Отражение моих глаз расплескалось на чёрной глади спящего пруда, растворяясь в дыхании дна, которое, словно голодный демон, глотает лунный свет. Этой ночью, глядя на звёздные искры в чёрной воде, я вспоминаю, как когда-то мечтал играть на флейте верхом на луне. Тогда мне казалось, что я всё умею, и даже тяжесть ночного неба лишь томила мои плечи приятной болью.

Бледные полосы солнечного света растворялись в тротуарной плитке около продуктового магазина. Послеполуденное спелое солнце расплёскивало нежность у подножия наступающего вечера. Бурное голубиное урчание и частые щелчки их коготков напоминали революционные голоса митинга пернатых в борьбе за птичьи права. Всякий раз тяжёлый шаг прохожего, вопли чересчур весёлого ребёнка или нелепый жест воздушной руки разгоняли коллективный протест под отчаянный хлёст крыльев. И, как водится, от настойчивых актов категорической солидарности оставались лишь неброские следы помёта на каменных узорах.

Ты знаешь все мои тайны. Ты нежное пёрышко, танцующее в моём сердце под пение Гамаюн, заставляя его сжиматься как ладонь. В час, когда звучит эта песня, лёгкое тепло твоих едва ощутимых касаний мягким шёлком тает на моей коже. Моё тело стелет бархатом шорох твоего шёпота. Шёпот медленным трепетом волнует лепестки твоих губ. Солёный бриз играет на золотых струнах твоих волос. Волосы лениво опускаются на твоё лицо и, словно пламя, берут его в объятия. Рыжие пряди хлещут тебя по глазам. Слёзы сияют на твоих щеках как отражение утреннего солнца в каплях росы.

Страница 1 «За закрытыми глазами»

Мой знакомый, Джек Дорфстоун, всю жизнь мечтал справить большой дом. Ещё в детстве он полюбил тепло и свет. Из окна его комнаты открывался вид на высоченный холм, густо покрытый лесной щетиной. Маленький Джек всегда смотрел на него с большим уважением, потому что думал, что этот огромный холм день и ночь занят весьма почётным трудом, держа на своих лесистых плечах тяжёлое небо. Джек боялся, что однажды силы покинут старый холм и небо рухнет прямо ему на голову. Особенно Джеку было страшно, если это случится ночью, потому что тогда он мог бы порезаться о звёзды.

Серая чаща тонких струек облачной зыби щекотала мякоть небес. Простуженный воздух метался над землёй, отвешивая ей пыльные пощёчины. Каменные морщины сонного берега печальной реки чернели от её холодного кашля. На мокрых камнях сидела девочка и громко колотила перепуганный ветер рваным плачем, сжимая ладошками бледную косичку. Её тонкие ножки до колен были в речной пене, сквозь которую проступали пятна синяков. Короткое платьице стонало от грязных потёков пресной воды, касанием которой ёжилась его тонкая ткань. Слёзы беспощадно жгли розовую кожу, скрываясь в ямочках на детских щеках.

Она, словно благоухающий букет – пряный аромат её духов, пробуждает цветение в нивальном саду моего сердца, расчищая путь для нового вдоха. Нежные лепестки её губ, объятые розовым свечением румянца на щеках, трепетно подрагивают, заливаясь лёгким сиянием отражённого света, влетающего через окно. Тёмная бездна сочного нектара глядящих на меня глаз исполнена влагой тёплой росы, которая тонкими струйками проливных слёз растекается по цветущим щекам. Волшебная музыка женских слёз всегда влечёт к нежному соприкосновению с их красотой, но сейчас я лишь стою без движений.

В самой сердцевине сумасбродного края местилось крохотное село. Без имени, без летописи, в бумагах путевых не обозначено. Одно только про него знали наверняка, что дороги там вкривь да вкось и пыль коромыслом. Разной закваски там люд обитал. Были дельцы там не бедствующие, в избах знатных проживали да на каретах золоченых разъезжали. Была пьянь шальная, вольный ветер в хмельной головушке. Что день, что ночь, вдоль частокола без рассудка лежат, душком сивушным мух отгоняют. Жили-тужили в том селе и старики немощные. Горькие слёзы глотали и о минувшем печалились.

Капли солнечного лайма жгли смуглую кожу полковника. Глухой кляп горячего воздуха крепко сжимал его дыхание. Тяжёлые складки на суровом лице глубоко теснились в гравюру тревоги. Отчаяние томилось влагой в сильных ладонях, сжатых в рассерженный кулак. Морщины легли на лоб кленовым листом. Дорожная пыль шершавыми пальцами стирала зыбкие черты отражения его зрачков, а песчаные когти рвали чёрные кудри с его головы. Красная паутина резала глаза едким пульсом. Впервые смерть плевала полковнику в спину, и впервые он повернулся к ней спиной.