Армейские вспоминалки. 03

Да уж, работа с украинцами ни в какое сравнение не идёт с работой с кавказцами. И сам насмотрелся, и от своих коллег наслышался. За все восемь месяцев моей работы с шестимесячниками (я не оговорился. Шесть месяцев – это учёба. А перед ней, до принятия присяги ещё два месяца курса молодого бойца) не было у меня во взводе ни одного более или менее серьёзного нарушения дисциплины. А в соседних, «кавказских» взводах всё было: и самоволки, и отсидки «на губе», и стычки до драк. Но всё по порядку.

Началось буквально с первого дня прибытия этих усатых молодцов в часть. Выглядели-то они внешне получше москвичей и украинцев. Все в белых рубашках, ещё вполне приличных брюках и пиджаках, в глянцевито сияющих чёрных мокасинах. Но! Чуть ли не половина состава имела на поясах кинжалы! Смотрят на всё и всех окружающих свысока, гордость смахивает на высокомерие. Стоит их строй в две шеренги. Перед строем старшина роты информирует вновь прибывших о ближайших задачах. Мы – сержанты стоим любопытной кучкой за старшиной и разглядываем пополнение. В числе первой задачи старшина называет необходимость сдать всем холодное оружие ему – старшине лично: - Не по форме, во-первых, чревато непредсказуемыми последствиями, во-вторых.

В ответ выклики из строя: - Ношение кинжала – это наша национальная историческая культурная традиция. Кинжалы переходят в семье по наследству и никому не могут передаваться. Потеря кинжала – позор для парня и всей его семьи.

В ответ старшина: - Достаточно вам иметь усы как национальную черту, хотя они тоже противоречат воинской форме. Сейчас вы направляетесь в баню. После помывки получаете и одеваете нижнее бельё, гимнастёрку, брюки, пилотку, сапоги. Жду в каптёрке вас с кинжалами.

Ни о чём относительно кинжалов не договорились. Ни один новобранец не принёс свой кинжал старшине. На вечерней поверке старшина предложил компромиссный вариант: - Сейчас вы все снимите кинжалы с поясов и положите в свои вещевые мешки и чемоданчики на хранение в ротной каптёрке.

На это кавказцы вынужденно согласились. Через пару дней старшина поднял ночью весь сержантский состав. Мы пришли в каптёрку и начали шмонать по мешкам и чемоданам. Изъяли все кинжалы и в отдельной таре загрузили в несгораемый шкаф в кабинете старшины.

Говорить о этих ребятах, что все они такие, конечно, нельзя. Это всё равно, что говорить о средней температуре больных в больнице. Встречались и отличные ребята – хорошо подготовленные, интеллигентные, дисциплинированные. Встречались и такие, по которым штрафбат плачет – сущие отморозки. Сначала расскажу о хороших.

Во время перекура на строевых занятиях подходит ко мне курсант из «кавказского» взвода, по фамилии Калоев – из Северной Осетии. Обращается по форме: - Товарищ младший сержант, я прошу у Вас рекомендовать меня в члены ВЛКСМ.

Я такое обращение воспринял без удивления – это не в первый раз, так как я был членом комсомольского бюро школы и кандидатом в члены КПСС. Задал ему несколько вопросов, в частности, почему не вступил в комсомол раньше, ещё на гражданке. Его ответ по-настоящему удивил меня: - У меня была непогашенная судимость.

???!!!

- Не удивляйтесь, у нас почти каждый парень имеет судимость – в основном, как и я, за использование ножей в драках. Даже мой всем известный двоюродный брат имеет судимость, а его родной брат – главарь бандитской шайки, скрывается в горах.

- Всем известный брат? Уж не Заур ли Калоев?

- Он.

- Да, центрального нападающего тбилисского «Динамо» и сборной СССР по футболу, конечно, знают все.

Написал я рекомендацию парню. Мы с ним дружили весь срок его пребывания в школе. Он стал комсоргом взвода, активным комсомольцем, впоследствии входил в состав комсомольского бюро отдельной роты ПВО.

Запомнился ещё один случай с кавказцами христианской веры – с армянами. Сидел я в беседке-курилке, два некурящих армянина выше среднего роста, очень плотной комплекции, даже похожие друг на друга, как близнецы-братья, тоже сидели здесь же и говорили на своём языке. Вдруг вошел в беседку заморыш в грязноватой форме и закурил чинарик, оглядывая всех глазами затравленного волчонка. Я сразу понял – это из хозвзвода. Они там все чернорабочие: землекопы, водовозы и проч., короче, что-то вроде неприкасаемой касты. С ними курсанты никогда не общались. Он слюнявил, слюнявил свой окурок и вдруг неприятнейшим голосом сказанул: - У нас в Москве армяшки ботинки чистят.

У меня от неожиданности челюсть отвисла: когда же этот зачуханный москвич очутился в хозвзводе?! Один из армян встал, подошёл к шибздику, взял правой пятерней его за грудки и легко оторвал от земли: «Это не армяне чистят ботинки, а айсоры. Запомни! Ещё раз услышу, так и повешу тебя за шкирку на высоком сучке дерева.

Ну и последний поразивший меня случай. Не знаю, какой национальности был этот некрупный и совсем не миловидный паренёк, но скорее всего он как раз из тех, кого отлавливали в горах. Кто-то садился на нары, а кто-то направлялся в армию. В любой, даже маленькой собравшейся на перекур группе солдат он начинал демонстрировать свои руки, сплошь до плеч покрытые шрамами. Объяснял, что всё это следы многочисленных поножовщин. При этом он медленно заводился почти до исступления. Вот-вот начнёт рвать рубаху на груди. Орал, что ему на всех положить, что он любого прирежет и т.д.

Потом в столовой он продемонстрировал свои возможности. Ели мы и первое, и второе из дюралевых глубоких мисок. Так вот этот, с позволения сказать солдат довёл себя до истерии, схватил пустую миску обеими руками и с силой грохнул её дном себе по темечку. Я впервые увидел, что дюралевая миска может изогнуться наизнанку. Вскоре солдат этот исчез из школы. Куда? – не знаю. Может, отправили в штрафбат на перевоспитание, а может, спихнули в какую-нибудь другую часть.