Исторические рассказы

Куаньяр отправился в очередной раз навестить своих «узников», затворниками проживавших уже больше месяца на улице Сен-Флорантэн. Кроме ограничений свободы поводов жаловаться у них не было, в их полном распоряжении неплохо обставленная квартира из трех комнат, не считая гостиной и кухни, где готовит и прибирается лично им нанятая пожилая женщина.

Внутренний раскол к лету 1794 года зашел слишком далеко. Делая обманчиво-примиряющие жесты, обе стороны в тайне готовились к решающей схватке.

Норбер вспомнил предложение Сен-Жюста, чтобы использовать арестованных аристократов, заставив их отбывать трудовую повинность, там, где это потребуется, сделав это заменой массовых смертных казней.

Оба правительственных комитета располагались в здании бывшего королевского дворца Тюильри или точнее павильона Флоры, именуемого сейчас павильоном Равенства. Парламент революционной Франции – Национальный Конвент располагался там же.
Уникальное здание. Тюильри с равным успехом мог стать как памятником королевской власти, так и памятником Великой Революции, если бы не был сожжён во время восстания Парижской коммуны в 1871 году…

Отступление. Снова отступление. Мы вернулись к старым траншеям. Да-да, старым (старым?) добрым (добрым?) траншеям. Мы не видали их мгновение, позиционно держась за опору. Затем – дали бой! И вот результат - мы отброшены сюда снова. И снова - это отступление.

Что ж… не так далеко мы ушли, не так уж прямо «назад» нас отбросило к прежней позиции. По-прежнему – отныне ничего не будет. Ведь мы сейчас совершенно не «по-прежнему» смотрим друг на друга и на всех вокруг. Всех? Всех задействованных в сцене возни. О, вышло бы великолепное батальное (батальное?) полотно:

Молодая девушка, сидя на каменных плитах пола в страхе жалась к коленям старого священника. Рядом сидела молодая мать с ребенком на руках. С тревогой вглядывались они в Клерваля, который развернул свой список и начал читать.
Интересно, кто эти несчастные, что они оказались здесь, но уж точно не контрреволюционеры, трудно в это поверить, и можно ли что-нибудь для них сделать?

Анри Клерваль, высокий худощавый шатен лет 30 в должности регистратора революционного трибунала, который должен был произвести по спискам вызов осужденных, в это утро явился в стены Сен-Лазар не один, его сопровождал агент Общественной Безопасности Куаньяр.

Внешний вид Клерваля немного удивил Норбера. Красный колпак, из под которого выбивались длинные рыжеватые волосы, на плечи наброшен плащ, из под которого виднелась карманьола. Сам Норбер выглядел вполне официально, чёрный сюртук, трехцветный пояс-шарф, шляпа с кокардой, высокие сапоги.

Кабинет Робеспьера в Тюильри, расположенный на втором этаже, был полутёмен и слабо освещён кенкетом. Темнело, начался крупный дождь, капли тяжело стучали в стекло, дорожками размывая пыль.

Ах, как это было здорово! Как весело и славно мы провели прошлую осень в поместье. Вы там каждый день ухлёстывали за какой-то девчонкой. Не помню имени. Кажется, её смешной брат ещё любил ловить бабочек на болоте. И вечера…

Куаньяр бесцельно блуждал по набережной Сены уже более часа, пытаясь привести в порядок мысли и чувства.

Болью отозвалась память на эту неожиданную встречу с прошлым.

- Твою мать, Индеец! Что, уже не признаешь старых друзей?, - неожиданно Норбер услышал низкий глухой голос. Норбер вздрогнул и обернулся, он узнал этот голос. Этого не может быть...

За столиком открытого кафе небрежно развалился санкюлот.

Выглядел он весьма колоритно, из-под шерстяного красного колпака с кокардой выбивались пряди непомерно отросших темных волос, потертый длинный редингот, узкие брюки, на ногах низкие сапоги.

Сузившиеся глаза с жестковатой насмешкой изучали его как-то не слишком дружественно.