Сторожа

Давно это было. Тогда осенью всех студентов посылали в деревню, чтобы помочь тамошним хлеборобам собрать вовремя урожай. Для этого на втором курсе нас и отправили в село Орловку. Не спалось мне как-то там ночью, и вышел я на улицу покурить.

Конец сентября стоял. Заморозки еще не упали, но воздух в такие ясные ночи уже был донельзя прозрачен и ломок: месяц холодно светит, звезды в небе будто кристаллы и мерцают загадочно - глаз не оторвать.

Стою на крыльце, сигарету разминаю, и так одиноко вдруг на душе мне стало, словно на всей земле я один остался. Тут вижу, в поле у речки костер горит. «Пойду к людям, - думаю, - скажу спичек нет. Покурю у костра – не прогонят ведь», - и пошел.

До речки не близко было. Пока по дороге шагал – ничего, а в поле свернул, о борозды спотыкаться начал. Хотел вернуться, да костер манит: колеблется – то притухнет, то вспыхнет, аж искры летят. «Рыбаки, наверное, или охотники», - думаю.

Подошел ближе – смотрю, два старика. Один в малахае старом ветки в огонь подкидывает, другой в плащ брезентовый кутается. Рядом с ними шалаш горбится, на костре чайник, а поодаль ружье лежит. Старики заслышали мои шаги – насторожились.

- Стой, - говорит тот, кто в плаще. – Кто идет?

Скомандовал и к ружью потянулся, хорошо, его напарник руку на стволы положил, не дал взять.

Шагнул я еще раз другой и остановился у костра.

- Здравствуйте, - говорю, - прикурить бы мне, спички кончились.

Старики молчат, разглядывают меня, я – их. Оба они щуплые, бодрые. Тот, кто в плаще, чернявый, резкий и глазами будто сверлит, у другого, в малахае, лицо круглое, брови белые и глаза спокойные, добродушные.

- Кто такой? – спрашивает чернявый.

- Студент.

- Ты мне тут дурака не валяй. Какой студент?

- Картошку мы убирать приехали.

- Остальные где?

- Спят.

- Ты чего бродишь?

- Не спится.

- Ишь, не спится, - недоверчиво говорит чернявый и вдруг спрашивает строго. – А кто с бахчи давеча арбузы таскал?

- Какие арбузы?

- Гляди-ка, забыл уже, - усмехнулся чернявый, потом сдвинул брови и блеснул глазами. – Не беспокойсь, не обманешь. Я под тобой на три метра в землю вижу. Теперь попался, сполна ответишь.

Растерялся я, не пойму: то ли он страху на меня нагоняет, то ли всерьёз задержать собирается, а кругом поле, ночь и нас только трое. Чернявый настроен решительно, а старик в малахае все чего-то молчит.

«Вот, - думаю, - попал в историю по своей глупости. Покурил у костра называется, а завтра еще у своих посмешищем стану». Хотел я было объяснить, что к чему, но чернявый только насмешливо губы кривит, мол кого обмануть хочешь, и поворачивается к белобровому.

- Арестуем его, - говорит, как дело решенное, - а завтра милицию вызовем, пусть протокол составят.

- Чего ж арестовывать, - отозвался белобровый, - воровать-то все равно нечего – бахчу убрали, караулим для вида.

Чернявый с досады даже сплюнул и говорит с горечью:

- Все людишек жалеешь. Жалей, жалей. Вон Переяров…

- Опять ты про Мишку.

- Опять, - упрямо подтвердил чернявый. – Под корень изводить надо было это семя.

- Нельзя всех, кой-кого исправлять надо.

- Много ты их наисправлял. Я, брат, людишек насквозь вижу. Страх у них должен быть. Нет страха и порядка нет. Надо бы как: не хочешь по-человечески жить – к стенке.

- Тебе дай волю.

Спор у них, видимо, был давний, увлеклись, обо мне забыли. Осмелел я, присел на корточки, выкатил из костра уголек, прикурил сигарету, да так и остался сидеть. Слушаю, как припираются старики, и думаю: «Самое время в кусты, а там в посадку. Не догонят. Стрелять будут – не попадут: ни зги не видно».

Подумал, но сижу, как сидел. Занятно мне стало от чего старики такие разные вместе ночь коротают. Шли бы себе по избам и в тепле до утра спали. Так нет же, караулят поле, с которого и украсть-то нечего. А они будто прочли мои мысли, замолчали, задумались – сидят, на огонь смотрят.

- Значит, студент говоришь, - повернулся ко мне белобровый.

- Студент.

- Помочь приехали?

- Помочь.

- Ночуете где?

- В сельсовете.

- В сельсовете? – переспросил старик, словно сомневался в моих словах.

- Плохо помогаете, - ядовито вставил чернявый. – Смотрел на днях – ни старания, ни сноровки, одни разговоры, а вас работать сюда прислали, не балбесничать. Верно говорю?

Белобровый послушно закивал, мол, да, именно так.

Промолчал я – боялся сказать неосторожное слово, а белобровый говорит:

- Давеча лектор приезжал, рассказывал, ракету у нас придумали: взлетит она и рассыплется облаком – город накроет, и, что ни попади в это облако, все исчезнет. Американцы голову ломают тепереча, а придумать ничего не могут такого, - и спрашивает у меня. – Слыхал про это?

Припомнил я все, что знал о ракетах, и признался:

- Нет.

- Не всякому доверяют государственные секреты, - не преминул едко вставить чернявый, - а лектор тот знающий был человек, - он помолчал и прибавил значительно. – Митька мой говорит нынче наука все может.

- Митька-то, - усмехнулся белобровый и головой покрутил. – Непутевый он у тебя.

- У него кабинет, - приосанился чернявый, - и секретаршу, говорит, дадут скоро.

- То-то он на тебя, как на секретарку, покрикивает.

- Покрикивает не покрикивает, а в городе он не коров пасет – склад на нем. Начальник.

- Ладно, пусть будет начальник, - легко согласился старик в малахае.

Но чернявый не успокоился.

- Лапотный ты, - проворчал он, - потому и пробыл сам при власти не долго.

Старик в малахае, словно ему сказали любезность, зажмурился и с удовольствием подтвердил:

- Было время: домой придешь, наганчик на гвоздик повесишь, жена щец принесет. Отобедал, наганчик через плечо и на службу опять.

И так он хорошо это сказал, что я сразу представил и погнутый гвоздик в бревенчатой стенке, и вороненный наган в хрустящей кожаной кобуре. Ждал я, что белобровый еще что-нибудь расскажет, но чернявый ехидно скривил губы:

- Размечтался. Смотри лучше, чайник кипит.

Старик в малахае захлопотал, полез в шалаш.

Чернявый посмотрел ему вслед и ко мне повернулся.

- Часом в газеты не пишешь? – спрашивает.

Опешил я, а он молчанье мое по своему понял.

- Поучительного много рассказать могу, не сомневайся. Тебе напечатать только.

Ответил я, что на инженера учусь и пожалел. Старик презрительно стрельнул глазами, пробурчал:

- Хоть бы раз какой писатель приехал, так нет, - и поджал губы.

Белобровый тем временем из шалаша вылез, бросил в чайник щепотку заварки и ладошки потер:

- Счас горяченького напьемся.

- На чай да на сахар охотников много, - заметил, как бы между прочим, чернявый.

- Воды не жалко, - возразил ему белобровый.

- Не в воде дело, не заявляйся в гости с пустыми руками.

Не хотел я уходить, да чернявый глазами сверлит, ждет. Поднялся не спеша я с корточек, бросил в костер окурок, сказал на прощанье: «Счастливо вам», - и шагнул в темень. Обдало меня сразу морозным воздухом, запахнул я куртку и зашагал к дороге. Недвижно все вокруг было, тихо, будто повымерло все вдруг и помню, думал я: «За коим лядом тащился в такую даль? Двух стариков послушать? Лучше бы спать лег – завтра вставать рано. Пропади они пропадом с их костром». Но, вышел на дорогу, не утерпел, оглянулся и все мысли из головы разом вылетели. Костер над рекой, как и прежде, колеблется, манит, так и пошел бы к нему снова.