Вы когда-нибудь испытывали оргазм, вывернутый наизнанку? Нет? Повезло вам… Тогда я расскажу, и расскажу обстоятельно, как человек, переживший это добрую сотню раз.
Сначала ты просто предчувствуешь приближение чего-то, как в детстве, когда родители впервые везут тебя на море: вот ты уже почти слышишь шум волн, на губах вкус соли, а впереди пока только горы. Предчувствие разрастается и, как комар, мешающий спать, назойливо вторгается в голову. Говорят, что также чувствуется понюшка кокаина, но для меня всё иначе: тончайшая швейная игла, сумбурно протыкающая синапсы мозга.

Дневник принадлежит моему возлюбленному. Он пропал неделю назад. В его комнате я и нашла этот леденящий кровь дневник, и теперь молю бога, чтобы чернильные мазки в нем были признаком безумия, или надменной насмешки, и чтобы в них не было ни одного истинного слова.
Вызвала полицейских, но ждать не могу. Знаю, куда идти — и, пока вы читаете, мигом обернусь.

Из дневника:

23 июля

“Нет, это я ударил, ха-ха!”
“Ты маешься!”
“Побежали!”
Мальчишки и девчонки радостно закричали, разбежались, озираясь – куда нырнуть, где спрятаться? Два фонаря, будто две тусклых луны, скудно освещали подъезд старой четырехэтажки, фуру-двадцатитонку, запаркованную перед фасадом, широкую чугунную лавочку, огороды. Настоящий ночной парк развлечений!

Её волосы пахли ладаном.


Он влюбился, как мальчишка – мальчишка за пятьдесят.


Пытался дарить ей подарки, но для неё они были пусты и бестелесны.


Старался быть взрослым, а она просто жила – и каждая её улыбка скрадывала невероятную разницу в годах, смывала с него всю напускную серьезность, как первый весенний дождь смывает последний зимний снег.


Он учил её бальным танцам, она учила его пить абсент и жить только сегодня.


Он целовал её плечи и ладони, а потом она любила его до рассвета.


Её волосы пахли ладаном.

Глава 1



На поле уже не сажали пшеницу. Некому. Остались лишь сухие сорняки да низкие выродки-колосья. Поле было не тем, что раньше.
И все же хотелось вдыхать этот давно забытый воздух. Глаза заново привыкали к далекому горизонту, не изорванному зданиями из бетона, стали, стекла.

Посыпанная сахаром гречка – для гостя.
Мне, девятилетнему мальчишке, неловко. Не то чтобы я из богатой семьи – нет, но вдруг он подумает, что мне есть дело до его обшарпанной кухни, некрасивой худой матери, бедного стола. Мы же друзья, верно? С одного двора.
Это моё воспоминание о том, как Гришка позвал меня к себе домой, в первый и последний раз.


Отец Гришки – в тюрьме, он ножом исполосовал жену. В детстве всё проще, чем на самом деле, и мы всем двором подсмеивались над Гришкой: не у каждого отец с матерью были вместе, но уж точно ни у кого папа не пытался зарезать маму.

Мигалка разукрасила листву деревьев в сине-красные тона. Во дворе многоквартирного дома щуплый милиционер успокаивал дородного двухметрового мужчину в серой майке и растянутых штанах. «И нам потом говорят, что ничего такого нет? А это что было? Массовая галлюцинация? Врут, врали и будут врать, обманывать народ...» – басил мужчина.

– А сейчас творческий коллектив «Сударушки» покажет занимательный танец «Украинский»!


Аплодисменты невеликие, но для повторяющегося из раза в раз концерта и это неплохо. Звукорежиссер, сидящий перед сценой, ставит минидиск в старый проигрыватель Sony. Оборудования для записи таких дисков в клубе нет, а на новый проигрыватель денег не выделят, наверное, никогда – поэтому творческие коллективы нашего клуба, как российские поп-группы девяностых, выходят на сцену под одни и те же песни. По залу разлетаются переливы народной музыки.