Прозрачные непроницаемые

Раньше вечерами собирались у Ефимыча. Громкий голос его жены, весь день пищал и звенел, насаждая ей одной известные правила. К вечеру женщина замолкала, и несколько соседей, захватив небогатые дары своих шестисоточных участков, заваливались в открытую калитку. Но однажды жена завела маленькую остроносенькую сучку. Та, видимо, безо всякого злого умысла истерично облаивала всех прохожих. Даже, если кто и намеривался зайти к Ефимычу, ощущал психологический барьер и поворачивал к Емельянычу, в калитку напротив.


Старик Емельяныч после смерти жены стал больше времени на даче проводить - уж очень мучило одиночество в городской квартире. До алкоголя он был не охочь. А когда государственную водку стали из гидролизного спирта творить, да на эту гадость цены подняли «не ниже…», возмутился, вообще начал понемножку самогон гнать. Аппарат ему в наследство достался. Поскольку пил Емельяныч мало, домашние настойки да чистый самогон накапливались. Для общения с соседями, а их осталось всего двое, специально стол под соснами накрывал: в июле вечера теплые, водух свежий.


Когда выпили по сто грамм под редисочку с укропчиком, Ефимыч с Мишей разговаривать на всякие умные темы принялись. Их рокоток и тихий смех Емельяныч не слушал, будто дремал. Вспоминал далекое время, когда из речки чистой на чистый бережок выйти можно было, а на участке – только яма под будущий подвал еще недокопана. Вокруг - ни домов, ни заборов.
- Емельяныч! Еще бутылка есть? – Ефимыч теребил соседа за плечо и приблизил к нему раскрасневшуюся физиономию, - самое интересное пропустишь!
- Сейчас принесу, - взбодрился старик, - а вы тут о чем?
- Неси! О собачках мы…
- А! Это здорово! Я сегодня в рекламе слышал: «Собаки делают нас лучше».
Когда принесенная из подвала бутылка начала интенсивно потеть, Мишка, протягивая к ней руку, затребовал:
- Теперь твоя история о собачках, Емельяныч. Только не надо про тещу, которая померла и не гавкнула. Это мы помним.
- А вот, совсем свежая, - Емельяныч хотел было рассказать, как на него с утра напали маленькие собачки, но не стал, поскольку точно такая же злющая малявка была у жены Ефимыча, - я сегодня часов в десять взял байковое одеяло и устроился на травке у реки, предварительно убрав всякую грязь. Лежу. Солнышко жжет - еле успеваю переворачиваться. Глаза приоткрыл – надо мной две женщины, молодые, лица у них ухоженные, но какие-то непроницаемые. Случись такая необходимость, я не взялся бы их ни описать, ни опознать. Напряг внимание. Одна блондинка, видимо, немного переусердствовала, делая свою фигуру – тощая. У другой шатенки - все ровно, как надо, ничего лишнего. У обеих манеры, качество и подбор одежды безукоризненны – явно их мужики из правящего класса.
- Емельяныч! О бабах после второй, рано еще, - Мишка улыбался, разливая самогон по стопкам, - что еще за правящий класс?
- Видать с министерских коттеджей, что у озера, - высказал догадку Ефимыч, знавший иерархию не понаслышке, - давай дальше.
- Слушайте! Я привстал и увидел совсем рядом двух собак, которые сопровождали молодых леди. Блондинка удерживала на длиннющем кожаном поводке огромного московского сторожевого кобеля. Шатенка на точно таком же – бойцовую сучку ротвейлера. Раньше я слышал, а, находясь рядом с ними, физически ощутил некую прозрачную, но непроницаемую стену между мной и женщинами с собаками. Шатенка, положив собачий поводок на траву, вынула из великолепного маленького рюкзачка уникальное по качеству легкое компактное сине-зеленых тонов покрывало. Оно моментально набухло и заняло площадь метров двенадцать-пятнадцать. Обе женщины отцепили поводки, взяли собак за ошейники и спустились на пляж, позвали к реке своих четверых малолетних детей.
Воспитанная в страхе и покорности толпа, без единого звука освободила территорию, рабски уплотнившись на малюсеньком кусочке песчаного берега. Дети и собаки немного порезвились в воде. Леди находились рядом, но ног не замочили. Тут со стороны людской толпы появился серый…
- Волк, - захохотав, высказал догадку Мишка, - и всех съел.
- …нет, не волк, а серый кот. Он медленно подошел на безопасное расстояние и замер в боевой стойке: выгнул спину, поднял правую лапу и зашипел. Сука та, что ротвейлер, начала к нему приближаться, а кобель почему-то стал прилаживаться к ней сзади, с явным намерением спариться. Кот точно все рассчитал и, когда расстояние сократилось до длины вытянутой лапы, нанес суке скользящий удар когтями по носу. Поверженные псы побежали искать защиту у хозяек. Через минуту вся компания уже торопливо шла по тропе вдоль реки, покидая место народного купания. Кот полакал воды из речки и исчез. Люди возвратились на пляж. Скорее всего, никто кроме меня не видел этого короткого боя.


- Как тебе не стыдно, Емельяныч! У Саши сердце больное! Ему нельзя пить! – кричала жена Ефимыча, подгоняя мужа домой, в соседнюю калитку.
«Я ему в глотку не заливал, - оправдывал себя Емельяныч, - откуда я знаю, у кого сердце, у кого желудок…»
Почти полная бутылка самогона стояла на столе. Мишка уже засыпал, положив под голову ладони. Емельяныч, поднял Мишку, обнял правой рукой, подставив плечо:
- Пошли! Еще и Верка меня стыдить будет.
- Интересно, - заплетавшимся языком проговорил Мишка, еле передвигая ноги, - что б их, этих правящих…сучки задами вертят, по носу получают и, ведь, лезут…


Четыре года прошло, а мельчайшие подробности того солнечного дня и теплого вечера не давали Емельянычу заснуть. Часам к четырем увидел сон, будто жена его еще молодая медленно уходит куда-то от него. Мишка с Ефимычем, весело подталкивая друг друга локтями, спешат за ней, зовут с собой Емельяныча. Он бы и рад, но прозрачная стена не пускает его. Проснулся от ударов капель в стекло. Начинался очередной дождливый день. « Вот уж – сон в руку, - соображал Емельяныч, - этой зимой Мишка помер, два года назад Ефимыча не стало, а жена уж восемь лет как ушла. Надо до церкви дойти, помянуть, свечки поставить…»