Кровавое сияние
- Отпускаем... - голос заведующего, как всегда, жизнерадостный, но даже это, увы, не способно скрыть в подобных случаях привычную грусть. - Думаю, на тринадцатом найдется место...
Мое тело пошатнулось после легкого хлопка его мощной руки по плечу и я, впопыхах, вздыхаю.
В данный момент мир замирает, теряет всякую важность в наших жизнях. Будто теряешь себя, забываешь о важности дышать, ходить, думать...
Замечаю немного обескураженные взгляды девчонок рядом со мной, и сдаюсь подобно им. Они разочарованы, или, скорей всего, чем-то немного опечалены.
Я же, проработав более трех лет в отделении интенсивной терапии, потерял, наверное, здоровую долю человечности и чужая смерть для меня уже не является чем-то странным, или вызывающим грусть. Просто превращаюсь в робота.
Дежурные врачи поджимают плечи, снимая перчатки, и медленно покидают палату вслед за Михалычем, что, как и подобает заведующему отделения, молча удаляется за дверь с загадочным блеском в глазах.
- Ну и хрен с ним, - немного воспалилась Анюта, и, отчаянно махнув рукой, скрылась с глаз. Пусть она и не так уж отстала от меня в опыте работы медсестрой, но смириться с уходом кого либо в иной мир не может, и другие, не меньше меня, ее понимают. Но что ты можешь сделать, когда тебе были отданы четкие распоряжения, не подчиниться которым ты не в праве?
- До встречи, Дементич... - слышу собственный хрипловатый полушепот и тихо наблюдаю как булькающее дыхание пациента замедляется на моих глазах.
Сколько ему? Около девяноста лет? Но судя по сухой, покрытой багровыми от уколов и капельниц пятнам коже, чрезмерно худощавому телосложению и запавшим от усталости глазам, деду можно дать все сто девяносто.
Я даже не заметил, как остальные медсестры покинули палату, и вернулись на пост наблюдения, что находится прямо за моей спиной, за полустеклянной дверью.
Мой взгляд сосредоточен на пациенте, на поросшем сизой бородой Дементиче.
А он все еще хрипит, все еще клекочет, как мотор старого трактора, но его запах говорит сам за себя. Старик стремительно покидает нас, и спасти его невозможно. Сетка багровых пятен уже укрыла его тело, словно своеобразная мозаика, тянется от ступней к животу. Глаза заволокло стеклянной пленкой, а это не даже первые признаки.
Но я жду... Я в ожидании того момента, когда душа Дементича окончательно покинет бренное тело. Это что-то типа моего собственного обряда, провожать их на ту сторону. Ну и...
У меня есть собственный секрет. Не знаю, может, с опытом, каждый может разглядеть в такие моменты это необычное явление, но я не особо интересовался у коллег по поводу этой странности. Или я просто сошел с ума и пытаюсь отрицать очевидное.
Я совсем недавно начал замечать то самое странное свечение. Совсем незаметный блеск, что образуется над уходящими, совсем слабый, что появляется лишь на долю секунды, а затем, как невесомая пыльца, исчезает.
Но фишка в том, что это не совсем простое свечение. Не знаю, может я немного двинулся мозгами от переутомления на суточной работе здесь, но отступать от собственных традиций не намерен.
Главное не проморгать, не пропустить этого момента, иначе так и не узнаю какова судьба Дементича, что ждет его после смерти.
В палате потушили свет, чтобы остальные, более адекватные, зрячие, и запуганные столпотворением врачей и медсестер, пациенты не могли узреть кончину старика.
Но я продолжаю стоять в полнейшей темноте, и рассматривать хрупкие старческие черты Дементича в лунном свете окна напротив.
Еще секунд пять, и его агония закончится окончательной остановкой дыхания. Голова уже не качается вперед-назад из-за затруднения дыхания, невидящие глаза, как две устрашающие орбиты, уже навыкате и устремлены куда-то вдаль, а костлявая грудная клетка больше не вздымается.
Может мне кажется, впрочем как и всегда, но я слышу как отбивает последний ритм его истрепанное возрастом сердечко.
Раз... Два... Три...
- Егор! - за спиной послышался голос Машки, и я машинально поворачиваюсь назад, как ошпаренный, чтобы разглядеть что-то за тонким стеклом двери, по ту сторону, где на посту что-то живо обсуждают мои коллеги по работе.
- Иди сюда, констатация на два ночи. А ты же вокруг него все время крутился, значит оформляй, - дура, кричит на все отделение, не хватало чтобы куча лечащихся пациентов поняла ее тупую шифровку, и всполошилась.
Злобно отмахиваюсь, и устремляю взгляд на Дементича.
Черт... Опоздал... Не дышит...
А если огонек красный? Если не упокоится?
Да, да, знаю, глупо называть вещи своими именами, тем более, когда не знаешь как эти души устраиваются по ту сторону от нас. Но все же у меня собственные мерки и предположения по этому поводу.
Если то самое свечение бледно-голубое, то значит волноваться не стоит, и усопший ушел не озлобленным, не держащим на кого-то зло или обиду. А вот если красный...
- Егор, мать твою... - тихо огрызается Анюта, и я покорно подчиняюсь их воле, поворачиваясь к ним.
- Прощай, Дементич... - шепчу в след, и закрываю за собой дверь...
***
Девчонки знали, что если дежурят со мной - для них дежурство сплошная халява, а для меня утроенное напряжение. Ну не могу я их нагружать работой, не то чтобы лишней, а и по закону возлагаемой, ведь это же прекрасная половина человечества, и эта половина еще должна обеспечить мир потомством. А мы, мужики - терпеливый скот, на нас еще ездить и ездить.
Разумеется со Степановной в морг переться именно мне, но я не против. Пару минут тишины там не с чем не сравнимы, если учитывать то, что остальные двадцать четыре часа наполнены хаосом, криками больных, нитьем девочек медсестер и упреками врачей, за невыполнение мелочей в виде: "Нужно протереть ему лицо, смотрите, у больного пятки торчат, тот хочет воды, тот не доволен вашим к нему обращением...".
- Да пошли вы, - тихо шиплю, чтобы не услышала санитарка, пока мы медленно спускаемся в лифте на тринадцатый этаж, вернее в подвал.
Именно там находится холодильная камера морга, или морозилка, как мы ее называем, где собираются все трупы с отделений больницы, а потом увозятся на вскрытие, или на похороны. Иногда тут можно приобрести готовые, оббитые черной тканью гробы и венки, если родственники усопшего слишком спешат, и не желают сильно заботиться об церемонии.
Каталка с Дементичем прижимает меня к стенке лифта, и я болезненно выдыхаю, из-за чего все дурные мысли вылетают из головы.
- Извини, Егорка, - поспешно бубнит Степановна, чуть натягивая каталку на себя, - Ты такой худой, что и забываешь о тебе порой...
Я на нее не обижаюсь, при ее весе я всегда буду худым сморчком, даже если хожу в качалку с Машкой по выходным, чтобы она там подцепила себе достойного кавалера.
Вновь отстраняюсь от мира сего, глубоко закрываясь в себе, в своих тупых мыслях и воспоминаниях, лишь бы не сталкиваться взглядом с белой простыней, что слишком четко обтягивает хрупкие черты лица покойника, слишком плотно прижимается к его худощавому и немочному телу.
Прозвучал ненавязчивый звонок лифта, раньше красная, кнопка этажа загорелась зеленым. Смотрю вверх, где над дверями желтыми цифрами горело число "13", и двери со скрипом открываются.
О да... Мое любимое место в этом чертовом дурдоме, территория, где возможно все, если захотеть, в плане тишины и спокойствия. Степановна чуть ежится от холодка, что обдал ее сразу же, и неуверенно выходит из лифта.
В этом помещении темно и сыро, а антисанитария тут настолько возмутительная, что даже бомжи бы сплюнули через плечо. И воняет мертвечиной, но, скорей всего, это дохлые коты, что наелись крысиного яда, который тут удачно разложил сторож.
Одинокая лампочка над нашими с санитаркой головами жалобно поскрипывала, чуть колыхаясь на дротике из стороны в сторону, растревоженная молью и мухами.
Побывав тут впервые, я истерически рассмеялся одной из санитарок в лицо, не в силах поверить, что именно это место называется "морозильником". Тогда, еще будучи зеленым, как леприкон, в делах медицины, я подумал, как же много в этом месте совпадений с тем фильмом ужасов, который я на днях смотрел. "Страх" - кажется именно так назывался тот фильм...
- Толкни ее, колеса застряли на выходе, - пыхтела Степановна, потягивая на себя каталку, пока я застыл, отдаваясь своим мыслям.
Быстро берусь руками за ручки, между которыми торчат старые ноги Дементича, такие сухие, покрытые язвами из-за сахарного диабета. Из этих ран недавно сочилась сукровица, и ее остатки все еще виднелись, будучи присохшими к полопавшейся коже между пальцев и синих ногтей.
"И запах соответствующий", - заикнулось легонько в голове, пока мы проталкивали вперед каталку.
За собственными мыслями я даже не заметил того, что мы со Степановной уже продвигаемся вдоль старого темного коридора. Тут света еще меньше, старые лампы дневного света, на расстоянии метров десяти одна от одной, блекло моргали, как гирлянды на новый год. Кто-то считал, когда обустраивал этот подвал, что в таком случае света будет достаточно для того, чтобы преодолеть расстояние от лифта и до морозильника длинной в метров триста, но видимо не рассчитал чего-то.
Тут было так темно и сыро, что, иногда, буквально задыхаешься, словно больной на клаустрофобию. На поворотах приходилось подсвечивать мобильным, чтобы не врезаться в плитку на стенах, а то обязательно накажут. Зажравшиеся сволочи...
Слава богу, что легкое тельце Дементича не затрудняло поездку, даже если старая каталка скрипела при каждом давлении на нее.
Понимаю, что уже совершенно ничего не вижу, видимо, в некоторых местах, люминесцентные лампы на потолке сгорели. Слышу только хриплое дыхание курильщицы санитарки, что делает вид, будто усиленно тянет каталку на себя, даже если этим в данный момент занимаюсь именно я, принимая весь вес на себя и толкая ее вперед.
Будь я на месте Юльки, скажем, той, кто и комариного писка в ночь испугается, а ведь она моя коллега, блин, то уже давно бы начал накручивать себя, типа, а вдруг труп шевельнулся, ведь играющие на простыне тени, под тусклым светом мелькающих иногда над головами ламп, могли накрутить как угодно.
Но я на подобное не куплюсь. С детства бабуля учила:
"Бояться нужно не мертвых, а живых, Егорушка. Мертвые боли не причинят, а живые и умертвить могут. Запомни это..."
И я помнил, как сейчас, когда ее сухие от старости руки поглаживали меня по голове, а дрожащий голос екал где-то у уха.
Мы резко остановились, и я быстро отпрянул назад, чтобы не натолкнуться животом на голые ноги Дементича.
- Приехали, - пыхтела Степановна, будто минуту назад таскала за собой не каких-то там сорок килограмм, а целый танк.
- Я открою, - тихо выдыхаю, обходя каталку со стороны, и протягиваю к женщине руку, чтобы та вручила мне ключи.
Двери морозильника немного заржавели, и плохо поддавались напору, слава богу, что хоть лампочка над входом все еще горела, иначе никто бы и носа не ткнул сюда, даже самые смелые - за этими дверями невозможно было стоять, не зная, что ожидает с той стороны.
Ходили слухи, что одна медсестра уволилась сразу же, как в одну ночь, когда в больнице стоял завал, и умерших от желудочно-кишечного кровотечения было немерено, и возить их приходилось в морг каждые два-три часа. Говорили, что она что-то странное увидела в ту ночь.
Я смеяться над подобным не стал, тем более, когда сам столкнулся с невозможным, и теперь продолжаю сталкиваться с этим каждый раз, когда кто-то умирает у нас.
Двери жалобно заскрипели, поддавшись мне с третьего раза, и Степановна быстро потянулась к выключателю, чтобы включить свет в морозильной камере. Но тот ей не поддался, даже раза с пятого, на что я решительно отмахнулся, указывая женщине, что не стоит так утруждаться. Ведь на деле это обычный, с облупленными постоянным столкновением с каталками стенами, подвал, где запашок стоял намного более едкий, нежели от трупиков кошек и крыс.
Быстренько заглядываю внутрь, и вижу парочку не укрытых стариков, что будто молодожены прижались друг другу на каталках в темноте. Даже горько улыбаюсь, заметив насколько они посинели от минусовой температуры в этой небольшой каморке. Теперь их компании сулит пополнение. Думаю, Дементич тоже будет рад новым людям.
Быстро отхожу в сторону, и наблюдаю как решительно старушка Степановна толкает каталку в морозильник. От перенапряжения ее лицо покраснело.
- Блин, простынь забыла, - чертыхнулась она, и стремительно направилась в след за трупом, - с потрохами за не сожрут...
- Стой, - что-то резануло по сердцу, как ножом, и я быстро заграждаю старушке проход своей высокой фигурой.
Возникло такое ощущение, что, если она туда зайдет, случится что-то, по крайней мере, неожиданное. И вот... За мой спиной тут же что-то хрустнуло, и Степановна в ужасе отсахнулась назад, подальше от меня и прохода.
Оказывается, лопнула старая лампочка над дверями, и осколки ее посыпались мне на голову.
- А чтоб тебя, твою мать... - срываюсь на тихий шепот, почувствовав, как что-то рассекает мочку уха, и бровь.
- Егорушка, - застонала Степановна, но бросаться ко мне не спешила. Ее старые руки, прям как у моей покойной бабушки, немного задрожали, и прижались к губам, будто пытались сдержать прорывающийся наружу крик.
- Давайте, Степановна, на выход, я сам все принесу, - отвечаю немного раздраженно, осторожно стряхивая с себя остатки тонкого стекла, если таковое еще имеется, - Быстренько... Не стойте тут, как истукан.
Старушка неуверенно кивает мне, и ее короткие ноги быстренько пошлепали по пыльному бетонному полу прочь, в темноту, в так ее хриплому напуганному дыханию.
Наконец-то, долгожданная тишина... Медленно закрываю глаза и прислушиваюсь к собственному дыханию. Я один, а холодок за моей спиной, ничто иное, как обычный кондиционер, не больше.
Никто ведь не дышит мне в спину из старого морозильника, никто ведь не смотрит на меня глазами-блюдцами, словно желающий полакомиться живым мясом трупик.
Мои пальцы хватаются за ручку двери и я, не открывая глаз, быстро закрываю ее. Только теперь пытаюсь рассмотреть в темноте хоть что-то, потому что сам замок увидеть не могу.
- Чертово дежурство, - раздражение начинает преобладать над здравым рассудком, и руки вот-вот задрожат от злости, - Чертова жизнь...
Наконец до меня доходит, что в кармане халата лежит мобильный телефон, и я быстро тянусь к нему, чтобы подсветить. А затем, в следующие несколько секунд я был настолько увлечен тем, чтобы закрыть замок, что забыл об обещании Степановной.
- Чертова простынь, - голос мой уже намного громче, а раздражение ступает место глухой ярости.
Никогда я еще не был настолько зол. С чего бы это? Может из-за того, что стою тут один, в полной темноте, за спиной моей толпятся в ровном строе открытые гробы у стенки, а в уголке, в куче всякого мусора, валяются остатки ели, что все еще пахнет свежестью, как в лесу. Никогда не думал, что ее могут использовать в изготовлении похоронных венков, но таки используют.
Дыхание мое сбивается, когда я вновь вставляю в ржавый замок старый ключ.
"Как всегда, эта старая растяпа что-то забывает, а мне потом разгребай. Достали..."
Ну вот, руки задрожали, поддаваясь накатывающей волне злости, телефон вырывается из рук и с глухим свистом летит на пол. Не теряя времени на матерные, быстро наклоняюсь вниз, ощупываю бетонную поверхность земли под ногами, чтобы найти телефон, и убедиться в том, что он не вырубился. Но вместо этого наталкиваюсь на что-то более мягкое. Какая-то ткань...
- Вот клуша, - бубню под нос, и продолжаю шариться по полу пальцами, пока не натыкаюсь на что-то твердое и квадратное, - Забыла простынь, забыла простынь...
Мобильный не вырубился, как я и надеялся, просто перевернулся экраном вниз. Такое старое бревно, упав с десятого этажа, не разобьется, уж точно.
Иронично хмыкаю, подсветив в ту сторону, где недавно пальцы нащупали простынь, и правда вижу именно ее, лежавшую у самой двери, в лужице грязной воды.
Да, и вода тут сейчас повсюду. Осенью и зимой, когда идут дожди, или температура зимой поднимается выше нуля, и снег начинает таить, вся жидкость уходит вниз, стены сыреют, земля под ногами тоже, а когда пробивает трубы над головой, то и вовсе весь пол заливает водой.
Быстро хватаюсь за сухой конец, чтобы вся не успела промокнуть, иначе в лифт с мокрой тряпкой меня никто не пустит, и тяну простынь на себя.
- Какого хрена... - тихо выдыхаю, делая новое открытие.
Простынь застряла... Застряла в щели двери, ее добрая часть была там, по ту сторону морозилки, словно прежде с кого-то соскольз...
- Твою... - остальные слова застряли в горле, сердце начинает грохотать, будто калаш по жестянкам, когда телефон метнулся мне за спину, чтобы глаза смогли рассмотреть весь радиус местности вокруг.
И когда взгляд зацепился на бетонном полу позади, я почувствовал как волоски на моей голове медленно становятся дыбом. Сухой пол весь, прямо весь за моей спиной был усеян влажными следами босых ступней, что, наверное, до этого стояли в той самой луже, где стремительно тонула белая простынь.
Еще немного и я чувствовал, что закричу, закричу так сильно, что лопнут барабанные перепонки, и порвется горло, если это только возможно.
Любые мысли о том, что это чья-то злая шутка, что это обман зрения, или что-то еще банальное, покинули меня, вместе со здравым рассудком, и я быстренько прижался к тому, что было за спиной, лишь бы тело не поточилось вниз, на землю.
- Какое сияние... - губы были мне не подвластны, и тихо что-то нашептывали, словно молитву, - Какого цвета твое сияние, Дементич...
- Кровавого...
Это был не мой хриплый шепот, как и не металлическая дверь была за моей спиной в этот момент. Что-то тихо, свистящее дышало мне в шею, звук этого дыхания я уже слышал прежде... В палате...
И я закричал, закричал так громко, как только мог, будто это отгонит наваждение, будто фантом у меня за спиной исчезнет, растворится под давлением звука. Но собственного крика я не услышал, в ушах барабанила кровь, что стыла в жилах у самого сердца, и я почувствовал, что задыхаюсь, что мое лицо синеет от нехватки кислорода. Просто не могу издать ни малейшего звука...
Дрожащая рука дернулась вверх, я резко поворачиваюсь назад, чтобы заметить, как наткнулся свет экрана моего мобильного на бездну большущих карих глаз, что смотрели на меня, сверкая красным огоньком...
- впервые слышу про такое явление, что еще у живого человека появились трупные пятна. Они на то и трупными называются, что появляются на теле после смерти. Причем не сразу, а в течении нескольких часов, по их размеру, цвету и локализации, судмедэксперт устанавливает время смерти.
- вот те раз! Не знал!
- холодильная камера. Трупы, к счастью, не замораживают.
Сюжет не нов, но в целом неплохо. +
Si vis pacem, para bellum
Vampirius, спасибо, ляп на счет камеры я исправлю, не доглядела, а вот на счет трупных пятен сейчас объясню: когда кровообращения человека нарушается, случается это частюка из-за каких-то сердечных болезней, или патологий, или же если где-то находится тромб, в основном нижняя часть тела постепенно начинает покрываться своеобразными пятнами и их количество постепенно увеличивается, вплоть до шеи. Часто это случается тогда, когда процесс необратим и человек за считанные секунды прощается с жизнью, а иногда после смерти. Мы у себя в отделении привыкли называть это трупными пятнами, чтобы не заморачиваться, и тут я тоже оплошала, не указав в приметках, о чем имела ввиду, просто втулив в текст нашу общую привычку, поэтому тоже каюсь.)))
Разочаровавшаяся в жизни...