А смерти нет. Есть память и любовь.

И небо, за которым бесконечность.

И там, за недосказанностью слов,

Есть звёздный свет и Путь расстелен Млечный.

Рассыпавшимся сахаром февраль

Упал с ладони ночи темно-синей,

Растаяв в звуках скрипки Паганини,

Как тихая лиричная печаль.

Небо над Финским заливом завесит мгла.

Ветер подхватит серебряных мотыльков,

Льдом прозрачным, словно созданным из стекла,

Хмурый декабрь вновь застелет себе альков.

Если ты спросишь меня, как пишу я стихи,

Как они входят в дыхание, сердце и мысли,

Я расскажу, что шаги их небрежно-легки

И, в то же время, предельно-внезапны, как выстрел.

Бог смотрит сверху на шпили крыш.

Вечность застыла над гладью рек.

Бог видит Лондон, Берлин, Париж...

Слезы людей превращая в снег.

В неге бархата, в блеске муара,

В лёгкой дымке из радужных грёз

Ты живёшь на холстах Ренуара,

Листопадом струишься с берёз...

Сердце сжимается, как же страшно!
И не осталось совсем надежды.
А мостовая в листве бумажной-
Осень над крышами Будапешта.

Туфли в сторонке, и ноги босы.
Холодом веет от вод Дуная.
Разве фашисты об этом спросят,
Что мы почувствуем, умирая?..

Что мы почувствуем после залпа,
После свинца, что вонзится в тело?..
Слышится детское: "Больно, папа..."
Хрип - и душа к облакам взлетела.

И тишины ледяная вечность...
Ветер листву на воде качает.
Помните нас, зажигая свечи,
Как на года атрибут печали.

Знайте, живые, как это страшно-

Вы через года, через мили,

Отпустив меня, не простили.

Тянет память в прошлое, ранит

Между сном и явью на грани.

- Здравствуй, родной! Снова дождь на холодных стеклах.

Озеро слез... и опять от тебя ни строчки.

Кажется, будто душа от тоски промокла -

Я постарела и жить перестала, точно.