глядящая с фотографий.