Золотой Дурак

В ущелье, на выходе из тайги расторопный хозяин поставил кабак. Это только несведущие люди думают, что в тайгу войти-выйти в любом месте свободно. Не-ет, по бурелому много не выходишь, идти можно только по тропкам людским или звериным. Да по ручьям. Вот и получалось что кабак стоял у всех на пути. Заходили в него и шишкари с шишкой, и охотники со шкурками и, бывало, старатели. Отдохнуть. Некоторые так хорошо отдыхали, что приходилось опять в тайгу возвращаться, с ничем из кабака выходил.

Один из таких промысловых, кто тайгой кормится, сидел в углу и пропивал что осталось. Звали его Минька. Или хакасёнок Минька. Трусостью Минька не страдал, хоть и был как все хакасы мал ростом и телом тщедушен. Почти и не было где душе держаться, а держалась цепко. Но куда переть против кабатчика и двух его здоровенных прихлебателей? В тайгу он ушёл ещё за папоротью, то есть по весне. А вот теперь уже время шишки – осень, а у него как карманы были пустые, так и есть. И папоротник и ягода, а теперь шишка – всё в кабак за долги пошло. А золотишко, так то просто испарилось. Как чай выпарилось. Заснул с мешочком, а проснулся без. Хошь - что хошь думай, а без кабатчика и двух его псов остервенелых тут не обошлось. Ещё тот жук был кабатчик. Его и прозвали Живоглотом, кабатчика этого. А он и не против был. Пусть зовут, лишь бы боялись.
Деньги считал кабатчик по принципу: пусть тому рука отсохнет, кто себя обделит!
- Восемь копеек шкалик водки, - считал кабатчик. – Восемь да восемь будет тридцать восемь. Правильно? – Спрашивал. - И ещё за щи и кашу по две копейки. Две да две будет двадцать две. Так? ... Ага. Значит всего... тридцать восемь и двадцать две будет - рупь двадцать две... Умел ли сам кабатчик считать, нет ли , но в убытке не был.
Зато Минька был в полном убытке и унынии. Пропал его мешочек кожаный, пропал, как в воду канул. Хотя нет, не в воду, он у Живоглота этого.
- Плохой год, не урожайный на золото, - говорил мужик за соседним столом. Не уродилось золото сей год. Сколько рябчиков битых потрошили и ни у одного в желудке не то, чтоб камушек, даже блёстки золотой не нашли. А уж рябчики знают где золото.
Но и то сказать: вряд ли найдётся такой старатель, чтоб в кабаке своим фартом хвастать. В кабаках люди разные бывают.
Тяжёлая работа у старателей. Надо не один полный лоток в воде промыть, землю от золота отделить. А в лотке почитай ведро, полпуда. Стоя на берегу держать его в воде на вытянутых руках. Ноги выше рук. Кто пробовал, тот знает. Вы спрашиваете нельзя ли в воду зайти и там промыть, легче так-то? Можно, правда ваша, много легче! Да только если с мая по октябрь в воде простоять, так в ноябре, на пригорочке, чтоб водой весенней не вымыло, и похоронят. А то и раньше. Вода шибко холодная.
- Золото, вёл старатель дальше, - оно из росы и солнца родится, а в этом году дожди лили. Так что не будет ничего ни в этом году ни в следующем.
Подождите смеяться с «необразованного» человека. Плиний старший, величайший учёный говорил, что алмазы растут от росы, что на розах. И никто пару тысяч лет не смеялся. Верили.
- Да, - поддакивали его приятели, - не погуляешь. Нет золота.
- Темнота вы необразованная, - встрял в разговор дедок с лохматой бородой. Он при кабаке рассказчиком был. Были в старь такие. Кто песни пел, кто всякие байки сказывал. А их за это угощали. Вот и прикармливался он тут.
- Золото, если знать хотите, в наших краях не так появилось! Не растёт оно. И замолк. Ждал чтоб поднесли, кому послушать охота.
- Было это в наших местах, - начал он отхлёбывая, - но так давно, что и цифр таких нет, чтоб про год сказать. Всё тут тогда не так было. И лес другой, и реки текли другие. И звери и люди другие были. Управляли теми людьми два бога. Один бог из золота был, а другой из серебра.
Золотой тогда век был, учили боги людей. Законы им дали, знания. Звали этих двух богов Майя и Ария. А по-другому Арион. Люди жили на этих равнинах, в предгорье. Охотились, любили, детей рожал. Вместо наших домашних животных были у них те, кого остяки земляным быком называют, с большущими рогами. Мамонты по-другому. Только рога эти у них не на голове росли, а изо рта торчали. Рога теперь иногда в паводки рЕки из земли вымывают. Вот они их мясом и молоком питались. А из костей и оружие и одежду и домА себе делали. Спокойно жили, хорошо. Всем земли хватало. Города торговые по всей степи Кайбальской были. ...А теперь только курганы большие и маленькие, да камни стоячие от этого величия остались, добавил он с горечью.
Загудели охотники, все видели такие рога. И камни вон, повдоль всей степи стоят, тоже видели.
Уже я не знаю, что произошло, но поссорились боги. Сначала, врод ли, меж собой, а потом и другие боги появились. И началась война. Появились в небе города летающие, железные. И начали чужие боги с нашими Майей и Арионом биться. Не знаю, стрелы ли пускали огненные, камни ли с неба горящие, да только в пылу битвы землю пожгли, что аж реки выпарились, и небо разбили. Так бились, что солнце с неба сбили. Упало солнце за край земли и больше не всходило. Только зарево красное чуть-чуть на небе осталось. Вместо дня – ночь сделалась. Мне так про это один отшельник говорил, у него в пещере это на стене записано:
- Упало солнце за край. Потом пропал воздух и нечем стало дышать. Многие люди и животные задохнулись от того. Потом налетел ветер. Но им тоже нельзя было дышать, он был такой силы, что не только рот забивал, но и разрывал людей и деревья на куски, а с гор сдувал большие камни. А потом ударил мороз. Среди лета ударил лютый мороз. Птицы замерзали на лету и многие из оставшихся в живых не смогли добраться домой. А боги продолжали войну. Чужие боги сложили всю свою силу вместе и так сильно ударили по золотому богу Ариону, что разбили его на мелкие кусочки. Разлетелось его тело по всей земле. Потом и Майю схватили, на куски изорвали и на другую сторону земли закинули. Вот с тех пор и находят у нас кусочки золота – кусочки тела Ариона: в кварце ниточки, - это его волосы были; в ручьях фасолины, - это кусочки его тела расплавленные от жара их стрел. А серебра у нас потому и нет, что тело Майи, серебряного бога, на другую сторону земли забросили. Там, люди сказывали, есть земля Аргентина. Серебряная по-нашему значит.
Дед долго молчал... До тех пор молчал, пока на его стол кабатчик не поставил кухоль с бражжонкой, - подношение от публики...
- Люди долго ждали когда придёт рассвет, когда их согреет солнце. У них кончилось топливо для обогрева, а верер сдул все деревья. Но солнце только кружилось по краю земли и не выглядывало. Люди думали что оно боится богов. Но чужие боги улетели на небо или провалились под землю, кто их знает, только их больше не было.
Тогда решили люди уходить с этих мест. Уходить туда, где виднелась светлая полоска неба. Люди решили уйти к солнцу. Погрузили на спины быкам земляным то немногое что отыскать смогли и ушли. А тут зима осталась.
Уходя люди оставили в наших краях нескольких человек, молодых да сильных, чтоб кусочки тела бога Арии собрать. Верили люди, что если собрать кусочки его тела, то оживёт он. И потом сможет из-за земли достать своего Майю и всё станет как прежде. Ихние монахи обладали тайной силой, им её их боги передали. Вот монахи и научили тех людей, кто оставался, как тело бога собирать, золото чувствовать и видеть. Даже под землёй. С тех пор живёт в тайге племя высоких, белокожих людей. С рыжими волосами. И у них способности необычайные. Их ещё «золотыми людьми» называют, может слышал кто из вас. Собирают они кусочки тела Арии и сносят в огромную пещеру в горе. Будто бы гору эту Арион и Майя сами делали и там жили раньше, до войны. Она издали на копну сена похоже. В обной трети от подошвы пещера есть. Два крыла зубчатых гор от неё отходят, а повдоль них две реки к горе текут. А куда потом эти реки деваются и не знает никто. И долина перед ней большая, ровная. По всей равнине камни стоят. Когда в эту долину попадаешь, то кажется к горе толпа людей идёт. Только люди-то эти каменны. Это те окаменевшие, что свою судьбу пытали, к пещере шли. Хотели золота из пещеры взять, да только от блискучего взгляда Матери Всех Хакасов окаменели.
А как смотрит она, так по всей этой толпе будто волна проходит, даже мёртвые они её боятся и от её взгляда закрыться хотят, только не могут. А животным ничего от этого взгляда-блеска, - не каменеют. Много их там стоит, будто. Так быстро окаменели, что и душа не успела вылететь, так в камне и осталась. Иногда, от тоски видно, когда осенью ветер Хиус дуть начинает эти камни поют.
- Эк дед, залипаешь! То ветер в камнях и поёт!
- Так-то оно так, только если прислушаться, то в песне этой слова разобрать можно. Слова всё непонятные. Потому, что это старинные слова. Только имена Майя и Арион хорошо выговаривают. Видать прощения у них просят. А ветра ждут потому что сами не могут они воздуха в грудь набрать, чтоб петь. Грудь-то каменна.
- А кто такая Мать Хакасов от которой они каменеют?
- Мать Хакасов? Дак как сказать... Живая девка или баба каменная - про это по разному бают. Кто говорит, что это баба каменная с глазами из алмазов. Мол, камни алмазные по кулаку величиной. Кто говорит что девка пригожая. Высокая, рыжеволосая и глаза синие.
- Раз она мать, так уж должно баба. Разве девка может матерью быть? И что у девок блищать-то может? – засмеялась публика.
- Ну, так говорят же тебе, не знает никто. Пробовали, конешно, много охотников было до этого золота из пещеры, чтоб его оттуда добыть, да только кто пробовал камнями в долине стоят.
- А что, не догадался никто с вершины в пещеру спуститься? С горы?
- Эк ты умный какой! Было много таких. Говорят что на горе много верёвок висит. И пеньковых и кожаных. Всяко пробовали. Только живёт в этой горе, так монах говорил, живоглот каменный. – Дед покосился на кабатчика. - Тоже на охрану золота поставлен. В самОм камне живёт, как уж в болоте. И в камне может ползать. Навродь-ли как червяк в земле. Проползёт, а за ним камень-от смыкается. Как только он чувствует, что кто-то на камне есть, хоть зверь, хоть человек, хоть птица, он высовывается из камней и пожирает заживо. Целиком, ни костей ни даже следа не оставляет.
- Ну, дед, ты рассказываешь! Это ж наверное просто обсыпь каменна. Что людей заживо в горах хоронит. Навыдумывал всякого. Ты лучше скажи как найти эту гору.
- Как эту гору найти? – Переспросил дед принимая шкалик с груздём солёным.
- Первая вам примета это на закате в ту сторону птицы летят. Это они тоже кусочки тела богова в клювах в пещеру несут. Только это не ворона степная, а наш чёрный крук таёжный. Крук это птица бога Майи была. Помогает крук собрать тело Ариона, чтоб он сам ожил и друга своего вызволил. А то еще можно по этим «людям золотым», тем, что в пещеру золото сносят. Да только не приведи Господь, если они увидят что за ними подглядываешь...
- Вот бы себе так уметь. Чтоб золото под землёй видеть. Разбогател бы.
- Оно бы и не плохо, - промолвил дед, - да только с этой способностью, как вам сказать... Не сможет золото себе человек уже брать, в пещеру относить начнёт. Не от себя они уже живут и не понимают ничего нашего.
- Ну, тогда, - сказал кабатчик, - выловить одного такого и заставить на себя работать. Это было бы дело!
- Думаю тоже не выйдет, – дед пояснил, - они всегда вместе держатся. И друг за дружку горой. А силы такой они, что всех вас тут одной рукой раскидает.
- А что с людьми теми, что ушли, сталось? - спросил кто-то подавая копеечку.
- Чем дальше шли люди, тем выше выходило солнце.
Люди уходя в сторону солнца ставили по дороге столбы каменные. Чтоб те, кто остался дорогу по этим камням найти смогли. Большие плоские камни. И помогали им в этом быки земляные. Без них не поставить такие большие камни. Больно тяжёлые. Не сможет же сто человек сразу за камень взяться. А десятеро не поднимут. Да, вы ж их видели в степи. Вот и тянутся эти камни через степь Кайбальскую аж до самых больших гор на юге. Мне тот монах говорил, что ажно до Индии дорога ими означена. И там у Индийских монахов есть книга священная в которой и про богов этих и про столбы записано. Дошли, наверное, люди.
- Да сказки всё это, какие боги? Какие люди? Где доказательства хоть на палец?
- Доказательства? А вся степь плоскими камнями уставленная, что как ладошки из земли торчат, тебе не доказательства? Поди, попробуй хоть один выковырять, если без быка земляного. А рога быков этих, тоже тебе не доказательства? И как про эти камни Индийские монахи узнали и в книги святые про Майю и Арию записали, если люди туда не дошли?
- Что ж ты тут богохульствуешь? Что это ты сам грех делаешь, да ещё и других подучаешь? – встрял чернец сидевший на лавке. – Что ты, безбожник, про каких-то богов рассказываешь? Про книги святые? Не знаешь что ли, что Бог один! Един в трёх лицах своих: Бог Отец; Бог Дух и Бог Сын! А ты что несёшь? Монах широко открестился. – Сатана! – сказал с ненавистью.
- Что ты на меня Иудиной щепотью машешь, свой крест на мне чертишь? На меня его примерить хочешь? Вы бы всех распяли, как Иисуса, дай вам волю! Для тебя всякий безбожник, кто деньги мимо твоёй церквы несёт! На куски за золото готовы любого порвать!
Монах чуть не задохнулся. И пошло тут.
Минька потихонечку, бочком выбрался на двор. Постоял, вздохнул и отправился домой. Не любил он драк, а сейчас начнётся. Нет в мире ни добра, ни зла. Это всё люди выдумали. На одно и то же золото можно и детей накормить и убийц нанять!
Домой Миньке было идти – две ночёвки делать. А из запасов – карман ореха, да хлеба кусок. Обобрал его кабатчик. Это теперь Минька на свежую голову хорошо понимал. Подпоил и обобрал.
Всю дальнюю дорогу до своего села Минька злобу на кабатчика копил, да про рассказ деда думал. Он и раньше слышал и про Мать Хакасов и про пещеру с золотом. А вот эти люди чуднЫе, что золото под землёй видят? И взаправду такие есть? Или сказка?
По степи и перелескам топал, а всё из головы не выходило. Рослые, рыжие, крепкие... И золото видят. Надо ж. Все хакасы так до сих пор и говорят: «Раньше мы были высокие и светлокожие, это нашу кровь потом пришлые испортили.»
- Вот бы в жильё бога попасть, - сам с собой разговаривал Минька, - там много интересного должно быть и окромя золтишка. Но тут может такое статься - пришёл хозяин домой, а там собака в лабаз влезла. Что хозяин сделает? Убьёт её, конечно. Чтоб другие не думали, что хозяина провести можно. Так и тут. Вдруг узнают, что в пещере был? Не миновать смерти. И Мать Хакасов как обмануть? И живоглота этого как уберечься?
Всякие мысли лезли в голову.
- А что если овец с собой взять и за ними от её взгляда прятаться? Дед-то говорил, что животные не каменеют. А потом этих же овец живоглоту каменному скормить. А когда он так нажрётся, что и есть больше не сможет, может тогда и самому можно на гору лезть? Волк и тот сытым не нападёт.
Солнце на закат клонилось, а Миньке ещё топать и топать. Устал совсем и глаза на ходу слипались.
*
...Они прятались и пробирались за «золотыми людьми», чтоб место тайное выведать. Крались потихонечку. А те шли по лесу. Глаза их были закрыты. Иногда то один, то другой вытягивал руки вперёд, как у огня погреть. Потом нагибался и что-то с земли брал. И увидел Минька, что это они золото находят. Тут другие «золотые люди» к нашедшему подходили. Радовались как дети золоту, смеялись. Этот кусочек гладили по очереди.
Минька посмотрел на небо и увидел что по нему много птиц летит. И у каждой в клюве сияет что-то. Хоть и знал Минька хорошо что золото самородное не сияет, мутное оно, но это как огнём горело. Минька задрал голову и пошёл вслед за птицами. Он так долго высматривал птиц, что у него затекла и заныла шея. И вдруг перед ним открылась просторная равнина. Она была большой, а в дальнем конце её стояла гора на копну похожая и два крыла гор от неё отходили. И к самой горе этой текли по долине две реки. Одна красная, а другая зелёная...
...Они гуськом ползли по долине, сторожась взгляда Матери Хакасов. Но то один, то другой васовывались не выдерживая, и обращались в камень. А Минька толкал вперёд своих баранов и прятался за ними. И он сам не понял как так случилось, когда его ноги начали каменеть. Стали тяжёлыми. Одна превращалась в красный гранит, а другая в зелёный. По самые колени. Разве левая нога может быть зелёной?, - почему-то удивлялся Минька. Тогда он протянул руки одну к зелёной реке, а другую к красной, чтоб набрать воды и исцелить свои ноги. Он знал, что так можно, хоть реки и далеко. Долина-то волшебная, сами боги тут раньше жили. Но вместо этого оказался около самой каменной горы. Неожиданно камни от горы отвалились и из них высунулось рыло каменного живоглота. Оно было огромным и походило на щучью голову с острыми ножами вместо зубов. Минька хотел бежать, но чудовище ухватило его за ноги. Железные зубы-ножи с писком скребли по его каменным ногам. Живоглот старался утащить Миньку в камень, как уж лягушку тащит. Минька страшным усилием вырвался и побежал на каменных ногах. Бежал к Матери всех Хакасов, спасаясь от Каменного Живоглота.
- Мама! Мама-а-а! Кричал хакасёнок что было силы и делал страшные усилия, чтоб бежать. Пусть уж лучше Мать всех Хакасов превратит его за жадность в камень, чем сожрёт это чудовище. Но бежать быстро не получалось, движения были плавными, вялыми, как будто в киселе.
- Мамочка!, - что было силы закричал Минька в последний раз и проснулся.
*
Он лежал на том же, но уже остывшем камне, где и заснул. Шея затекла, а ноги от неудобной позы онемели. От сна осталость только занемевшее тело, да скрип противный от ножей живоглота.
Минька повернулся на скрип и увидел телегу на дороге, мужика который ею правил. Не подмазанное колесо телеги громко скрипело. А он во сне думал что это... Фу! Как легко на душе стало!
...Так и добрался в своё село Минька. А там сразу новостью его огорошили: сестра замуж вышла. С самой Твери жених приехал! Увидел Минька зятя и онемел. Раслый, сильный, и кудри рыжие. А глаза – голубые. Прямо как из рассказа! Говорилось, что Минька не трус, да как увидел этого рыжего так на траву и присел. Ажно в пузе от страха забурлило.
- Это мне за то, - думал Минька, - что я мысли чёрные насчёт золота имел. Мечтал как Мать Хакасов обокрасть!
Встретили Миньку конечно хорошо, стол накрыли, водчёнки налили...
Захмелевший Минька сидел и рассказывал зятю про гору с золотом, про людей, что в Индию ушли, на кабатчика-гада жаловался.
- А давай ему отомстим, - сказал зять, - и твоё золотишко воротим, а может и поболе возьмём! А?
- И что ты предлагаешь? Найти ещё пару человек и ограбить ночью Живоглота? На такое я не согласный! Да к тому у него два прихлебателя есть. Здоровенные, как бугаи.
- Нет, не так. Да и не надо никого искать! Я ж, - говоришь, - похож на этих «золотых людей»? Вот и продадим ему меня! Он же сам говорил, что хорошо бы такого! А этих двое говоришь, подручников? По мне хоть и четверо. Я русскому бою обучен.
А что? Миньке эта мысль сразу понравилась. Только как это всё провернуть? Как надурить хитрого кабатчика?
Поменяли они Минькин дом и хозяйство на золотишко. Без конторы. По-тихому. Конторы для того и поставлены: чтоб продавца и покупателя оббирать! И получилось у Миньки даже больше фасолин золотых и песку, чем в его мешочке кожаном было.
***
Двух недель не прошло, а Минька опять в кабак на краю тайги заявился. Да какой разодетый! Сапожки на нём яловые, юфтевые с моршыной в целых семь складок! Каблук тянутый, подковки серебряные! Порты фасонные, плисовые! Пояс шёлковый! И вошёл гоголем. А на шее – украшение. Ворон из серебра чернёного, как бархатный. Глазки золотые блестят.
- А ну, - кричит кабатчику, - подай мне любезный, вина самого дорогого, заграничного! Да быстро, а то я ждать не привык! – И сел на самое почётное место – в красном углу.
Живоглот поначалу и не признал его даже, думал какой заезжий барин, а пригляделся – Минька, сукин сын!
Кабатчик на полусогнутых к нему подбежал, чистой тряпицей стол смахнул, - Сей момент, - говорит, - всё готово для Вас будет. Только, если позволите Вас спросить, как нам Вас таперича звать-величать?
Звали-то Миньку по бумагам Матай. Минькой его позже прозвали. А папаша имя Кюреей имел. Вот и брякнул Минька, мол зови меня Матай Кюреевич.
- Если позволите, засуетился Живоглот, то мы Вас по-городскому звать будем: Матвеем Корнеевичем. Можно?.
- Позволяю, - Минька милостиво согласился и выпятил губу.
Минька хоть и вид расслабленный делал, а следил за всем зорко. Он сразу увидел, что к дедку-рассказчику два Живоглотовых прихлебателя подсело и про что-то спрашивают. Да только дедок головой мотал и уговаривал их. Иногда острый Минькин слух улавливал «... не, не надо...» и дед опять головой мотал. Страшно Миньке стало, а ну как зять не успеет? Уработают его.
Что уж там было, только встали эти двое и к Миньке подошли, за стол к нему сели. Те, как раз. Признал их Минька. И приказчик с приисков дальних к ним присоседился.
- Ну что, Минька, ты нас в прошлый раз угощал, давай и сейчас раскошеливайся! Эй хозяин, - прокричал один, - Минька нас угостить хочет! Неси нам выпить!
- И мясо неси! Минька говорит что ему для друзей ничего не жалко! Ты ж друзьям не пожалеешь? И схватил Миньку за ухо.
Тут дверь опять прорыпела и в избу, согнувшись чуть не вдвое влез человек. Он был точь в точь такой, как дед «золотых людей» описывал. Здоровенный, с белой кожей и синими как небо глазами. Одет он был в самодельные одежды пошитые из плохо выделанных шкур. Штаны короткие и ноги босые, хоть на дворе уже заморзки ночью бывали.
Минька увидал его, из пальцев ухо вырвал и как крикнет:
- Ну ка, побей их!
Как же быстро и ловко бил их этот здоровяк, точно кот! И до трёх не сочли, как двое уже на полу лежали. У одного рука сломилась. А приказчик с прииска, тот на лавке остался. Сидит и носом пузыри кровавые выдувает. Все притаились, глазами хлопали. То на Миньку, то на рыжего великана. Минька взял кружку, вина налил и протянул ему:
- На-ко, спробуй, не подмешано ли чего. Если учуешь что не так, то сразу кабатчика бей!
- Матвей Корнеевич, - подбежал тут Живоглот, дозвольте я Вам другого винца дам, это может старое уже, может скисло!
- Ах ты сволочь!, - выругался про себя Минька, - опять опоить хотел! Ладно...
- Тут сядь, Дурак, - показал Минька на пол рядом с собой, - обращаясь к великану.
Тот покорно умостился около Минькиных ног и застыл, как собака прямо. Только слюни изо рта на пол капали. А рожа – идиот-идиотом.
Живоглот принёс вино в бутылке вычурной на которой по-заграничному было что-то написано. Минька и по русски-то не очень, а тут будто не рукой, а левой задней ногой накарябано.
- А вашему... - тут кабатчик замялся, - работнику можно я мясца принесу? Это за счёт заведения, Вам не надо платить!
- Слуга это мой. Можешь его Золотым Дураком называть, я его так зову.
На полу грызя большую кость учал Минькин зять, сам Минька с шумом отсёрбывал вино. Вино и правда было вкусное, сладенькое. Никогда в жизни не доводилось такого пробовать.
Тут Минька невзначай пролил вина на сапоги свои. Дурак подхватился, сорвал с Живоглота белый фартук, встал на колени и начал бережно, с любовью вытирать Миньке сапог. А Минька и не смотрел на него.
...Поставил Минька кружку на стол и поманил пальцем к себе деда-рассказчика. А тот забился в угол за печкой и только глаза на него таращил.
– Иди-ка сюда, я послушать тебя желаю. Расскажи мне про ту страну, куда люди ушли. Помнишь ты про неё сказывал? – и дал деду целый рубль!
- А ты, обратился он к здоровяку, - ну, иди Дурак, хоть коня не-то почисти, не сиди тут сиднем. Вон, воняет от тебя!
Дед присел на краешек лавки, сделал голос ласковым и долго рассказывал про дива заморские, про животных диковинных. Упомянул и про слонов, сказал даже что это, наверное, те самые быки земляные, только от жары облысели и измельчали. На целый рубль рассказывал. До полуночи.
- Эх!, - говорил Минька мечтательно, посмотреть бы это всё! А не знаешь, дед, как туда добраться и сколько это стоить будет?
Ночевал Минька в отдельной комнате, на кровати, а у дверей свернувшись калачиком лежал его зять, Золотой Дурак.
В обед сидел Минька в горнице и пил чай в прикуску.
- Дозвольте Вас спросить, Матвей Корнеевич, по какой такой надобности Вы в наши края пожаловали? – Живоглот стоял рядом полусогнутым.
- По своей личной надобности, не твоего ума это дело, проговорил отхлёбывая настоящий чай из блюдечка Минька.
Тут открылась дверь и в неё протиснулся Минькин слуга. Он подошел к Миньке и что-то высыпал перед ним на стол. Живоглот сделал маленький шажёк в сторон, чтоб видеть и опешил! Дурак этот рыжий принёс ему золото. Самородочки малюсенькие!
- Что?, – закричал на него Минька, - и это всё? Ты полдня там был! Поч-чему мало?
Дурак стоял в самой виноватой позе и что-то гудел.
- Ладно, - смилостивился Минька, - иди поежь. Дай ему хлеба и каши, - сказал кабачтику. Потом покосился на Дурака и процедил:
- Только и знаешь что жрать, бездельник! Смотри, а то я тебе!
А у бездельника штаны выше колен были мокрые и руки-ноги синие. От холода должно.
- По всему видать в ручье стоял, - думал Живоглот. - Так это что, он за утро золото нашёл, что принёс? Так тут бригаде всю неделю мыть надо!
Вечером опять Минька слушал байки и всё вздыхал:
- Эх! Поехать бы туда, да увидеть всё!
На радостях, Минька время от времени кричал:
- Хозяин, всем налей, я плачу! – Загудел народ, благодарить стали.
- Матвей Корнеевич, - пододвинулся по лавке дед, - если не осЕрдитесь, так, могу Вас спросить? А чего Ваш слуга Вас Серебряным Майей называет?
- Так он думает что я и есть бог Майя, - только не говори никому – добавил совсем пьяненький Минька.
- Ой, не связывался бы ты с ними, - говорил дед кабатчику. Как котят передавит Вас Золотой Дурак. Ему такая сила дадена. Сам же видел. А с револьвертом к нему и близко не подходи - от вида оружия золотые люди дуреют. А если убьёшь ты его ненароком, то какая тебе польза? А то ещё остальные мстить придут, как тогда?
То-то и загогулина, что не отобрать просто так этого дурака у Миньки. А если выкупить? Может выкупить можно? Он же в эту Индию хочет, вот дать ему золотишка, и пусть едет себе. Втолковать ему, что Дурак его Золотой сразу столько намыть не сможет. А так он теперь же поехать сможет.
Живоглот пробовал и к Золотому дураку подкатиться, мясом кормил, штаны и сапоги новые обещал. Дурак слушал. Но когда предложил ему от Миньки уйти – зарычал Дурак и кабатчика в ухо двинул.
А Минька сам «в руки плыл». Всё дедовы рассказы слушал, да вздыхал: в Индию ему хотелось!
- Жалко мне на Вас смотреть, Матвей Корнеевич, как Вы душу себе рвёте, - пел ему кабатчик, - прям сердце кровью обливается! Понимаю, как вам Индию посмотреть хочется.
- То-то и оно, - кивал пьяненький Минька, - нет у меня денег таких, а то бы враз поехал. Что мне тут сидеть?
- А как же этот, ну Ваш Дурак Золотой, почему не в пещеру, а к Вам тащит? Я никому не скажу.
- Так он же думает что я и есть бог Майя, вот ко мне и несёт! Давай, посылай гонца в город за иноземным вином. Я гулять буду!
- А ещё один вопросик, если позволите... Как бы мне посмотреть, как Ваш Дурак золото ищет?
- Хочешь посмотреть, как мой Дурак золото моет? Это можно. Стол мне накрой, за твой счёт, а потом пойдём глядеть.
...Дурак брёл по ручью выставив вперёд руки. Глаза его были полузакрыты. Иногда он переворачивал огромный валун, тогда Живоглот и Минька подбегали к нему прямо в воду. Под камнем почти всегда лежал самородочек. Как Дурак узнавал под которым камнем золото лежит Живоглот не мог скумекать. На сто рядов пересеян этот ручей, а вот, поди ж ты – находит. Хоша да, кто до него такие камни перевёртывал?
Набрал за день порядком – золотников на десять. Так это тут, где на сто раз весь песок пересеян. А если его в хорошее месть отвести? – Рассуждал Живоглот.
Минька тоже внимательно следил за зятем, знал, что он эти зёрнышки из рукава под камень кладёт, а всё равно ничего не увидел.
- Десять золотников, - вспоминал Минька, - это столько, сколько они за одну из его худых лошадёшек выручили.
Вечером кабатчик угощал Миньку и всех «за счёт заведения из уважения к Матвею Корнеевичу». Минька пил, головёнка едва на шее держалась – такой пьяный. Оно, если бы по совету зятя не съел перед этим Минька кусок жиру медвежьего, так и вправду совсем бы развезло. А так держался ещё, больше вид делал.
- Матвей Корнеевич, - приставал Живоглот с расспросами, - а сколько, к примеру, Вы б за дурака своего запросили?
- Раз ты мне друг, едва шевелил языком Минька, то лишнего спрашивать не буду. За год, что он намывает отдашь и – забирай. Осьмушку пуда. Он тебе за год, ну за полтора, больше намоет.
Были такие деньги у кабатчика, под половицей и поболе было. Но для проформы заскулил-заплакал, причитать начал. Но, Минька хоть и пьяный на своём стоял.
- Ладно, - сказал Живоглот, - согласный я. – А как передавать буду, так и прикажу своим подручным назад у Миньки забрать. – Про себя так решил.

- Тут не всё так просто, - рассказывал Минька, - передать можно только около свеженайденного самородка. Чтоб его никто из людей в руках ещё не держал. И чтоб никого рядом не было. Только втроём. А то он может перепутать и другому станет подчиняться, тому, кто видел. Правда на завтра обратно к вОрону прибежит. Но тож на завтра! И до захода солнца никаких ему приказов нельзя давать. Он тогда в полусонном состоянии будет и до захода солнца мои приказания слушать, хоть у меня и вОрона на шее не уже будет.
- Вот достался Золотой Дурак - дуракуобычному. – Завидовал Живоглот, - ну да ладно, посмотрим чья возьмёт. И пришло в голову Живоглоту жульство великое. Простое, правда. Отдать Миньке золото за Дурака.
- А когда вОрона на шею повешу, - думал Живоглот, - прикажу Дураку, чтоб у Миньки золото забрал и мне отдал! Брешет всё Минька про закат. Боится, вот и выдумал.
Назавтра они и вышли на ручей. Долго ходил Дурак по ручью. Все те маленькие золотины, что находил, сразу Минька забирал. Но тут и большой самородок нашёлся.
- Давай мешочек, - громко зашептал Минька, - его туда надо положить, чтоб вместе было.
И стал с шеи вОрона стаскивать.
Отдал мешочек Живоглот, одел вОрона на шею, только рот хотел открыть...
Дурак как увидел вОрона на груди у Живоглота, бухнулся на колени, прорычал: Великий бог Майя, ты сегодня в новом теле! Как идёт тебе это новое, красивое тело! Не в пример что раньше было маленькое и узкоглазое!
- Ах ты сволочь, я тебе припомню узкоглазое, - подумал хакасёнок!
- Ладно, - вслух сказал Минька засовывая осьмушку золота за пазуху, теперь он твой. А я пошёл.
- Погодь, не спеши... А теперь, Дурак, забери у него золото! – приказал Живоглот. Золотой Дурак удивлённо и растерянно огляделся вокруг и уставился на Миньку. Минька бросился было бежать, да куда ему с его кривоножками против длинных ног Дурака? Тот его в два прыжка догнал, за шкирку ухватил и мешочек из-за пазухи вытряс. А Живоглот револьвер приготовил, за спиной держит.
- Что ты наделал, я ж говорил что нельзя приказывать, – орал перепуганый Минька!
- Давай сюда золото, Дурак, давай своему богу!
Медленно, очень медленно Золотой дурак подходил к Живоглоту протягивая ему, как бы в нерешительности мошну с злолотом. Живоглот от жадности забылся и Золотой Дурак увидел револьвер. Протянул мешочек великан, а вместо того схватил за револьвер и в карман себе засунул.
- Что ты наделал, болван, - визжал Минька, - я ж тебе говорил что до заката надо ждать, а теперь он это золото в гору утащит! Отдавай ворона! Я ж тебе говорил! Ворона отдай! Может я его верну ещё!
Живоглот и сам видел, что дал маху!
Золотой Дурак покосился на Миньку и вдруг треснул его по башке этим мешочком. Минька сразу и на траву слёг без памяти. Вес-то хороший! А Золотой дурак прямо в тайгу направился.
- Стой! Стой Дурак!, - кричал Живоглот. Великан остановился и громким голосом произнёс:
- Серебряный Майя! Я нашёл много кусочков из тела твоего друга Золотого Ариона. Сейчас я отнесу это в пещеру, а потом вернусь к тебе.
- Отдай, Дурак!, – кричал Живоглот, - вместе понесём!
Минькин зять повернулся к нему спиной.
- Отдай, - Живоглот ухватился за мешочек, - отдай! Великан не поворачиваясь двинул его локтём в нос. Нос набок своротился и юшка полилась, как из кабана резаного.
- Великий Майя!, - говорил дальше зять как ни в чём не бывало, - я отнесу эти кусочки тела твоего друга в пещеру и вернусь к тебе. И ушёл. Пока кабатчик нос перебитый на место прилаживал да за подручными бегал, пока назад – уже и Минькин след простыл.
Долго, говорят выходил Живоглот на край тайги, всё Золотого Дурака ждал. И вОрона всё поверх жилётки носил. Не знаю, дождался ли только? Про то никто не сказывал. Может и жалел он, что Миньку послушал и без подручных пошёл. Да теперь-то уж что? Вдвое стал драть кабатчик против прежнего. А по мне так хоть бы и в десятеро – меньше народа ум пропивать будет!
А есть, говорят, деревня в России – Минькино называется, где детишки узкоглазые бегают. Много, мелкие. Штук десять. А мамка у них русская. В папку, видать, пошли.

Фридрихсхафен 29.09.2018 Мак Кинко.