Лето тёплое пропела,
Попрыгунья стрекоза.
Запасти газ не успела,
Глядь, зима метёт в глаза.

Мы скакали на Майдане,
Пели гимн, что не умрём,
Оказалось, гимна мало,
И теперь вот так живём.

От России убежали,
Проклинали москалей,
Но за это нам не дали,
Европейских кренделей.

Мы теперь у них дворняга,
Громко лаем и визжим,
Без объедков – доходяга,
Значит, нас кормить должны,

Не жалейте грошенятки,

Сегодня встреча двух шутов,
Шут Арлекин и шут Пьеро,
Да вот конфуз, да вот беда,
Не совпадают имена.

Шут Арлекин, он не Пьеро,
Хоть и зовут его Петро,
Пьеро – печальный неудачник,
Смеётся зал, когда он плачет.

А дерзкий, наглый Арлекин,
В быту, задиристый кретин,
И зал от смеха кишки рвёт,
Когда Пьеро он морду бьёт.

Как жаль, что эти два злодея,
Подрались вовсе не на сцене,
И трижды жаль, не у параши,

Трепло, брехло и пустомеля,
Чей мозг, совсем опух от зелья,
Нюхнув дорожку кокаина,
Увидел чудную картину.

В галюниковом опьянении,
Пришло чудесное видение,
Как супостат, напав с Востока,
Споткнулся сразу у порога.

Из окон городских домов,
Из-за заборов, из садов,
Залп грянул в сторону врагов,
Из сотен тысячей стволов.

Мужчины, дети и бабьё,
Все дружно встали под ружьё,
Беременные не для вида,
Надели пояса шахида,

Василий отдыхал на своей любимой скамеечке после драки. Противник был силён и свиреп, хотя и уступал в весовой категории. Болел заплывший глаз, а из уха сочилась кровь, подсыхая на ярком весеннем Солнце. Этот бой Василий выиграл, правда, не без потерь. Он закрыл глаза, чтобы лучше вспомнить, как это было, и проанализировать свои ошибки. А когда открыл…
– То ли девочка, то ли видение? – Мелькнуло в голове.

Вот вы смеётесь над Зеленским,
Что на войну пошлёт он женщин,
Мол, клоун, шут и наркоман,
От наркоты сошёл с ума.

Кто знает, может наркоман,
А может в этом хитрый план?
Бойцов тербатов и АТО,
Закрыть от пуль живым щитом.

В его повёрнутых мозгах,
Ничуть не жаль славянских баб,
В неадекватности своей,
Пошлёт он на убой детей.

Чтоб вздрогнул, ужаснулся мир,
Увидев, сей кровавый пир,
Устроит Запад истерию,
И тот час, обвинит Россию.

Но вряд ли сможет он понять,
Что так не будут воевать,
Ударят сразу по штабам,
Да по безумным головам.

Затопили меня эмоции,
Из желудка наружу просятся,
В голове из-за них крошево,
Сам не знаю, чего хочется.

На бумагу я их выплесну.
Примет всё на ура публика,
Да коротким стишком выплюну,
Ну и, что, что там дырка от бублика.

Почему книгу одного автора читаем взахлёб, до глубокой ночи, а утром, едва продрав глаза, спешим ею опохмелиться как алкоголик огуречным рассолом? А другая усыпляет, как хорошее снотворное? Казалось и буквы те же и слова похожи. И написано простым языком, без наворотов, а восприятие разное.
Не цепляет – говорим.

Когда появилась фотография, художники были в панике. Фото должно было убить изобразительное искусство. Не случилось. Искусство приспособилось, выжило и дальше они, фото и живопись, пошли своими путями. Правда, не без потерь. Тоже самое произошло в дальнейшем с кинематографом и театром, кинематографом и телевидением. Но и они разделили сферы влияния, тоже не без потерь. Монополии не случилось.
Дело в том, что живопись и фотография, кинематограф и телевидение, требуют определённых навыков, оборудования и материальных затрат, что доступно не каждому.

Пугают власти свой народ,
Вот, вот, Россия нападёт.
Но всё ж, я не могу понять,
Зачем России нападать?

Зачем России извращенцы,
Французы, англосаксы, немцы?
И стервы ваши не нужны,
Они, как сто чертей страшны.

Какой от вас России прок?
Пустой карман да шерсти клок?
Ведь даже золотой запас,
Хранится вовсе не у вас.

Зачем ей ваш прогнивший мир?
Её экспансия – Сибирь,
Все ваши скудные ресурсы,
В одной Бурятии. Не в курсе?

В Европе визг. В Европе лай,
Да злоба льётся через край,
Россию дружно проклинают,
Ну, а она не нападает.

Если кто-то узнал в этом стихотворении друзей, знакомых, соседей, братьев или небратьев, это его проблемы. Автор за фантазии читателей ответственности не несёт.

Живёт на свете много Чмо,
Упёртых и упрямых,
Прилипчивых, как то дерьмо,
С бетонными мозгами.

Тяжеловесных, как битюг,
С серьёзностью ослиной,
Не разорвать порочный круг,
И ни на шаг не сдвинуть.

Себя считающих, притом,
Венцом и пупом Мира,
А в мире, в качестве ином –
Чистильщики сортиров.

При хитрожопости своей,
Доверчиво – наивны,
Лапшу стряхнуть бы им с ушей,
«Она ж от господина.