После долгого запустенья вся дача звенела веселым многоголосием и маленькие ножки, в стремительном и радостном движении поднимали серыми клубами належавшуюся за время дворовую пыль. Глядя на резвящихся детей, взрослые умиленно смеялись - трескуче и задыхаясь, и совсем иначе - нежной трелью, смеялись дети. Томительное стеснение, которое им приходилось терпеть в машине, наконец, кончилось и теперь, получив безграничную вольность движений, дети, даже старшие, с особенным удовольствием прыгали, бегали и кричали, как еще никогда.

Жил был в далекой стране мудрый царь Аким. Был он строг, но справедлив. Всего себя старый Аким отдал беззаветному чувству жертвенной любви к своей стране. Не был он ни деспотом, ни единоличным монархом, но вся правящая власть, памятуя о несомненной мудрости царя, даже и не думала ему перечить. Все вопросы царь решал подобающе своей мудрости: к примеру, рухнула угольная шахта, засыпав с сотню рабочих – тут же повсеместно удваивалось число подпорок. Через неделю рухнула новая шахта – тут же негодному инженеру отрубали голову, и угольная промышленность продолжала благоденствовать дальше.

- Вы не удостоите голодного странника мелкой монеты? - жалкий, сгорбленный старик с привычным подобострастием поднял молящие, кроткие глаза, имея большое сходство с собакой, которая выпрашивает себе кость; и теперь исцарапанный, в лохмотьях униженно и покорно дожидался своей участи перед толстым, чистым господином с добрыми глазами и холеным, подрумяненным лицом, - я немного, только на... лишь бы... всего... - запинаясь, снова начал он.

Работа закончилась, день был солнечный и на душе также: светло, отрадно. Из душных кабинетов выйти на улицу всегда хорошо, но сегодня - особенно. Я улыбнулся вахтеру, привычным движением открыл пропуском турникет и вышел из здания. Вдохновенным покоем синело чистое небо, чем-то душисто-сладким отдавал легкий ветерок и все, казалось, жило само в себе, мирно наслаждаясь собственным существованием. Как было чудесно видеть и ощущать красоту, вдруг, прозревшим, ожившим сердцем.

Из нежного ветерка, вдруг, разошлась настоящая буря и за минуты нагнала сонм чернеющих туч, грозным скопом обвивших небесный купол. Петр Иванович беспокойно завертелся на месте, вбивая смякшую от утренней влаги землю шевровыми сапогами. Удар грома сотряс воздух. Нервно вздрогнув, Петр Иванович покосился в одну сторону, в другую и бросился бежать к видневшимся вдали домам. С противоположной стороны быстро, стеной, приближался шумевший ливень...

...

Он пристально посмотрел на меня. Какая-то мысль глубокой грустью выразилась во взгляде. Очень смутившись, я решил, что невольно задел своими словами сокровенное. Но лицо его, вдруг, необычайно ожило, он печально улыбнулся и заговорил.

Дед Андрей стоял весь бледный, с отрешенным лицом и без понимания того, что делает, усиленно крутил ручку; глаза его были пустые, белесые, зрачки пугали. Он схватился за сердце. С громким скрипом ведро раскрутилось обратно и всплеснуло воду. Острая, сосредоточенная боль в груди быстрой волной разошлась по всему телу, парализуя мускулы. Последняя мысль промелькнула в его голове: лишь бы не на живот. Он упал не на живот; завалившись боком, он уперся плечом в край колодца, что не давало его обмякшему телу докончить падение и перевернуться грудью.

Всю неделю солнце пекло и иссушало почву. Воздух у самой земли накалялся и распаленным жаром тянул вверх по всему долу, искажая пространство. Широкая долина распростерлась на много миль вокруг, в своей середине вздымаясь холмом, на верхушке которого стояла дрянная лачужка. По одну ее сторону скудно зеленел плешивый луг, земля которого изошла трещинами от сухого жара; по другую - поле, засеянное пестрым разнообразием всевозможных культур. В этой лачужке жил дед Андрей, уже много лет честно охранявший порученные ему пространства.