03. Семь языков пламени (16+)

Барон Морино Катрацци, богатейший арматор Фаргестана, в прошлом синдик Генерального Совета Вазарии, отпрыск знаменитого рыцарского дома, древнего и гордого, корнями уходящего в затерянную Каркосу, был при смерти. Врачи оказались бессильны перед последствиями жестокого приступа грудной жабы.

У ложа старого барона во дворце Катрацци сидели его дочь Маремма и зять Амон. Поодаль стоял служитель ордена Фонты, пришедший совершить исповедальный обряд.

— Где мой сын? — сдавленно пробормотал старик. — Где Альдонес?

— В море, отец, — ответила Маремма, взяв холодеющую руку Морино в свою. «Оно и к лучшему», подумалось молодой женщине.

— Упрямец! Всё же истинный Катрацци!

Не выдержав, Маремма залилась слезами. «Прости его, Альдонес, — мысленно призывала она брата, — прости, хоть и не можешь...»

— Не плачь, — прохрипел барон. Бескровные тонкие губы искривила жутковатая усмешка. — Катрацци... Тогда каркосское знамя супостата повергло в страх, семью языками пламя взвилось над Тассили впотьмах... я не дал их опозорить... нет!..

Амон Магри прошептал жене на ухо:

— Боюсь, дорогая, его расудок помутился. Кого опозорить?

Маремма поднялась и прерывающимся голосом обратилась к священнику:

— Глашатай, исполняйте свой долг. Пойдём, — мягко сказала она супругу. — Мужайтесь, отец.

Когда чета Магри вышла, служитель набросил на голову клобук жёлтого плаща, приблизился к ложу и осенил умирающего знамением. Накрыв глаза Морино чёрной лентой с вышитым на ней Жёлтым Знаком, он произнёс:

— Обречённый, наступил черёд предстать перед всевидящим Оком-В-Пустыне. Не страшись и сознайся в зле, причинённом тобою Бессмертным и собратьям.

— Мне не в чем сознаваться, — едва слышно, но твёрдо ответил старик. — Я хранил верность Создателю, чтил предков и никому не сделал зла.

— Ты ничего не утаиваешь? Будь искренен. Нельзя уходить в грехе.

— Я не грешнее других, Глашатай. Мой выбор был делом чести.

— Выбор?

— Мне нечего больше сказать.

— Тогда молись и дожидайся своего часа.

Служитель убрал ленту, но Морино не увидел ни его, ни узорного свода спальни. Всё заволокло туманом, какой часто стелется на болотах, только не сизым, а багровым. В его призрачных клубах тонула изящная, хрупкая фигурка девушки в необычной яркой одежде, со странной причёской, с красивыми чуждой вазарийцам красотой чертами, но их искажала гримаса боли, а с маково-алых губ стекала кровь.

Священник отпрянул. За долгую службу в ордене ему пришлось исповедывать немало людей на смертном одре, но ужаса, сравнимого с наполнившим глаза Морино Катрацци за мгновение до того, как они навсегда остановились, он не видел ещё ни разу.

«Кримма», попавшая в полосу штиля, на всех парах пересекала Тихий океан. Вцепившись в планширь бака, Альдонес Катрацци с горечью смотрел на север, где вдали лежала Япония.

...Первый кутёж в кабаке у Жана в Нагасаки. Реки восточной и западной отравы, бешеный ритм джиги, разнузданная похоть — ожившее моряцкое представление о рае. Тогда Харуко была в цветастом кимоно и босиком, по традиции. Он выбрал её сразу. Что-то в этой девушке одновременно пьянило, как аромат непентеса, и разило, как «драконье жало», огненная стрела древних. Печальнее, чем у других юдзё, карие глаза под не по-европейски широкими бровями? Или губы чуть алее? Когда же наверху она сняла кимоно, оставшись в чём появилась на свет... Ни разу прежде Альдонес не испытывал такого яростного, безумного желания. За какую-нибудь четверть часа он дважды исторг семя в лоно японки, дважды его тело залило пылающим потоком неизведанной доселе услады.

...Второе посещение Нагасаки. Плотский зов превращается в нечто неизмеримо большее — Любовь. Жизнь без нежной, покорной, страстной Харуко теряет всякий смысл, становится невыносимой. Эта девушка достойна судьбы получше современного рабства, на которое её обрекла безжалостная нищета. Рабыня? Он не может сделать её королевой, но она станет баронессой...

...День, когда он узнаёт, что Харуко Мацумото умерла. Убита по неизвестной причине неизвестным негодяем с помощью подлеца кабатчика. Меркнет свет — день становится тёмной ночью, без луны и звёзд. Альдонес бродит, как неприкаянный, по причалам чужого города, шарахаясь от людей, люди шарахаются от него. Потомок суровых рыцарей-завоевателей плачет навзрыд, не стыдясь своих слёз. Больше ему не слышать золотого голоса любимой. Не ласкать её маленькие груди. Не наслаждаться запахом её тела. Как Харуко было больно, когда нож убийцы пронзил её плоть! Как страшно, когда останавливалось сердце, замирало дыхание!

Альдонес подумывал о самоубийстве. Не существовало больше ничего — ни других женщин, ни самого мира. Но он подавил желание отправиться за Харуко в небытие. За ним должок, как некогда за другим Катрацци. Выродки познают гнев каркосского барона. Он расплатится с ними, даже если для этого ему придётся обогнуть Землю от полюса до полюса...