Праздник философского факультета

В 1996 году Павел учился на третьем курсе в техническом университете. Семестр только начался, до сессии было далеко, и жизнь казалась легкой, хотя и серой. Поэтому он непрерывно пребывал в состоянии расслабленности: прогуливал занятия, поздно возвращался домой, много спал. Свободные вечера убивал в основном в подвале одного соседнего дома с друзьями за игрой в карты и за распитием пива. Но был он человеком неспокойным и его подсознание было занято ожиданием начала серьезной учебы.
В один из этих дней повстречал Павел своего приятеля по подвалу по фамилии Слива. Тот был хорошим парнем, только очень тихим и непритязательным, иногда даже производил впечатление забитого. Правда, постоянное общение с личностями типа Павла уже придало и ему легкой пошлости. Он тоже учился в университете, но в гуманитарном, на факультете иностранных языков.
- У нас в эту пятницу день философского факультета,- заявил Слива.- Давай сходим, а то ты ни разу не был ни на одном нашем празднике, хотя меня таскаешь по своим праздникам каждый месяц.
- Потому что у нас весело, а у вас отстойно,- с шутливым цинизмом ответил Павел.
- Ты бы хоть раз сходил, а потом говорил.
- Чего я там не видел? Ваших очкариков? Мне тебя хватает. И так тоска на душе, а там я совсем разочаруюсь в человечестве.
- Слушай, пойдем. Будет весело, выпьем, пошумим.
- Знаю я, как вы пьете. И что вы пьете. Эстетствующие идиоты. Лимонад, шампанское, в крайнем случае коктейль. С вами не расслабишься.
- Расслабишься. И девушки у нас красивые - лучше ваших мужеподобных баб.
- Да ладно. Ты наших девушек видел? Ты и своих не замечаешь из-за учебы.
- С чего ты взял? Я забыл, когда последний раз лекции посещал. Вокруг столько изящных девушек. Мысли о них мешают учиться.
- Врать ты родителям будешь. А я в отличие от них прекрасно тебя знаю, лживый зубрила. И знатока женского пола будешь строить из себя в той песочнице перед детьми. Для них ты, может, и авторитет.
- Не надо быть знатоком женского пола, чтобы увидеть разницу между нашими девушками и вашими. Наши хрупкие и нежные. Ваши по сравнению с ними просто колхозницы.
- Послушай, ты сам хрупкий и нежный. И мне неудобно общаться с тобой из-за этого. На меня уже косо смотрят соседи. Могут начаться слухи.
- Да пошел ты,- улыбнулся Слива.- Тебя явно оскорбил тот факт, что наши девушки лучше ваших.
- Ваши девушки кроме читальных залов ничего не посещают.
- И что в этом плохого? Да, в отличие от ваших они не пивохлебки. Они умны и изящны.
- Я тебе по почкам дам за такие слова. Я не позволю унижать достоинство наших баб.
- Короче, идем со мной. Отказов я не принимаю.
Павел уже решил, что согласится, но ему хотелось поиздеваться над Сливой, и он сказал:
- Я пока не вижу никакого смысла идти туда. Убеди меня.
- Это твоя последняя возможность погулять. Сам ведь постоянно плачешь, что скоро начнется настоящая учеба.
- Погулять я могу и в подвале с пацанами. Там повеселей.
- Подвал - это пыльный склепик, в котором только трупика не хватает.
- Пыльный склепик - у тебя в трусах. И кстати трупик в нем есть.
Слива сделал вид обиженного:
- Если не пойдешь со мной, я с тобой тоже больше ходить не буду.
Павел очень обрадовался, что немного испортил настроение Сливе, и сразу же сказал:
- Хорошо, уломал. Но если потом окажется, что я потратил свое драгоценное время впустую, получишь в дыхло, понял?
- Да,- ухмыльнулся Слива.
- Я просто заранее предупреждаю, чтобы потом никаких слез, жалоб маме. Дам коленом в живот или пыром в пах.
Они обговорили кое-какие подробности и собрались вместе пойти в родной подвал, но Павел все-таки без надежды в голосе спросил:
- Ты уверен, что на этом празднике будет весело?
- Наверняка да,- серьезно ответил Слива.- Потому что философский факультет хотят закрывать из-за хронического недобора, но там учатся такие ребята, что они явно захотят громко хлопнуть дверью за собой. И праздник их факультета - лучшая возможность для этого.
- И что они сделают? Поднимут восстание?
- Перед дискотекой будут как обычно сценические выступления. Я думаю они просто как следует посмеются над ректором и проректорами.
- Мне это неинтересно. Я бы тоже на месте ректора закрыл такой бесполезный факультет.
- Почему бесполезный?
- А чему там учат? Многословному пустословию?
- Я общался с некоторыми людьми с этого факультета, и знаешь, могу сказать, что они все как на подбор умные ребята.
- Ты защищаешь их, потому что осознаешь, что и сам со своими иностранными языками являешься совершенно ненужным современному цифровому обществу.
В конце концов Слива утешил Павла:
- Не понравятся наши - всегда сможешь пообщаться там со своими. С вашего универа придет столько народа, что тебе будет казаться, что ты находишься в своей унивеситетской столовой.
В пятницу вечером они опять встретились, но не как обычно в подвале, а у входа в дом культуры, где всегда происходили подобные университетские мероприятия.
Торжественная часть длилась долго и была слишком заумной и скучной. Обиженные студенты действительно вволю поиздевались над руководством своего университета. Их шутки были крайне злы и полны намеков на коррумпированность и даже на извращенность ректора и его приближенных.
Павел даже спросил у Сливы:
- Что, ваши руководители и вправду все такие?
- Нет,- ответил тот,- эти философы явно зашли слишком далеко.
Через некоторое время возмущенный дерзкими и необоснованными обвинениями, несшимися со сцены, он продолжил:
- Их факультет закрывают по экономическим соображениям, их еще при поступлении предупреждали, что они могут не доучиться. Конечно, им все равно обидно, но ведь надо держать себя в руках. К счастью, никто из руководства не присутствует. Мне было бы стыдно слушать эти мерзости в их присутствии.
- Наверно, они предвидели, о чем будет идти речь на сцене и испугались. А кто те старики в костюмах на первом ряду?
- Это декан факультета и преподаватели кафедры философии.
- А над ними почему не издеваются?
- Они наоборот в роли мучеников, они изо всех сил сопротивлялись закрытию.
Павлу нравился сарказм и черный юмор, иногда он смеялся от души, хотя ему было даже жаль тех, над кем смеялись. Но в целом выступления ему не понравились, потому что он многого не понимал и многое казалось ему затянутым.
Слива не смеялся и даже не улыбался, и пил мало. Постепенно освоившись среди незнакомых лиц, уже полупьяный Павел перестал обращать на него внимание, а больше оглядывался на девушек.
Выступления на сцене окончились громкими заявлениями студентов о том, что они своего декана уволить или сократить не позволят, что они будут защищать свои права в суде, а если и это не поможет они найдут и другие пути для самозащиты. Словом, они дошли до прямых угроз. И продолжались эти заявления очень долго, как это часто случается с философами.
Павел еле дотерпел до дискотеки, и когда она началась, он был уже очень хорош и сразу бросился скакать под музыку, которую в трезвом уме глубоко презирал.
Слива готов был простоять всю дискотеку у стены, и Павел удивлялся, зачем тот вообще сюда пришел, да еще с таким воодушевлением звал его. Но Слива остался совершенно равнодушен к его призывам идти танцевать.
Допив очередную банку пива, Павел почувствовал, что впал в состояние необъяснимой эйфории, когда хочется орать и прыгать от восторга. Его потянуло на знакомства, тем более что народ вокруг вел себя очень раскованно и зажигательно. "Пожалуй, я был неправ насчет того, что их девушки посещают только читальные залы. Судя по тому, как они ведут себя, танцевальные залы они тоже посещают".
Павел двинулся вдоль столиков, за которыми сидели разные компании, высматривая возможность ловко подсесть к одной из них. Но мужские лица за столиками казались угрожающе угрюмыми, а женские - непривлекательными. "Куда делись все красавицы? Вроде их было много?"- думал он.
Несколько раз он пытался пригласить танцевать разных девушек, но ему отказывали, возможно, потому, что у него был вид совершенно несерьезного человека, который ищет себе подругу на пару часов, чтобы она потом довела его до дома и передала маме. "Они еще и привередливые. Им бы почаще в зеркало смотреться. И радоваться, что на свете есть такие добрые люди, как я, готовые дать им возможность единственный раз в их целомудренной жизни потанцевать с мужчиной". Подумав это, он обо что-то споткнулся и рухнул на пол под столик. Опершись на столик руками, он приподнялся и встретился глазами с двумя девушками, сидевшими за столиком. У обеих нога на ногу, рука подпирает локоть другой руки, в пальцах которой - сигарета. Обе огромные и страшные, они окатили его холодным надменным презрением. В подтверждение своего отношения к нему они одновременно выпустили из своих хищных ртов в его сторону клубы табачного дыма. Он успел заметить, что одна из них вся обвешана золотом: серьги, цепи, подвески, браслеты. А вторая хоть и без золота, но такая же вычурная - в ярко красном, крашеная и оштукатуренная. Павел извинился и почти на четвереньках убежал от них.
В баре, расположенном у одной стены танцевального зала, он заказал рюмку водки и быстро выпил. Вечер не получался таким, на какой рассчитывал Павел. Вокруг он встречал полное равнодушие к своей персоне. "А Слива еще говорил - будет круто. Точно придется его ударить".
В одно мгновение он почувствовал, что ему как-то неуютно. Почему? Он быстро обернулся. Какая-то девушка резко дернула головой, пряча взгляд. "Она смотрела на меня,"- он не стесняясь изучал ее. Красное платье, яркая косметика, крупные черты лица. "Да это же одна из тех двух, что сидели за столиком,- осенило его.- Решила сменить презрение на милость. Поздно. К тому же слишком страшная. Лучше я обнимусь и поцелуюсь со Сливой, чем с такой".
Несколько удрученный своими неудачами, Павел подошел к ближайшему столику, взял стаканчик с водкой и опрокинул в себя. Люди, сидевшие за столиком, стали что-то грубо кричать ему сквозь всеобъемлющий шум музыки. Павел, не желая ни с кем связываться, прикинулся невменяемым и пьяной походкой скрылся в танцующей толпе.
Он был уже совсем расстроен, как вдруг заиграла медленная песня. "Наконец-то медляк,"- он решил сделать последнюю попытку пригласить кого-нибудь на танец и если не получится - пойти искать Сливу, чтобы идти домой. Только он обернулся в поисках свободного объекта, как в полужасе отпрянул. Вплотную с ним стояла та самая девица в красном платье, которая до этого пожирала его своими глазами. "Глаза на выкате, как она уродлива,"- мелькнуло в его голове.
Однако она не спрашивала нравятся ему ее глаза или нет, она просто железной хваткой вцепилась в его руку и потащила за собой в толпу. Там она сжала его в своих паучьих объятиях и стала медленно кружиться с ним, изображая романтический танец.
Павел от неожиданности покрылся испариной и несколько протрезвел. "Судя по ее страстям, парни к ней не лезут". Собрав все свое мужество, он посмотрел ей в глаза. Она самодовольно скалилась. Его аж передернуло от этого вида. Вынужденный обнимать ее, он обнаружил, что талия у нее отсутствует как таковая. Из вежливости он хотел сказать пару общих фраз, но язык изменил ему, а в горле запершило.
Впрочем, она взяла инициативу на себя.
- Как тебе вечер?- спросила она.
Павел в ответ закивал и закашлял.
- Как тебя зовут?- продолжила она.
- Павел,- ответил он тоном загнанного оленя.
Она начала что-то говорить, ему показалось, что она несет какую-то чушь. Пары из ее рта потоком понеслись в его лицо. Он отвернулся из боязни, что иначе на лице появятся угри.
- Почему ты молчишь?- спросила она, подозревая его в хамском равнодушии.
Боясь ее гнева, он поспешно придумал тему для разговора и выдавив из себя улыбку спросил:
- А где твоя подруга?
И тут же проклял сам себя за этот глупый вопрос.
- Какая подруга?- удивилась она.
- С которой вы сидели за столиком, когда я грохнулся к вам под ноги.
- Ты узнал меня. Ты запомнил меня,- она обрадовалась так, будто Павел признался ей в любви. Она еще крепче сжала объятия и стала улыбаться так отвратительно, что он понял - теперь она просто без ума от него. "Я погиб".
Желая прервать ее чудовищную радость, он переспросил:
- А кто она, твоя подруга? Она выглядит как ходячий ювелирный магазин.
- И парфюмерный тоже,- она пронзительно захихикала, и Павлу показалось, что зловонные брызги слюны из ее рта залили его волосы и одежду. "Волосы помою, постригусь покороче и еще раз помою. Одежду в стирку. Или в ведро. А лучше сжечь".
- Мы с ней часто тусуемся вместе,- продолжила девушка.- От нечего делать. Она с юридического факультета.
- У ее родителей много денег?
- Да. Не могу сказать, что считаю ее своей подругой. Она слишком много мнит о себе.
- Я заметил по ее взгляду.
- Конечно, она может позволить себе все. И позволяет. Чтобы окружающие типа меня завидовали.
- И ты завидуешь?
- Наверно, да.
- Я бы тоже завидовал. Эта вечная бедность надоела.
- У нее богатый папенька. Вот она и грабит его не стесняясь. А я люблю грабить ее.
- Каким образом?
- Мы часто заключаем пари. Спорим на деньги. Она так глупа, что выигрываю всегда я. Это ее бесит, она еще больше спорит, а я повышаю ставки и выигрываю опять.
- Как ты к ней жестока.
- Она раздражает меня.
- Своим богатством?
- Не только. Меня вообще многие раздражают,- и она опять мерзко захихикала, и в этот раз Павел услышал в ее голосе злобу. И эта злоба так естественно сочеталась с ее голосом, что становилась ясно - эта девушка озлоблена.
Под конец песни они как-то одновременно оглянулись и увидели, что все танцующие пары вокруг целуются. Из этого словно следовало, что и они должны начать. Павел побледнел и съежился от мысли об этом. Однако девушка успела поймать его рот своим и всосалась в него так, будто желала высвободить его желудок. От ее языка у него было ощущение, что он заразился сразу несколькими ужасными болезнями.
Отсасываться от него она между тем и не собиралась. Они так и кружились, и Павел, кружась с перекошенной головой, обводил зал своими испуганными глазами. И старался думать о чем-нибудь, чтобы бороться с чувством омерзения. "Вон у стены стоит несчастный Слива и с завистью смотрит на меня, как на крутого бабника. Если б он знал, как ему завидую я. А вон за столиком сидит подруга этой бабы. Вся в золоте. С презрением смотрит на нас. Как все это пошло".
Когда песня кончилась и Павел наконец освободил свой рот, ему захотелось проплеваться - лишь бы не сглотнуть то, что она там оставила. А девушка стала вести себя с ним так, будто забеременела от него. Она только не называла мать Павла свекровью.
Он побежал в туалет полоскать рот. Она вцепилась ему под ручку и готова была зайти в туалет вместе с ним. К счастью, пьяные парни, курившие у туалета, напомнили ей, что туалет мужской. Она с ненавистью покосилась на них, но остановилась.
Сделав все дела, Павел стал лихорадочно соображать, как бы улизнуть от нее. Лучшее, что он придумал - выйти из туалета вместе с кем-то, спрятавшись за его спиной. Но девушка полностью владела положением и оказалась готова и к этому маневру. Хищным броском ему наперерез она пресекла всякую надежду на освобождение.
"Мне уже ничего не надо, я домой хочу",- подумал Павел, ведомый ею на танцпол. У него хватило храбрости отказаться от танцев.
- Я бы выпил,- заявил он резко.
Она по-своему заботливо усадила его за столик к своей такой же страшной и злой подруге. Подала ему стаканчик с чем-то коричневым и наверно дорогим. Он выпил.
Она стала болтать ему на ухо всякую чушь. Говорила много, быстро, часто гадко хихикала, при этом слушать было совершенно нечего. Но ведь не будет же она обсуждать с ним научные проблемы. И все-таки ему было с ней крайне неприятно: ее запах, ее паучья хватка, ее пронзительный голос отталкивали.
Чтобы заставить его расшевелиться, она стала вести допрос с пристрастием. "Еще раз как зовут, год рождения, номер паспорта, прописка - да какое тебе дело?"- возмущался он про себя. И старался не смотреть на ее лицо, чтобы при этом на его лице не отразилось отвращение. Поэтому он подставлял ухо под ее губы, хотя ему было неприятно ощущать кожей уха ее перегар. "Как бы какой-нибудь лишай не начался,"- беспокоился он.
Не отвечать ей он не решался, хотя и старался, как мог, отвечать непрямо. Чувствуя, что Павел не горит желанием узнать подробности ее жизни, она сама все про себя выкладывала:
- А я учусь на четвертом курсе в госунивере, на факультете философии. Правда, могу и не доучиться, если наш козел-ректор закроет факультет.
- То есть сегодняшний праздник - твой,- вставил Павел.
- Разве это праздник, если нас хотят оставить без образования? Дадут справочку о том, что мы, как лохи, ходили на лекции четыре года.
- Диплом лучше.
- Еще бы.
- Но ведь вас должны были заблаговременно предупредить о закрытии, чтобы вы успели перевестись на другие специальности.
- Они так и сделали еще на первом курсе, даже еще при поступлении. Но тогда говорили об этом, как о вероятной возможности, никто не был в этом уверен. И мы не верили, что нас могут так жестко кинуть. А они теперь оправдываются финансовыми проблемами.
- Сейчас у всех финансовые проблемы.
- Какие там проблемы. Всем известно: весь наш ректорат - одно ворье.
- Наш тоже.
- Они все очень богаты за счет нас в том числе. Главная причина разгона факультета - ссора нашего декана с ректором.
- А из-за чего они поссорились?
- Не знаю. Вообще-то это слух. Может, взятку не поделили. Но вроде бы наш декан - честный. Может, он высказал им все, что о них думает. Их ненавидит весь преподавательский состав. А может, он просто отстаивал интересы факультета - не знаю.
- Не завидую вам.
- А каково нашим пацанам - их сейчас сразу же загребут в армию.
Павел сочувственно закивал. Через мгновение девушка продолжила, и в ее глазах появился новый странный блеск:
- Мы посмотрим еще, за кем останется последнее слово. Ректор - всего лишь тупой зажравшийся князек, а наши пацаны очень умны и жаждут справедливости.
- Вы подадите на университет в суд?
- Суд? Кому нужен этот геморрой?- и она противно захихикала ему в ухо.
Ее подруга все так же высокомерно взирала на них, выкуривая одну сигарету за другой. Не участвуя ни в разговорах, ни в танцах, она просто излучала холод.
Павлу был интересен этот разговор, но он устал терпеть обеих девиц. Он захотел просто встать и уйти. И стал оглядываться в поисках Сливы. Но тот похоже устал стоять у стены и ушел домой спать.
Угадав тоску в его глазах, девушка почему-то кинула быстрый напряженный взгляд на свою подругу, а потом что-то залепетала Павлу в ухо. Она так старалась его развлечь, что аж вспотела.
- Ой, какой все-таки сегодня классный вечер. Согласись, а? Такой классный вечер. Я так его ждала. Сто лет не была на дискотеке. А точнее, три недели. А в этом дворце культуры я не была уже год. Тут все так изменилось. В последний раз когда я тут была, тут все было так убого. А сейчас все круто, правда? Особенно приятно, что праздник получился на славу, да? Мне вообще было любопытно, что там наши парни покажут на сцене. Я думала, они отделаются обычным набором пошлостей. Ну они молодцы, не облажались. Показали себя. Правда, немного затянуто получилось, да? Но в целом очень прикольно. Я смотрела прям не отрываясь. Могли бы только без излишней туманности обойтись. А то многое было непонятно. Называли бы уже вещи своими именами. Например, когда обыгрывали двух проректоров, я так и не поняла кто из них пассивный гомосексуалист, а кто активный...
От этой дичи тоска в глазах Павла обрела смертный оттенок. Он уже был готов не выйти, а выбежать из-за стола. Тогда она, сильно наступив ему на ногу, чтобы не сорвался, достала из сумочки одноразовый платок, промокнула пот с лица, промокнула внутренние полости ноздрей и, опять наклонившись к его уху, прошептала:
- Хочешь покайфовать?
Решив, что она намекает на секс, Павел побледнел. "Прямо в этом зале за шторой или в мужском туалете - она на все способна". Ему стало дурно, и он с горечью представил спящего в родной кровати Сливу.
Девушка схватила его за предплечье:
- Идем, ты такого еще никогда не видел. Как раз скоро должны начать.
"Кто должны и что должны начать?" Он в очередной раз подчинился. Колени дрожали, а голос изменил ему, когда она буквально несла его куда-то. Они поднялись на сцену, зашли за кулисы, пересекли сцену и оказались у каморки. У дверей каморки стояло несколько студентов, которые знали девушку, но спросили, указывая на Павла: "Кто это?"
- Это в доску свой чувак,- решительно ответила она.- Он ради философии готов на все, а за декана душу продаст.
- По нему видно,- усмехнулся один из них.
- Я не рано?- произнесла она.
- Нет, многие уже здесь, остальные сейчас придут.
- Почему мы не знаем его?- серьезно спросил другой про Павла.
- Вы и не должны знать. Это жертвенный ягненок.
Они понимающе закивали.
При этих ее словах Павел захотел закричать, но она заткнула ему рот ладонью и впихнула в маленькую дверь каморки.
Студенты помогли ей.
- Я восхищаюсь тобой,- заявил один из них ей.
- Управлять вами мужиками просто - надо только уметь подзадоривать вашу похоть,- ответила она.
Похоже, эта девушка серьезно влияла на окружающих. Ее размеры и жесткий взгляд действовали безотказно.
Каморка была заполнена табачным дымом до такой степени, что даже такому заядлому курильщику, как Павел, нужно было время для привыкания. Он весь изошелся в кашле. Тогда как девушка, державшая его сзади за плечи, даже не зажмурилась. Она направила его сквозь это густое облако к какому-то ветхому диванчику в углу. Павел весь скрючился и плелся, наступая на ноги людям, которых было там много.
На диванчике кто-то сидел. Властным голосом девушка приказала уступить ей место, и сидевшие быстро и безропотно подчинились. Она бросила Павла на диванчик, а сама села рядом, отчего этот крохотный диванчик зашатался.
Дым резал глаза, вызывал боль в носовых и лобных пазухах, отуплял. Однако через несколько минут Павел начал справляться с собой и более-менее трезво оценивать окружающую обстановку.
Тесное помещение было переполнено народом. И все курили, причем затягивались очень часто, а бросив на бетонный пол один окурок, сразу закуривали следующую сигарету. Хотя от едкого дыма многие кашляли и щурились, и курили явно через силу. В каморке было только одно маленькое окошко, но и оно было закрыто.
- Это и есть кайф, о котором ты говорила?- раздраженно спросил Павел.
- Подожди чуть-чуть, сейчас начнут.
Она стала показывать ему на отдельных студентов и давать им характеристики, и все характеристики были резко отрицательными. Но она не говорила это, просто чтобы развлечь его, она говорила все это очень серьезно, и ее речь на этот раз не казалась пустой болтовней. Однако слушать такую речь было гораздо тяжелей, чем слушать какую-нибудь праздную чушь, потому что эта речь была полна искренней мрачной злобы. И Павла сквозь хмель и угар порой пробирал смутный ужас, когда она обращалась к нему. Это был ужас из детских снов, ужас перед детоядной ведьмой - самый наивный и самый глубокий.
Дверь в каморку открылась и вошло еще несколько человек.
Внезапно Павлу стало совсем тошно. "Если меня вырвет, то я постараюсь, чтобы все попало на нее, тогда она точно отвяжется,"- он лгал себе, потому что на самом деле побоялся бы даже чихнуть на нее.
- Все в сборе, можно начинать,- сказал кто-то.
- Иван Мороз пришел?- спросил другой.
- Да, здесь я.
- Мочу принес?
- Конечно. Без мочи приходить в это жалкое место не было бы смысла.
- Можно подумать, те места, в которых, как мы знаем, ты обитаешь, намного лучше этого,- раздался общий смех.
- Разве вы много обо мне знаете?
- Достаточно.
- Не строй из себя упыря, Иван.
Кто-то четвертый встрял:
- Не будем отвлекаться, господа. Иван - в доску свой чувак. И он принес нам такую драгоценную жидкость. Молодец, Иван.
- Моча не твоя собственная, надеюсь?- спросил кто-то еще.
- Не бойся, моча - что надо,- Иван показал всем банку, закрытую крышкой с прокладкой.
- Труп был лежалый?
- Четырехдневный.
- Пойдет.
Посреди комнаты кто-то поставил высокий железный треножник и сказал Ивану:
- Открывай.
Иван очень осторожно открыл крышку и убрал прокладку, поставил банку на треножник. Все как по команде плотно прижались к стенам.
Сквозь приступ тошноты и удушья Павел четко видел страх на лицах некоторых из присутствующих.
Под банку между ножками треножника на пол поставили свечу и зажгли ее. Из-за недостатка кислорода она еле зажглась и горела плохо.
- Тебе уже весело?- спросила девушка у Павла.
Тут он понял, что не понимает ничего из происходящего, но ему становится так же интересно, как и страшно. Она между тем стала пошло лизать его и полезла ему под рубашку. Он преодолел свою немощь, чтобы остановить ее. "Не руки, а клешни, да еще и потные ладони". Справиться с ее массой было непросто, и она еще долго валяла его по диванчику, обнимая и целуя.
Иван встал в сторону вместе со всеми. К треножнику с горящей под ним свечей и стоящей на нем банкой сел какой-то очкарик. Он положил перед собой обумажный пакет, а на колени себе положил книгу.
- Вот она. Личный экземпляр из коллекции нашего дорогого многоуважаемого декана,- произнес с усмешкой очкарик.
Вокруг раздались изумленные возгласы:
- Неужели это она?
- И он дал вам ее?
Очкарик ответил:
- Он не хотел давать, сказал, чтобы мы обошлись просто переводами нужных глав. Но мы убедили его тем, что если пользоваться только переводами, то может и не получиться, потому что наше общее настрение будет уже не то. А нам надо действовать наверняка. И он согласился - терять уже нечего.
- Так это действительно она?
- Она, не сомневайтесь. Это подлинник.
- И все-таки где он ее добыл?
- Не знаю. Не важно.
Услышав этот разговор, девушка отстранилась от Павла и с любопытством уставилась на книгу. Заправив майку и рубашку в брюки, Павел и сам стал следить за происходящим. Вскоре он добровольно наклонился к ней - впервые за вечер.
- Что это за книга? И кто этот парень?
- Я же говорила тебе - это староста нашей группы,- она ответила только на второй вопрос, не спуская глаз с книги.
- Что это за книга?- повторил Павел.
Она молчала, завороженно наблюдая за всем и пару раз что-то шепнула сама себе.
- Кто этот Иван?- не унимался он.
- Мороз?
- Да.
- Да так, один проходимец...
Между тем очкарик раскрыл книгу, перелистал до закладки. Закладкой являлось несколько исписанных листов бумаги.
- Вот здесь нужная глава, мы конечно ничего не поймем и даже прочитать правильно не сможем, но декан подготовил нам перевод,- очкарик помахал листами.
Все с восхищением и каким-то трепетом рассматривали книгу, но никто не решался дотронуться до нее. Один очкарик обращался с ней как с дешевым периодическим изданием.
Между тем жидкость в банке нагревалась от пламени свечи, и пока студенты общались, внутри нее началось движение.
- Скоро закипит, пора начинать,- произнес Иван тоном знатока.
Все умолкли. Очкарик сосредоточился, положил левую руку на раскрытые страницы книги, в правую взял лист с переводом, поднес к глазам и стал читать:
- Что такое я? Душа в теле. Летучая жидкость, заточенная в хрупкой склянке. Измученная душа в уродливом теле. За что моя душа так мучается? За какие провинности? Что она могла сделать, чтобы ее так терзали? За то ли она непрерывно жестоко казнима, что похотлива? Но такая она есть, с этим ничего не поделать. Разве она сама себя сотворила? Разве она сама себя наделила всеми слабостями, всеми пороками? Она так несчастна при жизни, что рада бы навеки раствориться в пустоте, чтобы стать частью пустоты и не чувствовать ничего, и ни на что не притязать. Почему мое тело так несовершенно? Чтобы еще больше мучалась душа? Оно болеет, покрывается язвами от плесени, которая поражает его изнутри, покрывается синяками от ударов снаружи. Оно стареет и дряхлея еще чаще болеет, еще быстрее гниет. Если замысливший и родивший меня отнесся ко мне так жестоко, когда замыслил и родил меня, то почему я должен любить его? Я отвечу ему тем же. Он попросит благодарности, а я плюну в него. Он попросит подчинения, а я брошу в него камень. Он попросит внимания, а я подниму ор. Я буду ненавидеть его. В ненависти я почерпну силы для души, и тогда моя душа вознесется над плотью. Я преодолею похоть, чтобы не отвлекаться на нее. Я преодолею похоть, чтобы не презирать себя. Я преодолею похоть, чтобы стать независимым...
Это чтение продолжалось еще некоторое время.
Когда жидкость в склянке закипела, по каморке распространилось ужасающее зловоние. Очкарик сам весь перекосился и закашлял. Потом взял другой лист и продолжил чтение:
- Родись, мертвая плоть, мертвая и мертвящая. Чтобы послужить мне против моего врага. Ты сама знаешь, как нужна мне. Ты сама знаешь, какой ты должна быть, чтобы помочь мне. Без тебя мой враг окажется победителем и будет гордиться победой надо мной. Он будет кричать о своей победе на каждом перекрестке, на каждом рынке, во всех людных местах, чтобы весь мир знал, как он удачлив и горд. Разве это справедливо? Как я могу позволить ему возвыситься надо мной, если он ни в чем не лучше меня? Тем более если он хуже меня? Даже если он на самом деле лучше меня? Пусть знает, что мир жесток не только ко мне, но и к нему, ведь сейчас он забыл об этом и не хочет вспоминать...
Бедный Павел не знал куда деваться - ему было плохо, но теперь он жаждал досмотреть этот спектакль до конца. Девушка рядом с ним сосредоточенно смотрела на середину комнатки, где на полу стоял треножник.
- Что за чушь он несет?- с притворным равнодушием спросил он ее.
В ответ она как-то странно посмотрела на него.
Вместе с голосом очкарика откуда-то из угла зазвучал второй более тихий голос:
- Я беру одно тухлое яйцо, две горсти костяной муки, три пригоршни воды, которой омывали труп блудницы. Я мешаю, я замешиваю тесто. Тесто необыкновенное. Из него я леплю колоб, туловище, конечности. Получается плоть. Плоть, требующая вдохновения жизни. Плоть, жаждущая жизни. Плоть, созданная для суетной жизни...
Некоторые шевелили губами. Похоже, эти слова были здесь общеизвестны.
Когда двухголосье закончилось, внезапно все присутствующие достали сигареты и стали прикуривать от свечи. По жесту очкарика все сильно затянулись и задержали дым в легких. А очкарик вместе с кем-то еще произнес:
- Я вдыхаю в тебя жизнь, вдыхая смерть. Я наполняю тебя свежестью, наполняя гнилью. Я делаю тебя крепким, делая дряхлым. Родись зверем, родись птицей, родись рыбой, родись гадом ползучим. Во имя мое. Сейчас.
И все выдохнули дым в середину помещения.
Казалось, при этом ничего не изменилось. Помещение и так было сильно задымлено. Но этот совместный выдох придал сизой атмосфере каморки движение. И началось нечто непонятное. Павел вначале не мог уловить что именно.
Все по-прежнему, но ведь что-то не то. Он посмотрел на девушку. Она со страшным восторгом, с радостью умалишенной водила глазами по потолку и разным углам комнаты. Он перевел взгляд на комнату и вздрогнул.
Дымовая завеса двигалась. Двигалась все сильней. Дым сигарет смешивался с паром кипящей зловонной жидкости, приобретая новый желто-зеленый оттенок. А очкарик читал еще:
- Ты идешь по земле. Хоругвь в твоих руках подобна тьме. На хоругви твой знак. Знак богатства, удачи, благополучия и гордости. Ты машешь хоругвью, чтобы все видели и завидовали тебе. Как ты богат, удачлив, благополучен, горд. Как ты знатен, везуч, могуществен, возвышен. И все завидуют, и все стремятся под твою защиту ценой собственных унижений. Ты упиваешься своей властью, ты утверждаешь ее, постоянно унижая других, вытирая о других свою грязь. Ты подобен золотому истукану в своем величии, в своей красоте. Ты не знаешь, что есть на этих же землях некто, созданный вопреки тебе. Он во всем обездолен. Он слабее многих других, над которыми ты возвысился. И многие смеются над ним, чтобы унизить еще больше. Эти многие готовы встать под твою хоругвь, как только ты помашешь им. Из-под твоей хоругви им еще легче совершать преступления. Прикрываясь твоей хоругвью, они чувствуют себя выше всяких законов, они сами себя считают законом. Поэтому бесчинствуют, казнят, грабят, разоряют. И ты радуешься их деяниям, потому что они льстят тебе. Но вот некто незначительный, живущий на этих же землях, подойдет к тебе и сделает всего один жест, скажет всего одно слово. И ты переменишься. Ноги задрожат, и земля уже не будет содрогаться под ними. Как подкошенный ты станешь падать и скоро падешь. Поверженный золотой истукан. Падшая скотина. Руки задрожат и выронят хоругвь, что подобна тьме. Она падет на тебя же тьмой трупных червей, которые быстро вонзятся в твою кожу и начнут жалить...
Облако разделилось на несколько частей, и каждая часть теперь двигалась независимо, постепенно обретая определенные очертания - очертания тел, голов, крыльев, хвостов.
Это были чудовищные птицы. Огромные птицы, сотканные из лоскутков дыма и зловонного пара. Они кружились по комнате, порой пролетали между телами присутствующих и даже как бы сквозь них. Такие большие птицы в такой тесной каморке. И все же они двигались естественно, как настоящие. Разевали хищные клювы, усеянные зубами, словно крича, словно желая жертвы. Резво махали крыльями, поворачивали хвостами. Своим видом они напоминали скорее допотопных летающих ящеров.
Казалось, эти птеродактили были очень голодны и решительны в своей жажде. Их суетные движения выражали голодное страдание.
Не только Павел, но и многие другие при этом зрелище онемели от ужаса и замерли, чтобы какая птица не набросилась на них. Только очкарик вел себя так, будто находился с друзьями в пивной. Он спокойно взял бумажный пакет, лежавший перед ним, открыл его и достал пачку фотографий. Да при этом еще отмахивался от птиц, как от комаров. Казалось, он не побоялся бы заехать такому чудовищу по клювастой морде. Правда, они были полубестелесными и вряд ли бы что-то почувствовали.
Он стал сжигать одну фотографию, произнося:
- Я или ты. Сдохни, ничтожество. Ты слишком долго оскорблял меня.
Дым от сгорающей фотографии поднимался вверх, и птицы жадно бросились на него, как акулы на кровь.
Павел уловил только, что эта фотография - портретный снимок какого-то пожилого мужчины.
Потом очкарик неожиданно резким тоном сказал:
- Откройте окно.
Никто не шелохнулся. Через мгновение Иван подошел к окну и распахнул его. Очкарик произнес:
- Беги зверь, лети птица, плыви рыба, ползи гад ползучий. Ты знаешь к кому, ты знаешь куда, ты знаешь зачем. Сквозь дождь и туман, сквозь ветер и грозу.
Сразу несколько птеродактилей бросилось к окну и, смешавшись в оконном проеме, застряло там. Иван вытащил их оттуда за хвосты и бросил обратно в комнату всех кроме одного, которого ловко схватил за туловище. Чудовище забилось в его руке, щелкая клювом, но Иван сразу же всунул его в окно и выпихнул на улицу.
Очкарик начал сжигать вторую фотографию, произнося при этом все те же слова. И вскоре вторая птица выпорхнула в окно.
Павел почувствовал, что больше не может это терпеть. Он обернулся к девушке и дрожащим голосом спросил:
- Чем вы тут занимаетесь?
Она гадко улыбалась улыбкой ведьмы.
- Зачем ты привела меня сюда? Мне давно пора домой.
- Я хочу тебя,- прошептала она издевательски и опять стала водить своей рукой по его торсу и животу. Это была цепкая скользкая рука грязной развратницы. Рука в царапинах и бородавках.
Павел наконец нашел в себе силы встать и выбежать из каморки. За дверями по-прежнему стояли студенты-охранники. Они сразу же бросились за ним, но тут из двери высунулась она и велела им:
- Оставьте его.
Дискотека продолжалась, было полвторого ночи. В зале перед сценой танцевали самые выносливые. Пьяные студенты сидели за столиками и перед баром, многие уже разошлись. Павел был так напуган увиденным в каморке, что даже не думал искать Сливу, который на самом деле мог оставаться здесь. Понесся прямо к выходу. По пути случайно бросил взгляд в один из закоулков зала и встретил там надменный пустой взгляд подруги "своей" девушки. Еще больше испуганный он ускорил ход.
Дома его встретила заботливая мама, которая помогла раздеться и уложила в постель, хотя он капризным тоном отгонял ее. Она поставила на полу у кровати таз, чтобы сынок в случае чего поблевал туда, и кружку с водой, чтобы спасся от сушняка с утра. Какое утро? Он проснулся ближе к вечеру. И то, только потому, что мама забеспокоилась не летаргический сон ли на него напал и стала обеспокоенно будить его.
Павел, очнувшись, нахамил маме за то, что разбудила его раньше времени, и опять зарылся в подушку. Но уснуть больше не смог. Однако подняться тоже не было ни сил, ни желания.
Через час он криком вызвал к себе в комнату маму и велел ей принести кофе с булочкой, а заодно сделать потише телевизор на кухне. Мама была вынуждена выключить плиту, у которой стояла, и бежать в магазин за булочками. А Павел лежал раздраженный ее медлительностью и вообще обиженный на весь мир.
Образы вчерашней дискотеки не давали ему полного покоя ночью, а сейчас сразу же захватили сознание. Больше всего он ненавидел Сливу, который вытащил его туда, напоил, вытолкнул на танцпол, а сам простоял весь вечер у стены и потом куда-то исчез. Воспоминания о назойливой девушке казались просто пошлыми. И страшными. "От ее потных рук тело может загноиться,"- и ему захотелось поменять тело. А ее подруга? "Вся в золоте. Ювелирный магазин. И парфюмерный тоже, как сказала эта стерва. Кстати она так и не назвала своего имени или назвала, но я не запомнил. К счастью. Как я нарвался на нее? Упал под столик, за которым сидели они - она и ее подруга. Как они обе чудовищны". Подобные однообразные мысли лезли в голову из всех щелей.
Через двадцать минут взмыленная мама внесла в комнату заказанный кофе с парой булочек. Сын поблагодарил ее таким ледяным тоном, что она даже не решилась спросить о его самочувствии. Павел был недоволен тем, что она в сомнениях топчется у порога его комнаты и сказал ей громко и жестко:
- Мама, выйди, пожалуйста. Я хочу побыть один. У меня голова болит.
- Голова болит? Сынок, нельзя так много пить.
- Мама, выйди, пожалуйста,- повторил он громче и жестче.
И пока она выходила добавил:
- И принеси телефон. Пожалуйста.
Мама повиновалась, а Павел позавтракал и стал звонить Сливе.
- Привет, подонок,- поздоровался Павел.
- Привет, пропащая душа,- Слива был рад услышать голос друга.
- Почему ты не в подвале?
- Я перепил вчера, и сегодня весь день голова трещит.
- Ты перепил? Отвратительное создание, чего ты перепил? Лимонада?
- Пива.
- Какого пива, гнусный лжец? Ты простоял у стены - руки за спину - всю дискотеку.
- Зато ты время не терял, бабник.
Павла затошнило.
- Не напоминай,- попросил он жалостливо.
- Почему? Вчера ты был орлом. Лихо вцепил такую изящную девушку. Всей дискотеке на зависть.
- Заткнись, червеподобный.
- Признайся, где ты ее нашел?
- Она сама меня нашла. И угрожая зверской расправой, таскала весь вечер за собой.
- Верю. Внешность у нее подозрительная. Кстати по-моему она с философского факультета.
- Да.
- А как ее зовут?
- Думаешь, я спрашивал?
- Ну ты ее хотя бы домой проводил?
- Конечно,- Павлу стало жутко от мысли, что он мог проводить ее до ее территории, где бы остался с ней ночью один на один.
- Хотя бы поцеловал ее?
- Да, мы всю ночь сосались с этой красоткой.
- Я подозреваю, что ты и за грудь ее трогал. Ты ведь у нас очень развязный тип.
- Я тебе дам по печени, если ты об этом скажешь кому-нибудь в подвале.
Они посмеялись, но Павел смеялся через силу. После чего Слива серьезно спросил:
- Во сколько ты вчера добрался до дома?
- Часам к двум.
- Согласись, было весело. Заводная музыка, изящные девушки.
- Знаешь, я бы так много отдал, чтобы не ходить туда вчера.
- Неужели эта баба испортила тебе настроение?
- Еще как. К тому же, после дискотеки я обнаружил, что потерял свой студенческий билет.
- Ты вечно после каждой пьянки что-то теряешь: то студенческий, то читательский, то часы, то ключи.
- Да, я такой. Но ведь растерянность - признак гениальности.
- Не знаю, я за собой растерянности не замечал.
- Слушай, Слива, если каждый крестьянин типа тебя в нашем подвале будет считать себя гением, то я больше в подвал не приду.
- Ты считаешь себя выше нас?
- Просто лучше. Как человек, я совершенней...
Они болтали так до скончания дня пока не начали засыпать с телефонными трубками в руках.
На следующей неделе началась обычная жизнь: лекции, семинары, упражнения. И прогулы. Правда, с прогулами стало сложней - слишком много всего навалилось и надо было разгребать эту кучу во избежание образования долгов. Павел намеренно увлекся учебой, чтобы снять давление с души - воспоминания о птеродактилях в каморке за сценой не давали ему покоя.
В следующую пятницу - ровно через неделю после дискотеки - он возвращался домой с университета. Все мысли были только об учебе. Во дворе ему повстречался Слива.
- В подвал пойдешь?
- Какой подвал, у меня учебы много,- махнул рукой Павел.
- Отдохнешь, а то ты целую неделю пропадаешь. Пацаны беспокоятся: где главный картежник.
- Серьезно?
- Конечно. Все переживают, не случилось ли что.
- Не ври. Эти клещи рады, что меня нет. А то бы я каждый вечер драл всех по очереди.
- Ты как всегда проницателен. Но все-таки залазь к нам, оттянемся вместе.
- Хорошо, подумаю. Тяжелая была неделя. Надо расслабиться. Тем более, завтра опять в универ.
- Забей на универ. Приходи в подвал с пивом. Подольше посидим.
- Нет, я приду на пару часов. Надеру вас всех по очереди в дурачка и хватит.
Договорившись обо всем, они стали прощаться до вечера. Напоследок Слива произнес:
- Ты слышал, что у нас случилось?
- Где у вас?
- У нас в универе.
- Нет. Что у вас случилось?
- Говорят, ни с того, ни с сего ректора и всех проректоров положили в больницу. Одних позавчера, других вчера, и сегодня еще кого-то. Факт в том, что положили всех проректоров до единого вместе с ректором.
Павел побледнел.
- Отравление?
- Никто не знает пока. Наверно, отравдение. Может, вместе бухали и выпили что-то не то.
Домой Павел зашел сильно обеспокоенный. Ему опять вспомнились хищные птицы, которые возникали из дыма, смешанного с парами мочи лежалого покойника. Как эти птицы резво махали крыльями, как резко щелкали челюстями. Летающие акулы-людоеды, летающие допотопные ящеры. Как они бросались на дым сжигаемой фотографии. Фотографии интеллигентного пожилого мужчины. Вот этот мрачный тип Иван Мороз берет одну за туловище, она суетится в его руках, в ее глазах-безднах - тупая пустота. Вот Иван Мороз выбрасывает ее в окно, и она скрывается во мраке ночи, как-то неестественно, но уверенно двигая крыльями.
Павла преследовали смутные подозрения, он был так расстроен, что не пошел в подвал. И учебой заниматься не стал. Просто лежал в кровати и смотрел в потолок, не зная куда деваться от скверного настроения. Когда мама осведомилась о его самочувствии, он даже не нахамил ей.
Внезапно зазвонил телефон. Он так устал лежать, что взял трубку быстрее мамы.
- Это ты, милый?
Он побледнел. Потому что сразу узнал ее голос - голос ведьмы с дискотеки. Этот голос с прошлой пятницы преследовал его даже по ночам. "Сука,"- только и пронеслось в голове.
- Не притворяйся лишенным дара речи от счастья слышать меня,- со стервозной ехидностью произнесла она.
"Сука. Как она узнала мой номер?"
- Кто это?- он постарался придать своему голосу выражение серьезного равнодушия.
- Твоя любовь недельной давности,- она мерзко захихикала, как хихикала тогда, на дискотеке.
- Как ты узнала номер моего телефона?
- Не скажу,- с издевательской кокетливостью сказала она.
- Зачем ты звонишь?- с нескрываемым раздражением воскликнул он.
- Хочу договориться с тобой о романтическом свидании, милый.
- Какое свидание? Что ты несешь?
- Разве ты больше не любишь меня? А я, наивная дурочка, думала, что ты влюбился по уши и уже не сможешь жить без моих ласк.
- Чего ты хочешь?- он предчувствовал что-то и только поэтому не бросал трубку.
Но она словно знала точно - он не бросит трубку и продолжала шутить:
- Тебя. Тебя, милый. Не могу забыть, как ты лез ко мне под юбку, как твои пальцы дрожали от страсти, как твои губы впивались мне в шею. Ты был прекрасен, милый. Ты доставил мне удовольствие, какого я не получала еще ни от кого,- и она пошло застонала в трубку.
Павел вспотел от напряжения.
- Какой я тебе милый? Чего ты хочешь?- повторил он с бешенством в голосе.
- Ах, какая страсть. Люблю страстных мужчин. Они обычно сильно потеют, а я люблю мужской пот.
- Ты мне омерзительна.
- Ложь, ты лжешь самому себе.
- Ты мне противна.
- Твой тон возбуждает меня, милый.
- Какой я тебе милый?- он побоялся дальше оскорблять ее, предчувствуя, что она звонит не просто так.
- Вот это чувство, вот это страсть.
- Успокойся, милый,- после мгновенной паузы продолжила она, и на этот раз ее тон был более серьезным.- Ты слышал, что происходит в нашем универе?
- Мне плевать на ваш универ. Я учусь в другом.
- Судя по всему, ты слышал. А если не слышал, то скоро услышишь.
- Услышу что?
- Про нашего ректора и проректоров. Они все неожиданно слегли. Представляешь? И никто не знает от чего. Хотя есть люди, которые знают. И есть один парень, который мог бы догадаться. Это ты.
- При чем тут я?
- О, милый, ты действительно уже слышал об этом. А хочешь я сообщу тебе причину их скорой смерти?
Павел почувствовал, что больше не может говорить.
- Тебе ведь интересно. Они сдохнут все в течение пары ближайших недель от рака легких, который у них у всех очень-очень запущен.
Она помолчала. Павел тоже молчал, пытаясь справиться с собой.
- А хочешь и к тебе прилетит однажды ночью такая птичка? Летучая ящерка.
- Вам не удастся наслать ее на меня,- он не мог скрыть животного ужаса в голосе.
- Почему?
- Кажется, для этого вам надо иметь мою фотографию. А ее у вас нет.
В ответ послышалось совершенно омерзительное хихиканье.
- Наивный ты, наивный. Она у меня есть. Правда, маленького формата. Но ничего, сойдет.
Внезапно Павел понял:
- Так ты вытащила своей потной лапой мой студенческий у меня из кармана?
- Прости, что совершила этот грех.
- Сука.
- Ты с такой яростью катал меня по дивану в каморке, что твой студенческий сам выпал из твоего кармана и прям мне в руку, представляешь?
Павел встрял. Это было очевидно. Девушка помолчала, ожидая пока у него пройдет припадок ненависти, а потом деловым тоном заговорила:
- Слушай меня, герой-любовник. Я оставлю тебя в покое, но с одним условием: ты приедешь сейчас ко дворцу культуры, там я буду тебя ждать со своей подругой - той самой разряженной чувырлой. Твоя задача - заставить ее поверить, что ты искренне влюблен в меня. Понял?
- Зачем это надо?
- Тебе это надо, чтобы получить обратно свой рваный студенческий билет и чтобы не заболеть раком легких в таком раннем возрасте. (Ах, какая была бы потеря для всех наивных легковерных молоденьких женщин типа меня). А мне это надо, чтобы выиграть очередное пари. Речь идет о приличной сумме, а я так нуждаюсь в средствах. Так что постарайся целовать меня как можно нежней и не забывай с блаженной улыбкой называть меня своей любимой, хорошо, милый?

8.03.2002, 30.06.2006