Яшино слово

– Алло? Ау? Яша, ты? Привет. Да ничем уже не занят. Место себе в пенсионарии оформляю. Как! – пришлось перевести дыхание. – Да вот так. Какое может быть настроение! Приеду к тебе сейчас, ладно?

Я нажал кнопку и отключился. Яшин голос меня не успокоил. Хотелось выругаться, тряхнуть головой и послать к трам-пам-пам всю эту вежливость! День не задался.

С утра яйца мимо сковородки об пол грохнул, потом голова разболелась, машина не завелась – пришлось на автобусе добираться и на тебе, получил…

Чтобы мне в автобусе место уступали! Да никогда в жизни. Я им кто?! Ну, увидишь старичка и вставай. Так то – старичок же! А тут дамочка, не гляди, что крашеная, только меня увидала и сразу вскочила, будто ее ошпарили. Глазищи – во! «Садитесь»! Вежливая! И ладно бы пацан уступил. Взрослая ж тетька! А бессовестная!

Вам бы понравилось? Конечно, если в семнадцать, так рассмеетесь. В девяносто порадуетесь. А мне-то – всего шестьдесят. Скоро. Я рассвирепел. Она за кого меня приняла? За перхоть, развалину немощную, за старушку косолапую, что ли? И пенсия-то еще не оформлена, и я, между прочим, ехал на свидание.

А что тут такого? Просто хотели в кино сходить. Давно собирались. И пошли бы! Но с этим настроением, куда мне. Глупостей наговорить только. Побурчать. Короче, позвонил и придумал насморк. Хорошо, что не обиделась.

Я не мог сдержать дыхание. Ну вот, еще и одышка! Давление подскочило. Поеду к Яше. Он, чертяка, наплетет с три короба, анекдот расскажет, или кофе, на худой конец, научит пить. Глядишь и отпустит. Нет, но дамочка-та! Крашеная. У-ух, оторопь берет. Прям за плечи ее схватил и усадил обратно. А она еще удивилась и улыбается – спасибо, видишь ли. Ведьма!

Я выбрался из такси как раз напротив Яшиного дома. Друг мой стоял на подъездной дорожке, курил и широко улыбался. И этот туда же. Как сговорились.

– Привет! – я хлопнул дверью авто. – Ну, чего ты? Чего?

Яша ухмыльнулся еще шире, выдохнул дым и пожал мне руку.

– Рад тебя видеть, старик!

Меня передернуло:

– Яшка, паразит, я тебя никогда не бил?

Он улыбнулся так, что оттопыренные уши скрылись за щеками.

– Никак нет-с. А что у вас, батенька, стряслось-то?

– Еще раз меня стариком назовешь, точно поколочу.

– Изволь! Только драться будем на шпагах, поутру и в штиблетах на босу ногу, – он сдвинул брови и показал пальцем. – Что это у тебя прилипло?

Я потянулся рукой к носу.

– Шутка! – Яша просиял.

Оба, наконец, рассмеялись. Один добродушно, другой поневоле.

– Сейчас, погоди, докурю и идем кофейку выпьем, – он затянулся сигаретой.

– Водки бы мне стаканчик.

– Водка для победителей. А у тебя, я вижу, беда приключилась.

Я махнул рукой.

– Не то слово.

Мы устроились на кухне, я начал рассказывать и опять раскипятился:

– Ты представляешь, на автобусе, черт меня дернул, уже лет десять не ездил. И куда? На свидание собрался! А эта крашеная мамзель – на вид приличная женщина! – мне говорит: «Садитесь». Да еще с такой заботой, будто место – в катафалке, а по мне видно, что спешу. Как я должен себя чувствовать?

Яша разлил кофе, втянул носом воздух, то ли чуя аромат, то ли, чтоб не расхохотаться, и перебил:

– Сахар?

– Нет. Молоко есть?

– Сливки.

– Немного.

– Валерьянки?

– Себе!

– Я тебя понимаю, понимаю. Если б со мной такое, тоже бы сейчас переживал. Дамочка-то хоть как, ничего?

– Социально безответственная грубиянка. Лучше б так и заявила – старикан! А потом еще и врать пришлось. Ну, как я к Наташе поеду сегодня? Как?

– Шпакойствие, Толька, шпакойствие, – протянул Яша и похлопал меня по плечу, присаживаясь за стол. – Ты все это сейчас кому рассказываешь, а? Я, мой дорогой, между прочим, старее тебя на целых полгода. Помнишь?

– Смешно.

– Смешно, не смешно, а полгода. В нашем возрасте, это почти вечность.

– Да мне сейчас не до вечности!

– Вот именно, голубчик. Давай-ка завершим душевный катаклизьм.

Но я все еще не мог успокоиться и готов был снова клясть судьбу, возраст и ту особу, как вдруг Яша перебил:

– Постой-ка. С утра ломаю голову над одной забавной штукой и никак не могу найти ответ. Чем, по-твоему, занимаются танцоры?

– Которым ничего не мешает? – съязвил я. – Танцуют по мере возможности.

– Верно, – Яша кивнул без улыбки и стал перечислять. – Певцы поют, кузнецы куют, писатели пишут, учителя учат и даже эти… жнецы – жнут. Как тебе?

– Что?

– А то, что совершенная тайна, чем занимаются композиторы.

– Композиторы? – усмехнулся я, про себя прикидывая, чем они заняты. – Да полно таких. Токаря ведь тоже не токарят. А… что они там делают-то? Или эти, космонавты. Для них и слова не выговоришь. А ты это к чему?

– А к тому, что развелось у нас профессий больше, чем глаголов. Да и число бед превысило количество несчастий. Переживаем много и все по пустякам. А в чем причина, сам не пойму. Так, мыслишка запала с утра и бренчит в мозгах. А ты и правда соврал Наталье, что не можешь в кино идти?

– Правда. А что еще было делать? Я же…

Но Яша не дал оправдаться:

– Еще уйма времени. На вечерний сеанс могли бы успеть. Не валяй дурака. Она к тебе со всей душой, и жалеет, когда надо, и поймет, если нужно. Чего ты ваньку гнешь?

– Да не гну я никого. Ты не представляешь, до чего обидно было, когда меня с первого взгляда в старики записали! Весь настрой псу…

Опять вступил Яша:

– Гордыня это! А я думаю, что подфартило тебе, дураку. Наташа – милейшей души человек. Таких поискать, а ты по краю ходишь, того и гляди все отношения поломаешь. Я не представляю? Это я то? Да знаешь ведь, что мне в жизни не везло. Чтобы иметь успех у женщин надо быть вот точно идиотом, как ты!

Яков вдруг повысил голос и начал произносить слова с такой убедительной страстью, что я мигом притих. А он продолжал:

– Знаешь ли ты, Анатолий, что такое настоящий успех у женщин? – он пафосно ткнул пальцем в потолок и по-гусарски расправил усы. – И как редко он достается. Не знаешь ты ни черта! Так вот, послушай. Может быть твой друг и не самый большой Дон Жуан, но был однажды и на моей улице праздник.

Я удивленно уставился на Яшу. А он начал энергично расхаживать по кухне с чашкой в руке. Прям, Станиславский.

– В незапамятные времена молодости, как все мало-мальски уважающие себя студенты, твой покорный слуга имел честь проживать в общаге. Чудесная школа жизни! В муравейнике, бок о бок со сверстниками, мигом находишь верные понятия о людях, и познаешь правила взаимоотношений. В том числе, и с противоположным полом. Одна трудность – внешностью я тогда сильно уступал и Луи де Фюнесу, и Фернанделю и Барбаре Стрейзанд вместе взятым.

– А Барбара тут причем?

– Слушай! Внешность – не ум, на дороге не валяется. Меня с детства дразнили ушастым. А юность добавила в палитру еще худобу, сутулость и прыщи. Как тебе партретик?

– Пестренький.

– Вшивенький! – отрезал Яша и чуть не пролил кофе на пол. – Ай, ты ж! Как с этим жить! Представляешь, через какие тернии надо было продираться, чтобы завоевать хоть подобие уважения товарищей. В драке – побьют, в столовке лишний раз не накормят, а уж о девчонках и речи нет – даже не заметят! А девушки – это же…

– И?

– Случай! У каждого в жизни есть счастливый случай. Если повезет и окажешься в хорошем месте да в теплое время суток – ты в дамках! Еще Бетховен говорил мне на досуге… Помнишь Бетховена?

– А то!

– …что если в нужный момент стучать по клавишам рояля, инструмент сам сыграет вальс. Короче, к делу. Была у нас в то время мода собираться большой компанией и играть в «крокодила». Зачем так странно назвали хорошее занятие – не знаю, но играли взахлеб! До поздней ночи просиживали. Сходились комната на комнату. Человек по пять-шесть в команде.

– Мы это звали «паровозом», – меня увлек Яшин рассказ, – тоже не помню, почему. Одни другим слово загадывали, а те жестами изображали.

– Не все. Какой-то счастливчик выслушивает слово от противников и своим показывает молча. Что только не придумывали!

Всякие цветки, селезенки, аквариумы, сувениры, фотографии и даже зеркала пролетали на «ура»! Доходили до суспензий, синхрофазотронов и целых предложений, вроде пословиц с поговорками. Хохотали до упаду. Всегда были фавориты, те, кому удавалось любое слово или фразу изобразить моментально. Минута – и чик! – готово. Я в героях не ходил, но и дурачком не был. Но однажды, – слушай! – играли с девчонками. Их, человек пять и мы с пацанами. Дальше – веселее. К полуночи все слова перебрали. В выигрыше, как ни крути, женский пол. А на кону – не бантики! – кто продует, бегут по коридору голышом!

Вот тут меня и дернуло! Давайте, говорю, любое слово объясню без рук, одной только мимикой лица, но если уж объясню, то победа за нами. Машка Ноговицына, самая крутая их них, тут же: «Давай!» и в хохот. Но если не объяснишь, бежать тебе голым вокруг общаги!

– Голый Яша – это кино!

– Голый Яша – это ужас. Я оторопел. А они смеются, и парни давай меня под ребра тыкать – рискуем, вперед, не дрейфь. Махнул рукой – моя же инициатива. Ушел с девчонками в коридор. Те шушукались, шушукались и, наконец, шепчут мне, – удумали же! – «пеньюар». Пеньюар – представляешь! Какие, к лешему, в те времена пеньюары? Выкопали! Я это слово слышал, кажется помню, но что означает – никак в толк не возьму. Вроде легкое что-то. А уже пора. Заходим в комнату, мои сидят, уши навострили – ждут. Машка мне, для куража, руки за спиной шарфом связала, и кричит: «Время!»

– Ну, как ты, выкрутился?

– Говорю тебе – звездный час. Не понимая слова, со связанными руками, я носом да ушами, не зря же оттопыренные, почти минуту объяснял. Безнадега полная. В голове одна мысль – как я голый-то побегу, – на дворе ноябрь. Швах, кранты, бирюльки! И тут, – оп-па! – Серега, фамилию не помню, как заорет: «Пеньюар!» Все обалдели. А я ему во все горло: «Он, мать его!» Девки от изумления с кроватей попадали. Никто не ожидал. А я меньше всех.

– Гений!

– Лучше! Общага – мир тесный. На следующий день все слышали, что я тот знаток женского белья, который «пеньюар» носом и ушами показал. Боготворили как Гагарина! Ко мне слава прикатила необыкновенная. Я может быть раз в жизни, но заимел успех у женщин. Не в шутку! Как прознали, со мной даже старшекурсницы потом вежливо здоровались. Преподаватель физкультуры раз пять тайком выспрашивал, что такое, этот пеньюар и слезно просил рассказать, как его произнести ушами. И с Нюрой своей я тогда познакомился…

Я уже хохотал в голос, пока он заканчивал хвастать своими похождениями.

– Да ты плут! Ай, да плут!

Яша замолчал и заботливо глянул на меня, как профессор Стравинский на Ваню Бездомного:

– Отпустило?

Я посмотрел на недопитую чашку кофе, понял, что его болтовня как-то странно подействовала, отвлекла напрочь, и честно признался:

– Да.

Крашеная тетька из автобуса мне все еще не нравилась, да и помолодеть не успел, но одышка исчезла, а на душе полегчало. Яша, не медля, взял меня за плечи, внимательно посмотрел в глаза и ласково молвил:

– Тогда, пошел вон, сукин сын! И цветы не забудь, пердун старый. А вернешься, если вернешься, конечно, – все расскажешь. Обещай!

– Яшенька, сам ты сукин сын. – ответил я комплиментом и обнял его, – Побегу, ладно? Может быть на шесть часов еще успеем. Пока!

– Бог в помощь, счастливчик! – он театрально «смахнул слезу». – Наташе поклон от меня низкий.

– Пока-пока!

Я спешил к остановке и мысленно благословлял Яшу. Хитрец. Даже ни одного анекдота не рассказал, про каких-то композиторов наплел, и всего-то бюстгальтер… фу, ты, пеньюар, вспомнил. Намолол всякой чепухи, а на душе посветлело. Ай, да молодец. Куда без него!

Я торопливо набрал номер, дождался ответа и начал извиняться:

– Алло! Наташа, тут такое дело…

А через минуту уже гадал, может и правда рассказать ей эту яшкину историю. Как будто со мной приключилось. Успех у женщин все-таки – не шутка. Рискну. Ну, чем, в конце концов, «пеньюар» может помешать старому танцору?

Ох, лишь бы только та крашеная по дороге не попалась…