Дембеля

История реально имела место быть. Рассказывал свекор. Эх, весело раньше жили...

Эх, и знатный самогон был у бабы Мани! Ядреный, аж до самого копчика пробирал. Местные алконавты беспрестанно ходили к ней, в этот уголок рая на земле. А бабка ничем не гнушалась: ей-то наплевать было, что спаивает она мужиков сельских. Уж и поджигали сено ей и ворота черной краской метили, только бабке все по барабану. Главное, чтоб копеечка в кармане звенела.

Гнала как-то бабка самогон, в чем ей успешно помогал муж, он же главный дегустатор готового продукта, дед Кирьян. Бывало, закладывал хрыч за воротник, и нехило закладывал, но как истинному ценителю самогона – цены ему не было. Практически безошибочно определял он крепость напитка, еще в стадии зарождения пробовал брагу и выдавал свой профессиональный вердикт.

Так вот, значит, в очередной раз гнала бабка дьявольское зелье, и дед неподалеку крутился. А надобно сказать, что отходы от самогоноварения (сивуха, или как это правильно называется) бабка наказывала мужу сливать в специально выкопанную для этого яму за домом. Так было и в этот раз: сунув деду отходы, бабка командировала того на задний двор. Однако что-то пошло не так.

Кирьян, страдавший от жуткого похмелья (а посему башка у него плохо соображала), решил провести эксперимент: вылил сивуху не в яму, а прямо посредине скотного двора. Курицы, которые в это время мирно прогуливались неподалеку, с радостью кинулись на неведомое лакомство. Глупые, что с них взять… А довольный дед, посчитав, что замел следы идеально (куры уничтожат все улики), поплелся в дом, где и уснул.

Разбудил его нечеловечий вопль дражайшей половины, несшийся со двора. Выскочив, дед стал свидетелем страшного зрелища: мертвые куры валялись по всему двору, который сейчас больше напоминал Куликовское поле. Рыдающая Маня стояла посреди трупов и отчаянно голосила: шутка ли, около тридцати несушек полегло смертью храбрых, став жертвами неизвестной эпидемии. Об истинной причине высокой смертности среди кур дед предусмотрительно умолчал, дабы не быть повешенным. Но баба Маня не была бы бабой Маней, если бы не придумала кое-что: икая от недавних слез, она заявила деду, что, мол, хоть перья с них соберем для подушек. С паршивой овцы, как говорится… Не ошпаривая тушки, кое-как, старики стали дергать с покойниц перья и кидать их в ведро. Вскоре перьев было надергано прилично, и полуголые тела бабка велела деду оттащить на помойку, что Кирьян благополучно и сделал.

Под вечер Маня пошла на задний двор кормить оставшуюся в живых скотину и испытала второй раз за день сильнейшее душевное потрясение: нестройной колонной, пошатываясь, навстречу ей шли… зомбо-курицы! Ну курицы как есть: полуголые, с торчащими кое-где и кое-как перьями, вялые, но живые!!! К истошно орущей жене подоспел Кирьян и онемел: ему показалось, что куры восстали, чтобы отомстить. И справедливо, кстати: с живых-то перья сдирать негоже… Что-то бессвязно бормоча (куриный язык-то и по "трезвянке" внятностью не отличается, а тут уж и подавно), новоиспеченные дембеля промаршировали в курятник...

Конечно, потом старик сознался жене, сказав про причину куриной комы, получил по шапке, естественно. Зато теперь всегда оттаскивал отходы подальше да косился на кур, конечно, уже заново обросших перьями…