Синяя шкатулка 19

Шёл 1792 год. Франсуа-Ксавье, аббат Монтескью-Фезенсак уехал в Англию. Франсуа-Клод де Шериоль, маркиз де Буйе, тот самый, что руководил организацией побега королевской семьи двадцатого июня 1791 года и конвоировал сундуки с королевскими драгоценностями в цитадель Монмеди — тоже. После провала бегства короля, маркиз обвинён в измене и, покинув свой родовой замок Клюзель, эмигрировал в Кобленц. Там, по слухам, он вступил в армию принца Конде. На этого героя Семилетней войны, королевская семья надеялась, как на спасителя. Он сделал всё, что оправдать их надежды, но королю Людовику хронически не везло. В этом невезении был какой-то рок. Когда Лафайет предложил королю переехать под его защиту в Компьень, где у маркиза были свои войска, король отказался, упустив очередной свой шанс. «Лучше смерть, чем помощь Лафайета»,- сказала королева, а Людовик, как всегда с ней согласился.

Знакомые Катрин один за другим покидали Францию. Предчувствие подсказывало виконтессе де Сен-Совер, что ей придётся последовать их примеру, но она оттягивала неизбежное, во многом благодаря своему новому возлюбленному — Леону-Флорелю. Молодые люди отдались охватившему их чувству, хотя их встречи происходили ближе к ночи в доме, который Катрин сняла на улице дю Пла-д'Этен.

Друг о друге они практически ничего не знали, да и не стремились узнать, что придавало их отношениями ореол романтичности и загадочности. Катрин не желала лгать и не хотела, чтобы Леон-Флорель узнал, что она из бывших.

Ему тоже понравилась идея сохранять инкогнито. Когда они были вместе, то вопросы такого рода между ними не возникали. Им и так было о чём поговорить и чем заняться, поэтому данную тему они не затрагивали, когда наслаждались присутствием друг друга. Лишь однажды Леон-Флорель обронил:

- Я не знаю кто ты, да и не хочу знать из-за опасения, что загадочная дама моего сердца исчезнет, как фея Мелюзина.

Катрин рассмеялась мелодичным смехом.

- А мне всё равно, кто ты. Будь хоть палач Сансон.

Больше они эту тему не затрагивали.

Оказалось, что они очень близки по духу. Несмотря на свою немного женственную внешность и изящные руки, не знающие физического труда, он, как и Катрин был преисполнен сочувствия к бедным и угнетённым. Оба не возражали против частной собственности, только хотели, чтобы она была умеренной. Вот только мечты мечтами, но Катрин считала это неосуществимой утопией, а Леон-Флорель, напротив, искренне верил. И ещё ей импонировало, что он против смертной казни. Катрин тоже. Правда она считала, что в исключительных случаях смертная казнь всё же необходима. Сошлись они и во взглядах о Руссо, критикуя его принципы. Но о политике им некогда было особо говорить. Они приходили сюда, чтобы отдохнуть. Катрин не знала, чем занимается её возлюбленный, сама она днями напролёт была занята собственными делами. Ложа «Девять сестёр» отнимала массу времени. Она убедила Софи де Кондорсе разрешить Cercle Social - ассоциации с целью обеспечения равных политических и юридических прав для женщин - встречаться в доме маркизы на Рю де Лилль. Тесно сотрудничала с защитницей прав женщин Олимпией де Гуж, опубликовавшей Декларацию прав женщины и гражданина в 1791 г. Встретилась с британской феминисткой Мэри Уоллстонкрафт посетившей Париж…

И только к ночи становилась просто женщиной.

Леон-Флорель в синем фраке с высоком воротником, сером жилете с двумя отворотами и галстуке с бантом — казался только что сошедшим с обложки модного журнала. Рыжеватая чёлка падала ему на лоб, правильные черты лица сохраняли бесстрастность до тех пор, пока он не переступал порог дома, где ждала его Катрин. Стараясь сдержать нетерпение, он расстёгивал одну за другой металлические пуговицы фрака, развязывал шейный платок, снимал жилет, оставаясь в белой рубашке из тонкого батиста со стоячим воротником и узких, светлых панталонах ниже колен.

В ответ Катрин снимала со своей головы мужскую фетровую шляпу с большими полями и страусовыми перьями. Подобные шляпы женщины стали носить, подражая мужчинам. Свободно распущенные тёмно-золотистые локоны падали ей на плечи. Вместо платья из утончённого шёлка, к которым она привыкла с детства, её стройную фигуру облегало довольно простое хлопковое платье.

По революционным законам, все те, кто продолжал носить шёлковые одежды яркой расцветки, объявлялись врагами революции. Высокие женские каркасные причёски, парики были под запретом.

Но парижане не были парижанами, если бы не придумывали что-нибудь новое.

Мужчины стали носить свободно распущенные по плечам волосы, длина которых то увеличивалась, то сокращалась. Стригли чёлку. Некоторые модники на затылке завязывали волосы в хвост. Противники этой причёски прозвали её - "поросячий хвост".

Обилие драгоценностей тоже запрещалось. Госпожа де Жанлис - подруга Катрин по союзу «Девять сестёр» своеобразно приняла сей указ. Отныне она носила только один медальон — осколок камня из разрушенных стен Бастилии. Однако серый, полированный камень окружала россыпь бриллиантов, из которого складывалась надпись «Свобода»!

Сверху выложенное из крупного бриллианта изображение планеты, снизу — из алмаза чуть поменьше — Луна, в той фазе, в которой она находилась в день четырнадцатого июля. Медальон был окружён лавровым венком из изумрудов, с прикреплённой к нему национальной кокардой из трёхцветных драгоценных камней.

Это украшение она выставляла с гордым видом патриотки. Однажды Катрин с иронией подумала, что свобода пока ещё сочетается с бриллиантами.

Для многих это было время больших ожиданий и надежд.