Ноги в синяках,

Острые углы.

Тишина и страх.

Тумбочки, столы.

Вылезу в окно.

Ночь сыра, черна.

Умерли давно

Звёзды и луна.

Колются кусты.

Тёмный, острый мир!

Битые мечты -

Ссорой кончен пир.

- Яблоня, скажи,

Что это за край,

Острый, как ножи,

Тёмный, словно чай?

- Мир разбитых ваз,

Очень хочется спасти маму. Стоп! Какую маму? Ведь художнице Еве всего-то тринадцать лет. Она скорее богиня, создавшая меня. А что? Я часто вижу сны о юных богах. Чего только ни придумали люди за последние тысячелетия!

Рука болела всё сильнее, а сердечко бледнело. «Странно, продавщица говорила, что татуировка исчезнет через двенадцать часов. Выходит, обманула? А что если рассказы про школу моделей такая же ложь?» - беспокоилась я. Комната нравилась мне всё меньше.

Ночь кошмарна, ужасна. У неё грязные ногти и несвежее дыхание. Лежать на ковре неудобно и холодно. Мысли грызут изнутри. Рассказать Ане и Тане о том, что маленький мир под ванной стал безопасным? Или же до поры до времени ничего не говорить о переменах?

Смотрю на питомца (или своё порождение?) во все глаза. Не понимаю, как этому хрупкому и нежному созданию удалось расправиться со старожилами.

- Удивлена? - серебристо-колокольчато хихикает кустик. - Ничего странного в этом нет. Краснорозые слишком долго питались мертвечиной и сгнили изнутри. А я молодой и неотравленный. У меня чистая кровь.

- Что же ты ешь? Разве не…

Ужин в обществе похитителей - явление мрачное и безысходное. Мы молча поглощаем пищу и даже не смотрим друг на друга. Кухня - черно-белая. Точнее, желтовато-угольная из-за копоти и грязи. На обоях куда-то летят, долететь не могут, черные птицы. Фон когда-то напоминал только что выпавший снег, но теперь порыжел, впал в депрессию.

У меня трое друзей - старое кресло-качалка, абрикосовая косточка и позеленевшая от времени монета. Качалка убаюкивает меня и поёт скрипучие колыбельные. Косточка старается рассказать что-нибудь смешное. А монета шепчет: «Раньше тебе жилось совсем по-другому. Вспоминай. Это поможет сохранить рассудок»