Последняя воля Артемиды.02

- Он будет скрываться под видом нищего и остановится в твоём доме. Новость о возможностях твоих родственников достигла ушей самого Рима. Посол Сирии сам предложил Августу посетить город, и что его невеста способна творить чудеса. Состояние императора довольно плачевное, но только узкий круг осведомлён на сколько. Он готов довериться твоим родственникам, но никто не имеет права знать правду, кто гостит в твоём доме. Это был личный приказ императора мне.
- Стало быть,
- Он не знает никакой правды, но именно мне поручил это передать тебе вот его письмо. - Он подал свиток и неожиданно пошатнулся и упал по середине дворика без чувств.

Юстиниана склонилась над бездыханным телом несчастного и сдавленным голосом, полным удивления проронила: "Но он мёртв".
Клавдий и Антоний стояли в ужасе. Им понадобилось время, чтобы прийти в себя.
(В предыдущей части)

Девушка покинула свои покои через час: в диванной комнате её уже с нетерпением ждали её мужчины.
- Ну что там? Что ты увидела?
Она устало рухнула напротив и уронила голову на руки: "Это более чем неправдоподобно. Его отравили. Травили медленно, не сразу, даже не подозревая, что человек и без того был уже на грани. У него останавливались почки и какой-то месяц, и он умер бы естественной смертью, но кто-то стал ускорять этот процесс приблизительно за неделю. То есть его готовили заранее к этой миссии, чтобы он передал тебе послание и сразу же умер. Как он дотянул с такими дозами до города - я просто поражена. Я знакома с этим ядом, но у нас этот порошок скорее редкость, чем обыденность. В последний раз его мне показывала Тина, когда я была подростком. Погодите, кажется, я о нём даже читала где-то, но где? Теперь ваши версии, я как целитель уже вынесла свой вердикт. - Она пытливо посмотрела на мужчин.
- Император таки боялся огласки? - Потёр устало виски губернатор.
- Что-то тут не так. Император лично распорядился доставить письмо тебе. Где была гарантия, что он успеет? Что-то не вяжется, - Пожал плечами Антоний.
- Тут я готов согласиться с тобой немедленно. Император тут не участвовал.
- Тогда его сын или его команда?
- А им какой смысл? - Удивилась девушка.
- Пока ничего не знаю, - Растерянно покачал головой Клавдий. - Чушь какая-то. Ладно, я прикажу сейчас же слугам забрать тело и похоронить, - Он бросил на низкий столик свиток от императора, и девушка тут же взяла его в руки, чтобы почувствовать запах.
- У этого яда какой-то особенный запах, он истощает человека, и он начинает есть больше и больше, а сил не прибавляется, а тем временем организм не способен бороться с быстро наступающим истощением. У меня будет время осмотреть как нашего императора, так и тех, кто прибудет с Октавианом-Флавием.

Юстиниана находилась во дворике, где они с Антонием проводили соревнования. Девушка стреляла из лука точно в мишень стрелу за стрелой и чувствовала, что она не может совладать с собой. Её охватила депрессия.
- Ты очень предсказуемая, моя девочка, - Послышался ласковый голос Клавдия. - Если тобой овладевает отчаяние - ты можешь часами стоять и пускать стрелы.
- Слава богам, стрел у нас хватает, - Буркнула Юстиниана. - Он умер внезапно, и я не могла ни чем ему помочь. Ненавижу это состояние, когда умирают люди, а я бессильна.
- Ну чем ты могла бы помочь, скажи мне на милость. Чем? Если судьба его была предрешена.
- Если в этом все тонкости политики, то я только и буду, что коллекционировать трупы, успевая гадать, где и когда, и при каких обстоятельствах ему приготовили вход на небеса. Это не дар, а наказание с полу взгляда понимать, что в душе того или иного. А души, собственно говоря, у всех одинаковы.
Дядя подошёл к племяннице и взял нежно её за плечи.
- Просто не надо задумываться о том, что невозможно изменить в жизни.
- Жизнь всего лишь миг и прожить её надо ярко, - Голос Октавиана-Флавия неожиданно застал их врасплох, и юноша ловко выстрелил из своего лука в мишень, присоединив свою стрелу к стрелам Юстинианы.
-Ты? - Девушка замерла на месте от восторга, а потом бросилась на шею к возлюбленному.
- Как видишь, я, готов пасть к твоим ногам и возложить к твоим ногам все мои победы! - Воскликнул он радостно, и подхватив на руки Юстиниану стал кружить её с небывалой силой.
Девушка припала к груди возмужавшего юноши. Он действительно изменился, в римском одеянии с пурпурным плащом поверху он был уже немножко другим.
- Sen sahra cöllerinde bir gül olsan, seni kurutmamak icin gözyaslarimla sulardım seni (Если бы ты была розой в пустыне, я бы поливал тебя слезами, чтобы ты не засохла. - Страстно пролепетал юноша.
- Eger bu dünyada seni kimse sevmiyorsa bilki ben ölmüsüm (Если в этом мире тебя никто не любит, знай, что я умерла, - Ответила она ему с пылкостью, нежно обнимая.
- Seni sevdigim kadar yasasaydim, ölümsüzlügün adini ask koyardim (Если бы я жил столько, сколько люблю тебя, я бы бессмертием назвала любовью)
- Vur kalbime hanceri, yüregim parcalansin. fazla derine inme, cünkü orda sen varsin (Вонзи в мое сердце кинжал, пусть мое сердце разорвется, но глубоко не надо, потому что в моем сердце есть ты)
- Seni seviyorum diyen dillere degil, senin icin aglayan gözlere inan (Поверь не языку, который говорит "я тебя люблю", а глазам, которые плачут о тебе)
- Kalbimde 3 cicek yetistirdim. sevmek, sevilmek ve beklemek. sen bunlardan ikisini kopardin, bana sadece biri kaldi; beklemek (В моем сердце я вырастил 3 цветка - любить, быть любимым и ждать. Ты сорвала 2 из них, мне остался один - ждать)
- Birgün bana gülen gözlerle soracaksın, ben mi, dünya mı diye, ben dünya diyeceğim ve sen çekip gideceksin ama bilmeyeceksin ki tüm dünyanın sen olduğunu. (Однажды ты посмотришь на меня и спросишь, смеясь, "я или мир", я скажу мир, и ты уйдешь, но не узнаешь, что весь мой мир - это ты)
Это было своеобразное приветствие, вместо слов любви, ибо каждый был без памяти влюблён в поэмы мавров.
Дядя стоял огорошенный этим потоком стихотворений, а потом медленно повернулся и удалился из дворика.

В эту ночь они остались в доме губернатора: оба сидели на шкуре тигра, забросанного подушками у огня, пили вино и не могли наговориться.
Она слушала о его жизни в Сирии, подобно прекрасную сказку, наслаждаясь каждой историей, позабыв о горестном вчерашнем дне.
Ей вспомнилось её детство и их драки до крови. Теперь это выглядело комично - тогда - всё серьёзно и главное клятва - никогда не стать его женой. Они были так, в сущности, одинаковы с ним: любовь к оружию и к искусству, к наукам, только что не дышали в унисон.
Ей так хотелось поделиться с ним о последних новостях, рассказать обо всём, что тут произошло, но тут её что-то остановило: кто он стал, в сущности, за это всё время? А ведь он был один из тех, кто пришёл в этот город и никто не знает истинной причины их появления. Нет, она не станет ему доверять. По крайне мере пока.
Влияние дяди начинало действовать как магнит. Она инстинктивно становилась более и более осторожной. Девушка решила больше слушать его, чтобы понять скрытый мотив их миссии с друзьями.
Ей было необходима внутренняя сила, которую бы дала любовь, чтобы она смогла понять, что она с ним сможет преодолеть всё. Даже если её жизнь будет идти самой терновой тропой, что он будет её обезболивающим, её опиумом, но разве будет она счастлива, испытав горькие разочарования? Никогда. В ней опять просыпалась та самая взбалмошная 12 летняя девчонка, которая заявляла, что мужчинам не стоит доверять.
- Я должен тебе кое-что рассказать, - Начал неожиданно он. - Я всё смотрел на жизнь в Сирии сквозь розовый туман. Всё сказочно, волшебно, и сладко. Мы всегда зачитывались с тобой любовными поэмами, но их жизнь совершенно противоположна реальности. Я никогда не забуду один случай. Там в Сирии я был приглашён на приём к брату султана. Неожиданно ко мне в ноги упала белая женщина, она стала молить меня о защите, но тут его схватили двое солдат и поволокли из сада. У меня была долгая аудиенция, и когда я вышел опять в сад, то чувствовал, что просто валюсь с ног, когда неожиданно я увидел то, от чего ужас сковал меня полностью. Я не мог ступить и шага: у фонтана валялось ещё живое, но уже без кожи тело той самой женщины. Они содрали с живого человека! Ты понимаешь?
Юстиниана онемела от ужаса.
- Я даже не заметил, как за спиной появился брат султана и стал проливать горестные слёзы: "Я любил её, а она была холодна ко мне. Она разбила в дребезги мои чувства, пытаясь покончить собой. Она пренебрегала моей любовью. Я сделал её смерть лёгкой и безболезненной: перед казнью она приняла слишком много опиума, чтобы чувствовать что-либо" - Он подошёл к валяющемуся телу и перерезал ей горло, обливаясь горькими слезами. Меня рвало всю дорогу. Я уже не мог любить эту страну на столько, на сколько, любил её до этого момента. Я понял, что испытываю жуткое отвращение уже ко всему, что связано с ними, даже с поэзией. Она больше меня не вдохновляет, она меня раздражает и заставляет испытывать дрожь, как в лихорадке, не более того! Но мне придётся туда вернуться и от этого в моих жилах вскипает кровь от презрения!
Девушка подошла к нему и нежно обняла его, уткнувшись лицом в его плечо.
- Если мне придётся опять падать в грязь или мои руки будут испачканы в крови я должен знать, что ты будешь всегда чистой водой, которая омоет моё тело, и я очищусь от всей нечисти, которая по всюду, в каждом уголке и этот настоящий мир творит из нас чудовищ. Я уже чудовище, но мне нужна, ты чтобы понимать, что ещё что-то остаётся в нашей жизни святым.
- Пойдём, ложись и постарайся уснуть. - Она поправила подушки и заставила его удобно лечь и закрыть глаза, - Ни о чём не думай. Просто усни. Здоровый сон принесёт облегчение твоей души и телу. - Gonlumde tek sen varsin askima bir baharsin, kalbimdeki aynaya bir de baktim sen varsin
(В моей душе только ты, ты весна моей любви, я посмотрела в зеркало своего сердца и увидела тебя), - Шепнула она ему ласково и нежно поцеловала в щёку.
Он уснул молниеносно, как маленький мальчик, которому нужно тепло и забота матери.
Юстиниана сидела рядом и смотрела в огонь. Он не знал, что она часть этого грязного мира, по крайней мере, она уже приближена к этому, она уже разделяет тайну прибытия императора. Это означает, что всё может быть и руки его уже запачканы даже, что касалось, смерти несчастного Луция.

Юстиниана тихонько покинула залу, где остался спать Октавиан-Флавий, и войдя в гостиную увидела, что у камина находился дядя. Он сидел к ней спиной лицом к огню. Девушка подошла к нему по ближе, и остановилась на расстоянии несколько шагов.
- Я был уверен, что ты покинешь его в эту ночь. Я слишком хорошо тебя знаю. Ты не из тех женщин, что бросаются в омут с головой напрочь позабыв о здравом рассудке. Вижу, что он сильнее у тебя всего на свете.
- Uzakliklar küçük sevgileri yok eder büyükleri ise yüceltir tipki rüzgarin mumu söndürüp atesi yükselttigi gibi... Askimiz kara bulutlarla kapliysa eger..yagmurun yagmasini bekle çünkü her yagmurdan sonra gökkusagi çikar. (Расстояния губят маленькую любовь, а большую делают сильнее, как ветер тушит свечку, но раздувает костер. Если нашу любовь накрыли тучи, подожди, пока пойдет дождь.. Потому что после дождя появляется радуга). Эти слова уже не имеют никакого смысла.
- Больно видеть тебя разочарованной, - Дядя поправил горящие поленья в камине и тяжело вздохнул.
- Bir bakışın manası, hiç bir lisanda yoktur, Bir bakış bazen şifa, bazen zehirli bir oktur, Bir bakış bir aşığa neler neler anlatır, Bir bakış bir aşığı senelerce ağlatır...
(Нельзя описать смысл взгляда, взгляд бывает и лекарством, и отравленной стрелой, взгляд может столько рассказать влюбленному, но может и заставить плакать годами...) - Цитировала она дальше. - Что-то изменилось в его глазах. Они полны ужаса и дикости, подобно видят всюду опасность и он готов броситься в любую минуту, только бы спасти жизнь любой ценой. Он уже не тот Октавиан-Флавий. Я не вижу жизни в его глазах. Он готов пожертвовать всем, лишь бы завтра встретить ещё один рассвет. Это не тот юноша, которого я помню, с которым мы сидели у костра вечерами, поделив одну лепёшку на двоих, когда лошади уставали от сумасшедших скачек, на перегонки, а потом спали, обняв друг друга, укрывшись шкурами, боясь замёрзнуть до утра. Мы выпускали кучу стрел, а потом до драки спорили, чьих стрел больше попало в цель. Это не тот парень, с кем мы дрались мечами в садах, оставляя после себя лишь жалкие клочья от ухоженных цветов, а потом прятались от сумасшедших от злости садовника и наших матерей, часами просиживая у тебя в доме. Ну, конечно же ты это помнишь. Мы зачитывались стихами мавров о любви, а потом сумасшедшие от эмоций и чувств целовались до потери сознания. Это всё уже в прошлом. Ни один стих не способен больше сотворить чудеса.
- Ты хочешь сказать, что всё остыло?
- Мы просто перестали быть детьми. Взрослая жизнь внесла свои коррективы. Он запуган.
Клавдий бросил сухую щепку в огонь и блаженно произнёс: "Всегда очарован, когда смотрю на пылающий огонь: он способен заворожить, согреть или сжечь дотла. Всё зависит, как мы это можем принять".
Юстиниана заломила руки и медленно стала прохаживаться по залу. Это было личное пространство покойной жены Клавдия Селезии.
- Она скупала всегда только лучшие работы мастеров. В нашем доме стали быстро появляться от малой до великой фигурки из слоновой кости, белого и чёрного мрамора. Селезия распорядилась всё это расставить в трёх залах и выделить отдельно каждое произведение, дабы не затмевать друг друга своей красотой и неповторимостью. Это вечное столкновение между великими и малыми, бедными и богатыми, и даже супругами. Когда они начинают затмевать друг друга, порождая злобу, зависть и желание быть первыми. Это случилось и с твоим возлюбленным: либо он попытался кого-то затмить, либо стал частью опасной интриги и теперь вместо того, чтобы владеть ситуацией - он не пытается согреться у огня, а боится сгореть в нём.
Селезия умерла так и не осознав, что своей красотой и величием, умом и умением подать себя она выставила себя вперёд, забыв о том, что я остался далеко позади. В нашем доме бывали известные поэты и музыканты, праздники были пышными и красочными, и всюду она блистала, была первой, а я уходил всё дальше и дальше в тень. Только её имя было на устах, а моё предавалось забвению. Я уже не грелся в лучах её любви, а понимал, что способен сгореть в этом огне живьём и я понял, что это уже не любовь.
Юстиниана повернула к нему голову и застыла в немом вопросе. Клавдий так и подбрасывал ветки в огонь, продолжая смотреть в одну точку.
Неожиданно из открывшихся ниш под самым потолком с четырёх углов посыпался песок, прямо в открытую нишу на полу, и тут же всё закрылось немедленно.
- Что это было? - Испугалась Юстиниана.
- У нас гости, - Засуетился хозяин дома. - Кто-то только что вошёл в дом.
- В такой час?
- Это может значит только одно: в такую пору может пожаловать только император.
Они оставались в зале Селезии. Наступало гнетущее молчание - никто не входил.
- Я предупредил слуг, чтобы впускали каждого, кто будет стучаться в мой дом ночью, но что же он медлит?
Гость действительно медлил с появлением. Он уже заставлял нервничать обоих, находившихся в зале, однако когда он появился - оба застыли на месте: перед ними стоял худой, измождённый человек в простой накидке. Его потухшие глаза и болезненные черты лица уже не выражали властного и волевого владыку великой империей. Он угасал, как свеча от императора Августа не осталось ничего, кроме оболочки, болезненного тела и состояния полного бессилия.
Позади него стоял незнакомец, в длинном дорожном плаще, с большим капюшоном, закрывавшим его лицо полностью.
Он сделал шаг на встречу хозяину дома, однако неожиданно его ноги подкосились, и он повалился без чувств на пол, сразу у ног хозяина дома.
Юстиниана бросилась к бесчувственному императору и крикнула на весь дом: "Срочно несите его во внутренний дворик! Несите одеяла, тазы, всё! Его отравили! Снимите с него, всю одежду и бросьте здесь! "
Слуги засуетились как мыши, волоча бесчувственное, измождённое тело мужчины во дворик, который показал прошлой ночью Клавдий. То, что приказала делать с ним Юстиниана - было чудовищно. Несчастного волочили на спине, заставляли пить так много воды, как только было возможно влить в него, а потом его рвало, так что не хватало уже сил это пережить, а он должен был, чтобы остаться в живых.

- Я сделала всё, что могла, - Юстиниана вышла из дворика и устало прислонилась у колонны. - Теперь остаётся только ждать.
Он уснул. Ночь близилась к концу. Возле императора оставались только несколько слуг из окружения Клавдия.
Хозяин дома подошёл к племяннице и по-отечески обнял её за плечи. Каждый из присутствующих уже понимал, что опасность уже миновала, если он ещё жив.

Никто из них не видел, что вдали стоял проснувшийся Октавиан-Флавий и наблюдал за происходившим очень внимательно.
Неожиданно он отшвырнул с ненавистью что-то, что держал в своих руках и заплакал как ребёнок, громко и надрывисто к большому удивлению Антония, задержавшемуся на небольшом расстоянии от посла. Он нашёл валяющееся в пыли сорванный с груди кулон Юстинианы.
Nicin acitir sevdan inletir gece gündüz yarim.. Kime desem kime sorsam sevdami belalim.. Gözlerinki beni benlikten cikaran sevdigim.. Dolanirim cennet mi cehennem mi diyarim.. (Почему твоя любовь приносит боль, заставляет стонать днем и ночью, любимая? Кому я скажу о своей любви, любимая? Твои глаза сводят меня с ума. Я не знаю, где мое место - в Аду или в Раю.) - Шептал он сквозь горькие слёзы.
********

Во внутреннем дворике царил полумрак. В удобных креслах на против горящего огня сидели Октавиан-Флафий, и сын императора Тир. Это был дом посла Сирии, в котором оставался жить только его отец.
Мать оставила дом несколько лет назад, пока сына не было дома. Она развелась с мужем и вышла замуж за одного из состоятельных сенаторов Рима. Провинция больше не была её горизонтом, как и раздельная спальня с её мужем, который устал наказывать всех, кто покидал её постель утром.
Отец ушёл отдыхать, а молодые люди оставались на месте, соблюдая молчание.
Горящие факелы, размещённые по разным сторонам галереи отображали на лицах двоих юношей только горестные раздумья, которые могли много сказать, не говоря при этом ни слова.

Восток научил Октавина-Флавия держать свои чувства при себе, и никогда ни кому не выворачивать душу на изнанку: если он плакал, то глаза оставались всегда сухими, если он радовался, то ни одна мускула бы не дрогнула на его лице, изображая улыбку.
Все его чувства и переживания роились в его голове, как в улье. Он ненавидел вчерашнюю ночь: прибытие Августа, существование Тира и Юстиниану, которая спасла жизнь императору. Они ничего не делали, но разрушали его жизнь шаг за шагом.
- Я иду отдыхать, просто валюсь с ног. Кажется, за ужином я перебрал с вином. Теперь оно ударило мне в голову. А я думал, алкоголь не может меня брать. Мои нервы натянуты как струна, я не могу ни спать, ни есть, ни жить спокойно. - Тяжело застонал Тир. - Если смерть может быть облегчением, то я готов уснуть навсегда.
- Мы навестим дом Юстинианы завтра, и я попрошу Тину приготовить для тебя ароматного зелья. Это сохранит твои нервы. - Угрюмо произнёс посол. - Умереть всегда легче, чем жить. Спокойной ночи брат мой. - Это прозвучало в голосе скорее как нежелание слышать эти жалкие причитания, и поскорее избавиться от его присутствия.
Тир поднялся на ноги и покинул дворик.
Октавиан-Флавий оставался сидеть в том же положении, теребя фамильный кинжал в руках и со злостью воткнув его в вазу с фруктами, поднялся с места и стал прохаживаться по галерее.
Его голова раскалывалась, и он не переставал тереть виски руками и хвататься за переносицу, чувствуя полное бессилие. - Что делать? - Назойливо жужжало в его голове. Он яростно ненавидел то время, когда стал частью этого заговора. Однако у него не было выбора оставить на дороге Тира в беде, как когда-то он также нашёл его на дороге, когда он был в беде, и позволить его разорвать на куски его же собственным отцом как заговорщика.

Это случилось тогда, когда Октавиан-Флавий по дороге в Рим обнаружил лежащего юношу возле лошади с пораненной ногой.
Он помог добраться ему до Рима, хотя всю дорогу удивлялся, как из за подобной жалкой царапины он не мог сесть на лошадь.
Как выяснилось, в последствии, это был возлюбленный сын самого императора Тир.
Последний сразу же привязался к юноше, благодарный за спасение и Октавиан-Флавий стал упорно обучать его искусному владению мечу, и стрельбе из лука, так началась их дружба, в чём Тир был практически безнадёжен.
Это хорошо понимал и сам император. Он не слыл никогда романтиком, и если его любовь к сыну и была безгранична, то он отчётливо представлял, что его сын не может сравниться даже с гладиатором. Он был хорошо образован, владел многими иностранными языками, любил искусство и заставлял толпы заслушиваться его собственной поэзией. Его ораторство было совершенно, вне всяких сомнений, но у него не было того стержня, той внутренней закалки. Он был подобен цветку в оазисе, но ни как не сможет противостоять буре в пустыне. Однако благодаря тому же Тиру Октавиан-Флавий был представлен императору и возложил к его ногам все свои достоинства: владение восточными языками, отменного воина и при этом всём, свои дипломатические способности.
Это означало лишь одно: ему только одна дорога, на восток, в Сирию, где почему-то довольно часто гибли послы. Правда, последней информации в уши юноши никто не доносил, он уже был осведомлён об этом в самой стране.
На удивление Октавиан-Флавий остался жив, благодаря своему же природному дипломатическому таланту, хорошему знанию их языка, их традиций и наличием собственного слуги с детства, мавра Саида, который во многом облегчал ему жизнь среди своих же соотечественников.
Итак, юноша не только выжил, но и приобрёл много хороших друзей и завёл полезные знакомства. Когда пришло время возвращаться в Рим - он сделал это с большим сожалением и как выяснилось в последствии, не зря.

При дворе бушевали настоящие страсти. На императора и его родню устроили настоящую охоту. Казалось, их хотели искоренить всех. Он успешно избежал несколько покушений, так как перестал спать в своей постели, а в его постели каждую ночь спал новый раб, а на утро он уже был мёртв. Он перестал ездить в своих крытых повозках и носилках, а вместо этого там гибнул очередной раб, тоже и касалось еды, поданной на стол: рабы удостаивались есть со стола императора, и тут же отправлялись на тот свет после подобной возможности.
Менее повезло дяде императора и одному из его сыновей. Их нашли убитыми кинжалом в спину. Двор сошёл с ума. Подозревали каждого, и Октавиан-Флавий был уже готов вернуться обратно и уехать в Сирию, но долг обязывал и ему ничего не оставалось, как подчиниться воле императора и предстать перед ним в назначенный час для аудиенции. Август оставался доволен работой юноши и делами, какие обстояли в Сирии. Он пожаловал ему виллу с рабами за городом и последний уже направился возвращаться назад, даже не имея желания посетить новую собственность.
Обстоятельства при дворе были такими жуткими, что юноше было не до подарков, поэтому он скрипя зубами должен был ещё пережить пир, на который не прийти не представлялось никакой возможности и тут же удрать, называя вещи своими именами.

Пиршество было скорее сборищем сумасшедших, нежели нормальных людей, что было нормальным поведением при дворе. Октавиан-Флавий едва скрывал своё отвращение и старался держаться в тени, мысленно ожидая окончания этого собрания пьяных патрициев и ничем не прикрытой оргии.
Неожиданно кто-то положил ему руку на плечо и радостно чмокнул в щёку: это был Тир.
- Боги, как же я рад видеть тебя! Как же мы не виделись с тобой давно! - Он бросился к нему в объятия и тут же потащил его опять к императору. - Пойдём, отец будет рад видеть тебя.
Август находился на открытой террасе, вдали от своих пьяных и похотливых гостей. Он сидел в кресле, и хранил молчание, вертя огромный золотой браслет на правой руке.
- Отец, ты только посмотри, кого я привёл! - Радостно вскричал юноша, таща за руку посла.
Император снисходительно улыбнулся и Октавиан-Флавий тут же склонился перед владыкой.
- Ты угадал мои мысли, сын мой. Этого юношу я рад видеть в моём одиночестве. - Он указал на пустующее кресло, где посол мог присесть.

Шум разгульной и хмельной элиты сменился спокойствием и умиротворением. Место было окутано большими кустарниками роз, обрамляя узкий и длинный фонтан с каменными человеческими головами, по всей длине, изрыгающими воду.
Неожиданно Август поднялся и предложил пройтись.
Они медленно побрели вдоль фонтана, наслаждаясь спокойствием и возможностью послушать шум журчащей воды.
- Вы покидаете Рим завтра?
- Да, мой император. Дела обязывают быть в Сирии, чем скорее.
- Признаться откровенно я завидую вашей возможности. Однако на всё наша судьба, и мы не в состоянии ничего изменить. За год до моего восшествия на престол умерло 4 императора. И это только за один год они сменили друг друга, и ушли в небытие. Боги даровали мне возможность править Римом 15 лет. Было бы грех жаловаться на судьбу. Если мне суждено умереть здесь - я сделаю это достойно. Моя власть утекает из моих рук, как и моя жизнь. Я не знаю, когда это случиться, но думаю, что скоро. Никто не знает, кто за этим стоит. Я отчаялся найти того, кто желает кончины всему моему роду. Доктора утверждают, что внутри меня уже яд, и он медленно убьёт меня. Это я и сам чувствую, как мои силы слабеют, и я вскоре превращусь в тень, прежде чем уйти навсегда. - Он сохранял спокойствие в каждом шаге, неожиданно коснулся одной из цветущих и благоухающих роз и вдохнул её аромат.
- Расскажите мне о Сирии. Что-то особенное.
- Мавры тонкие ценители красоты. Здесь переплетено любовь к поэзии с ароматом специй, жестокие интриги с чувствительностью, сопереживание и холоднокровное убийство во имя любви. Они дарят возлюбленной крошечные амфоры с духами и помещают рядом амфору с ядом с ароматом роз, её смерть должна быть лёгкой и изящной как её неповторимость. Эта страна контрастов.
- Зачем возлюбленной яд? - Изумился император.
- Чтобы спастись от бесчестия, от нежелательного брака. Ситуаций бывает много. - Октавиан-Флавий замолчал.
- Яды во имя любви. Любопытно.
- Почему вы не хотите услышать мнение других врачей? - Неожиданно спросил Октавиан-Флавий. - Возможно, при дворе целители могут лгать?
Август с изумлением посмотрел на посла.
- Племянница губернатора моего города и моя невеста способна творить чудеса. Она с тётей с детства изучала медицину и знается хорошо на ядах, в том числе она читала трактаты мавров по врачеванию, почему бы не попробовать?- Он пытливо посмотрел на задумчивого Августа.
- Как давно вы не были дома? - Невзначай поинтересовался император.
- Более двух лет, мой император.
- Задержитесь в вашем городе на несколько недель. Вы давно не видели родных, и я благословляю ваш брак с племянницей губернатора. - Он задумался.
Октавиан-Флавий низко поклонился.
- Ступайте, друг мой. Я верю в вас. Завтра вам предстоит нелёгкий путь домой, а потом на восток.
Посол опять поклонился и приложившись к руке императора немедленно исчез из дворика.

Октавиан-Флавий не помнил себя от счастья и поспешил немедленно покинуть дворец. Он тут же поторопил Саида и несколько слуг, которые упаковали вещи в считанные минуты и в полночь они оставили город.
Их дорога была спокойной и быстрой, так как юноша постоянно подгонял всех. Казалось, он готов был лететь на крыльях и не напрасно, как выяснилось. На следующую ночь произошло непредвиденное: они разбили лагерь в тихом месте. Установили шатры и поставили охрану. Октавиан-Флавий мирно спал, когда неожиданно кто-то положил ему руку на плечо, и он сморщился от яркого света факелов: перед ним стоял Тир, с испуганным и молящим о заступничестве лицом.
- Боги, Тир, что ты тут делаешь?
Юноша сидел у ложа посла, ещё дрожа от страха: "Я покинул Рим, жизнь не стоит того, чтобы ради Рима отдать её. Она у нас одна!»
Октавиан-Флавий молчал, теперь он понимал, что спасая драгоценную жизнь императорского сына его собственная жизнь может не представлять, ровным счётом, уже никакой ценности.

Дело обстояло следующим образом. Только Октавиан-Флавий попрощался с императором, как Август покинул своё тихое пристанище и вышел к пьяному и разгульному двору. Слуги суетились, подавая вино и яства, пытаясь как можно деликатнее миновать неуправляемую публику.
Император с пренебрежением окинул глазом свой двор, и уселся на мягкий диван, забросив голову назад: лёгкая боль пронзила внезапно вески. Неожиданно чьи-то ласковые мягкие руки коснулись его головы и стали нежно массировать. Это была одна из рабынь, которая всегда была рядом, когда императору было что-то нужно.
- Ступай, ласково, но настойчиво приказал он ей, и женщина тут же скрылась за занавеской. Он открыл глаза и увидел возле дивана своего сына Тира, протягивающего ему одну из золотых чаш.
- Я принёс тебе твой любимый розовый конфитюр, - Радостно начал он и отдал ему его порцию.
- Спасибо, - Август принял чашу и тут же хотел её пригубить, как неожиданно её выхватил один из рабов и сделал несколько глотков, затем отдал её в руки ошеломлённому Тиру, повернулся к нему спиной и мёртвый упал на землю.
Двор сразу же очнулся. Император и сын смотрели друг на друга с изумлением, а вокруг уже собиралось много народу, которые подобно призракам начинали шептаться и застыли в ожидании, что будет дальше.
- Отец, я ни в чём не виноват, - Твёрдо ответил юноша и тут же осушил недопитую чашу рабом, а потом вторую. Повернулся спиной и удалился тут же в тёмном коридоре.

На удивление Тир не умер. Он очнулся у себя на вилле с ужасной головной болью, подобно ему вонзили туда кинжал. Он еле открыл глаза, а потом понял, что он у себя на вилле и почему-то лежит не на своём ложе, а на полу, на шкурах тигра.
Юноша еле поднялся на ноги, держась за голову, не переставая стонать и тут же замер на месте: в его кровати лежал заколотый его собственный слуга. Вся постель была перепачкана кровью. В несчастного вонзили неоднократно большое количество лезвий, и он с ужасной гримасой от боли так и застыл, встретив смерть.

Тир закричал не своим голосом, и рухнув опять на шкуры, зарыдал как маленький.
Он кричал на весь дом, пока чьи-то заботливые руки не подняли его и не забрали из его собственного дома во двор, где уже был приготовлен конь, некоторые запасы еды, и по наставлению заботливого незнакомца, в длинном плаще и в ужасной маске, ему было приказано ехать за послом, и просить остаться в его городе и доме.
Что собственно и сделал Тир к ужасу и изумлению Октавиана-Флавия.
О том незнакомце кто скрывался той ночью под маской, юноша не знал ничего.

Октиван-Флавий рухнул опять в кресло и уронил голову на руки. Голова раскалывалась, в которой роилось всё только, что угодно, но ясные мысли почему-то отсутствовали. Что делать? Если бы император умер, возможно, нечего было бы опасаться. Тир бы остался навсегда в его доме или же он забрал бы его в Сирию. По крайне мере это уже было бы не важно. А теперь, что будет, если Август узнает, что он приютил сына-предателя или даже не предателя? Нужны ли ему императорские семейные перипетии? Да пусть даже перережут глотки друг другу, но причём тут его собственная жизнь и карьера?
Тир когда-то подарил ему шанс сделать карьеру, а теперь он может погубить его. Тир и Юстиниана. Почему у него больше нет светлых чувств, только холодный расчёт, с недостойным грифом "как спасти свою собственную шкуру", которая оказалась куда дороже дружбы и даже любви?

Неожиданно в дворике полностью погасло сразу четыре факела одновременно, и посол подняв голову с испугу схватился за кинжал: в полной темноте на месте Тира сидел незнакомец в серебристом плаще. Длинный капюшон слегка прикрывал серебряную маску, от вида которой замирало сердце.
- Прошу прощения, - Раздался леденящий душу голос из под железа, - Однако обстоятельства, которые сложились, требуют немедленного обсуждения, несмотря на глубокую ночь.
- Кто вы и что вам нужно, и как вы проникли в мой дом? - Пренебрежительно и еле сдерживая эмоции, спросил Октавиан-Флавий.
- Мне бы стоило любезно усмехнуться вам, но темнота, как и моя маска не позволяет сделать подобное, - Вместо ответа произнёс незнакомец. - Он положил локти на перила кресла и сомкнул руки в замок. В каждом его жесте выражалось поведение истинного аристократа.
Он был подобно каменному изваянию, которое не имеет чувств.
- И всё же, что же вас привело в мой дом? - Холодно переспросил Октавиан-Флавий, и тут же вспомнил рассказ Тира. Этот незнакомец точно походил под описание того самого, кто посадил юношу на лошадь и отправил его догонять посла.
- Вы довольно недавно при дворе, и в большом времени провели на Востоке, поэтому моё имя вам ничего не скажет. Я вам чрезвычайно благодарен, что вы не бросили Тира в беде и приютили в своём доме. - Сдержанно продолжал незнакомец.
- Вы тот самый человек, который посадил Тира на лошадь и отправил ко мне, - Буркнул посол.
- Так оно и есть - Кивнул головой гость. - На сколько мне известно, император благословил ваш брак с племянницей губернатора, однако вы не выглядите очень счастливым, по крайне мере о таком влюблённом как вы можно сказать, что его чувства как погасший огонь, возле которого невозможно согреться более.
- Рим убивает подобные чувства, оставляя лишь пепелища от прекрасного. Ты познаёшь, что каждый норовит вонзить тебе нож в спину, что любовь может быть лишь страстью на одну ночь, а потом ты уже не помнишь ту, с кем ты не уснул до утра и что у тебя нет друзей, только предатели. Ты одинок, как зверь и способен бороться за свою жизнь столько, сколько у тебя хватит сил. Это не жизнь.
- Но ведь Тир стал вашим лучшим другом, только теперь вы уже не рады ни его преданности, ни его присутствию в вашем доме, более того вы не рады вообще, что когда-то стал дружить с ним, ибо он навлекает на вашу голову большие проблемы, не так ли? Любимая девушка стала для вас больше помехой, нежели той, кто способна была стать для вас всей вашей жизнью. Эти люди не сделали для вас ничего плохого, но из-за боязни императора вы готовы убрать с вашего пути тех, кто мог бы стать для вас самым дорогим с вашей жизни, так не вы ли сами создатель вашей судьбы? Она стала вашим врагом, потому, что спасла жизнь императору. Он - нежеланным другом, изгоем для императора. Вы боитесь жить, и Рим тут абсолютно не причём. Вы подобно листику на дереве, которые трепещет под дуновением ветра, ожидая, что он не удержится и сорвётся, чтобы исчезнуть в небытие, только почему Тир остался прежним?
Октавиан-Флавий с изумлением посмотрел на сидящего напротив.
- Я не знаю кто вы, но не разыгрывайте из себя святого. Я не вчера родился. И я более чем уверен, что не из-за жалости вы помогли Тиру покинуть город. - Ткнул он пальцем в сторону непрошенного гостя.
- Ну, в этом же мы с вами похожи, не так ли? - Заметил колко незнакомец.
- Вы что способны пробраться мне в мою голову? Что вы знаете, о чём я думаю? Вы что моя совесть? И кто вам сказал, о ком я думаю?
- Я нечто схожее с вашим образом, если позволите, я не вчера родился тоже. Более того, у меня информаторов предостаточно, чтобы владеть информацией за многих, кто состоит при дворе Рима, и не только. Именно два года назад я стал приглядываться к вам. Меня заинтересовал новый подданный: умный, волевой, хороший воин и тонкий политик, наладивший прочные связи на востоке к стыду предыдущих послов, которые были полными бездарями, умудрившись закончить свои жизни, исключительно, будучи несовершенными дипломатами. Мавры быстро прочувствовали фальшь и убрали их так виртуозно, как были на это только способны. Да, вы совершенно правы. Восток преподнёс вам неоспоримый урок, научив всегда скрывать собственные чувства и размышления в себе. Это не в вашей привычке разделять что-то с другими, но даже если бы я был слепой, мне было бы легко увидеть ваше настроение.
- Вы пытаетесь манипулировать мной? Вывернуть меня на изнанку? - Безразлично пожал плечами юноша. - Боги свидетели, мне не интересно кто вы и даже как вас зовут. Это всего лишь ваши домыслы, которые меня абсолютно не заботят.
- Мне нравиться, как вы держитесь, даже если внутри вас всё дрожит и трепещет. Достойный политик, даже если трус по своей природе. Когда я отправлял Тира к вам - я не прогадал. Вы всё сделали точно так, как я и предполагал. Сын императора не представляет никакой ценности, абсолютно, кроме того, что он сын Августа, но он нужен был мне.
- Для чего это вам и кто вы? - Устало спросил юноша, чувствуя, что чертовски устал от этого наглого визита. - Вы можете рассказывать мне всё, что угодно, но вы меня не склоните ни к какой авантюре и не выдавите из меня ни одного слова против Августа. Это я могу вам обещать, не скрывая в моей душе.
- Достойный противник. - Обрадовался незнакомец. - Будьте уверены, какой бы шаг вы не сделали завтра, следующий ваш шаг будет сделан согласно моей воле.
- Боги даровали вам подобные возможности? - Ехидно переспросил посол.
- О, я не заслуживаю на подобное дарование! Кто я? Всего лишь простой смертный! .
- А по мне, вы жаждете быть по ближе к небесам.
Неожиданно незнакомец поднялся и внимательно стал разглядывать всё вокруг, касаясь своими худыми руками и длинными пальцами каждый барельеф на стене.
- Что за дом? Здесь нет ни одного лабиринта, ни одного потайного входа! Ну какой бездарь строил вот это всё?
Октавиан-Флавий только удивлённо захлопал глазами.
- Здесь нет ничего, чтобы могло бы меня удивить. Всего лишь пустота, обыденность, предсказуемость и скука. Я почему-то был склонен думать, что вы соответствуете образу такого себе простака, подобно этому дому. Он не предназначен для того, чтобы в нём жил политик, однако я приятно удивлён. - Он повернул голову на опешившего Октавина-Августа. - Вы стоите больше, друг мой.
- В таком случае мне следует раскланяться перед вами. Нет, честное слово. Меня начинает забавлять общение с вами. Вы меня постоянно пытаетесь провоцировать, задеть за живое, заставить задрожать и возможно даже заплакать.
- В отличие от вас я не боюсь жить и не боюсь проснуться завтра утром. Если бы моя маска дала мне возможность смеяться, то я бы искренне даже рассмеялся. Это единственное, что сковывает меня, и заставляет жить, подобно в маске, однако у меня есть всё и я вполне удовлетворён всем. Прежде всего, большое желание жить.
- А как же любовь? - Едко спросил юноша,
- Вы деликатно попытались намекнуть кто позариться на то что под маской? - Спокойно подчеркнул он. - Вы правы. Но даже в этом сражении я выйду победителем, потому, что во мне кипит жизнь, а у вас она замирает. Вы умрёте ещё до того, как вас настигнет смерть, потому, что вы умрёте от страха.
- И что же мне сейчас сделать? - Ехидно уточнил юноша, - Задрожать от страха, чтобы вы испытали нужное удовлетворение?
- Согласно вашей теории вы способны творить необыкновенные вещи и быть уверены, что ни одна душа кроме богов не способна увидеть вас? Я почему-то вспоминаю благоухающий сад, окружённый довольно высоким забором. В нём щебечут птицы, стоить пьянящий аромат жасмина и журчать множество ручейков в фонтанах. Здесь создан маленький рай. За высоким самшитом всегда скрывался ещё один маленький бассейн. Здесь вода стоит всегда прозрачная, чистая, и каждую ночь гладь воды осыпали яркими лепестками роз. Не правда ли романтично? - Незнакомец поднялся с места и зашагал по залу, продолжая свой завораживающий рассказ. - Это было необыкновенное место. В полночь сюда приходила необычайной красоты девушка. От её кожи всегда исходил неповторимый аромат шоколада и ванили. Она всегда покрывала своё тело тонким слоем этой смесью, дабы обострить желание завладеть ею. На ней всегда была довольно прозрачная одежда, когда она сбрасывала тяжёлую паранджу. Она снимала свои лёгкие одеяния и погружалась всегда в тёплую воду. Самое интересное, что это был необычайный ритуал ждать возлюбленного, так как она стояла в бассейне по пояс, убрав волосы со спины и ждала. Когда приходил её возлюбленный он нежно касался розой её кожи, где писалось имя её возлюбленного. Такой знак на спине существовал и у него. Они увековечили свои имена друг у друга на века. Эти надписи невозможно стереть, как и их чувства, а потом они любили друг друга с необыкновенной страстью, несмотря на все запреты и строгие законы. Это была опасная связь. Нужно ли говорить, что двое из пяти предыдущих послов как раз за это и поплатились своими жизнями. Если бы Самиру уличили во лжи, то её бы забросали камнями, но судьба была благосклонна к ней. Её замужество просуществовало всего лишь брачную ночь, это было неподражаемо со стороны того, кто выдумал это. Вместо его жены в постели была другая женщина, исполнив роль супруги в темноте безупречно. А на утро его собственная жена, притворившись спящей, лежала возле мёртвого мужа. У него остановилось сердце. Всё выглядело правдоподобно. Никто никогда не сможет узнать, как обстояли дела на самом деле. Теперь безутешная вдова заперлась в своём доме и не желает принимать никаких предложений о браке, храня верность своему покойному мужу, однако каждую полночь они продолжали наслаждаться друг другом, пока юноша не покинул её страну. - Незнакомец замолчал и пытливо посмотрел на хозяина дома.
Октавиан-Август безразлично посмотрел на него: "Право слово, душещипательная история о несчастной любви. И где вы такое услышали?"
Гость не нашёлся, что сказать, и неожиданно положил руку на плечо послу: "Есть только один способ доказать, что любовь к этой женщине велика и этим бы заинтересовалась семья и покойного мужа Самиры и семья самой женщины: это имена на спинах каждого"
Посол опять безразлично посмотрел на гостя: "Ну, если это всё, что нужно вам для счастья? "
Незнакомец расхохотался: "Вы хорошо держитесь, друг мой. Я право слово восхищён вами. Вы достойный подданный при дворе. Однако помните: ничего нет такого, что я бы мог о вас не знать, и какой бы вы шаг не сделали, он будет продиктован моей волей, а не вашей. Вы всё равно останетесь всего лишь глиной в моих руках, из которой я буду лепить то, что пожелаю!"
- Могу на прощанье я узнать имя, кого боги с ниспослали на землю с горы Олимп? - С насмешкой в голосе поинтересовался Октавиан-Август.
- Прощай, скоро ты преклонишь передо мной колени! - Произнёс он вместо ответа, и повернувшись, исчез в коридоре.

Посол не помнил, чтобы он ощущал такой страх. Кто-то покопался в его жизни без особой деликатности. О нём знали очень много. Его теперь пытались взять за горло и даже контролировать его дыхание. Это было уже слишком. Он поднялся на ноги и стал ходить взад вперёд. Во первых, он ощутил значительное облегчение от ухода этого самозванца, подобно из него вырвали вонзившееся в его плоть жало. Он не знал кто этот незнакомец, однако от разговора с ним он ощущал панический страх. Никто не мог знать о его связи с Самирой, но кто-то знал даже самые интимные моменты и ритуалы, которые они создали для себя сами. Кто это был? - Он тут же вышел из дворика и последовал в залу для гостей, где стояла статуя Геры.
Когда-то она примирила их с Юстинианой, когда они детьми дрались до крови. Они просто ударились о неё, и тут же она их образумила обоих. Теперь он искал у неё успокоения души и поддержки. Она была просто обязана его услышать, ибо это было её предназначение. Юноша упал на колени и уронил голову на руки. Он не помнил, сколько так находился, однако неожиданно в нём возросла десятикратная сила: он воспрянул духом и понял, что больше не боится ничего. Он не будет таить в себе весь страх, а просто будет бороться за своё место под солнцем, даже если силы будут не равные. К чёрту страх. Пришло время сражаться не на жизнь, а на смерть.

В этот момент его сердце вновь бешено заколотилось: он вспомнил о Самире. Этот ничтожный визитер напомнил ему о том сладострастном времени, которое он провёл с этой молодой женщиной. Она была великолепна, и он боготворил её. С ней он был другим, вернее сказать самим собой. Ему не надо было что-то доказывать и рвать свои мускулы, быть всегда на высоте, как с Юстинианой. Она любила его за то, что он был мужчина в её жизни и всё. Когда он работал - она всегда тихо сидела и наслаждалась их временем вместе.
Самира всегда довольствовалась малым и никогда не требовала больше. Бывало время, когда он мог вот так просто положить свою голову ей на колени и проплакать целый час, а она гладила его волосы и утешала, как маленького мальчика. Она была для него даже больше чем мать. Он никогда бы не позволил бы быть слабым на коленях у Юстинианы. Он нуждался в этой сирийке, подобно в глотке чистого воздуха. Со временем он понимал, что его место больше там, чем тут и уже не с Юстинианой, а с Самирой. Ему нужна была мать, заботливая женщина и великолепная любовница, от которой исходил тончайший аромат неповторимого желания. Она сумела перевернуть всю его жизнь. У них никогда не было ни одно ночи с Юстинианой. Он боялся её, её насмешек и слишком больших требований без намёка на сочувствие и заботу. Боги, и почему Самира покончила жизнь самоубийством, когда он был по дороге в Рим, почему он не забрал её с собой? Не украл от этого жестокого мира? Она приняла яд, а перед этим послала гонца передать ему кулон с её груди.
Он никогда не сможет испытывать ничего подобного больше ни к одной женщине, не говоря уже о Юстиниане. Её холодная красота и ум, и полное подчинение, где ты утрачиваешь своё "я". С Самирой он понял, что женщины в любви могут быть другими и не требовать ничего кроме как быть рядом.

Он поднялся с колен и пошёл в крытую залу с горячим бассейном. Здесь парила вода, пропитанная ароматной солью, которую он привёз с собой из Сирии. Она помогала всегда ему успокоиться, привести в порядок нервы и даже поднять настроение. Когда он уезжал, Самира снабдила его всем необходимым, а потом разрыдалась, больше не сдерживая эмоций.

Он тут же сбросил одежду и погрузился в воду. А потом долго стоял в воде, по пояс, подобно ожидая, что его возлюбленная коснётся розой его спины.
Горячая вода принесла облегчение, как на тело, так и в душу. Он почувствовал опять в себе силы и, наконец, выбрался из благоухающей воды.

Октавиан-Флавий ещё не успел даже взять в руки полотенце, как перед ним выросла Юстиниана.
Юноша вздрогнул и стал машинально руками искать полотенце, однако оно было по ближе к девушке, и он так и стоял нагой, не зная, что делать и что сказать.
Юстиниана подняла полотенце и грубо швырнула его Октавиану-Флавию.
- Нам нужно поговорить, но не голым же тебе стоять и краснеть, как подростку, - Тон не предвещал ничего хорошего, более того, теперь она была с ним более жестока и обращалась с ним как с грязью.
- Тебя что совершенно не смутил мой нагой вид? - С явным удивлением произнёс Октавиан-Флавий.
- Я врач, и повидала много чего. Меня трудно чем-то удивить.
- Ты чудовище, у тебя не осталось никаких чувств. - С изумлением произнёс Октавиан-Флавий. - Я с ужасом могу представить нашу ночь.
Девушка подошла ближе, пока он укутывал свои бёдра.
- Я бы на твоём месте не нашу ночь представляла, а нечто другое.
Юноша с изумлением посмотрел на неё и не нашёлся что сказать.
Юстиниана поднесла к его носу разорванный кулон:
- Это ты с этой женщиной не можешь представить себе ночь? Не уверена, что ты любишь её без памяти. Это нечто другое, я бы сказала, что это дикая ненависть, более уместно тут сказать.
Октавиан-Август выдержал её взгляд, полный лихорадочной злости, и повернувшись зашагал вдоль бассейна:
- Что, не найдутся никакие объяснения сделанному? Хорошо, я отвечу за тебя. У меня все предположения думать, что ты причастен к отравлению императора, а также его посла.
Октавиан-Август резко повернулся и с изумлением посмотрел на неё.
- А что ты так удивляешься? Всё доказательства свидетельствуют против тебя. Итак, два дня назад в нашем доме скончался внезапно посланник императора. Прошлой ночью я чудом спасла жизнь самому императору. И ты возненавидел меня за это лютой ненавистью, хотя я не понимаю, чем тебе помешал сам император. Кроме того, как друг моего дяди, так и император были отравлены тем же ядом. Более того, для надёжности, даже одежда несчастного Августа была пропитана той же жидкостью, происхождение которой только в землях мавров, откуда ты возвратился очень недавно. Так что? Будешь говорить со мной, или же подсунешь мне это розовое масло, как той, кто мешает твоим планам? Слушай, но это же не в твоём характере. Метить на место самого императора Рима. Я никогда в это не поверю! - Юстиниана стала ходить в зад вперёд, заломив руки. - Что с тобой произошло за эти годы? Ты изменился и стал совершенно другим!
Октавиан-Флавий сел в кресло и положил ногу на ногу.
- Мы постигали с тобой поэзию мавров. Я же постиг их жизнь полностью. Она другая, более жестокая и кровавая и совершенно правильная. Я не могу тебе сказать всей правды. Потому, что правда слишком чудовищная.
- В таком случае я сама докопаюсь до всей правды, и ты это знаешь не хуже меня.
- Я уверен в этом. Только я не уверен, что правда станет для тебя избавлением от душевных мук. Напротив, она может ранить так глубоко, что рана станет твоей смертью. Так, что подумай хорошо, прежде чем раскопать это.
- Ты забываешь одну вещь, я не только могу излечить тело, но и хорошо знаю душу. Но я не способна тебе помочь. Ты слишком замкнут в себе так, что мне не пробраться туда никак. Нет, ты не причастен к этому. Безусловно, ко всему происходящему ты имеешь отношение, но не более того.
- Это тебе кто-то подсказал или сама догадалась? - С ухмылкой спросил он.
- Ты всегда был сильный как воин, но слаб духом. Ты не способен убить даже того, кто посягнётся на твою жизнь.
- Почему ты всегда пыталась унизить меня? Заставляла дотягиваться до тебя и быть лучшим? Я начинаю бояться тебя, Юстиниана, более того я не могу представить ночь с тобой! Мы никогда не были с тобой парой, только соперниками!
- Может тут дело в нечто другом? - Юстиниана стала медленно ходить вокруг сидящего в кресле Октавиана-Флавия, вертя в руках разорванный кулон. - Ты видел во мне всегда сильного воина, а не женщину. Но как ты знаешь - я не могу по другому. Я могу остаться с тобой этой ночью, но с одним условием. - Она взяла в руки свой меч, который всегда носила с собой и подставила клинок под горло своему жениху, - Если ты победишь меня в этом сражении.
Юноша потерял дар речи и даже возможность пошевелится.
- Ну, так как моё предложение? Подходит?
Посол только хлопал глазами и не мог из себя выдавить и слова.
Девушка грубо отбросила меч в сторону, и он с громким дребезжанием раздался эхом по всему дому.
- Ты прав, Октавиан-Флафий. Соперничество убило в нас двоих все чувства: оно превратило нас в чужих друг другу людей. Мы уже не видим в друг друге даже мужчину и женщину. Нравиться тебе или нет, но Август выжил.
- К чёрту императора, к чёрту весь мир! Почему мы отдалились друг от друга? Императоры взойдут на трон и умрут. А как же мы? Почему так легко всё разрушить после стольких лет вместе? - Неожиданно взмолился он собравшейся уходить девушке. - Мы можем дерзить сколько угодно друг другу, но нужно ли нам это?
Девушка повернулась к нему и протянула разорванный кулон: "Я не могу забыть этот жест. Ты можешь так легко предать меня, как сдёрнул с шеи этот кулон и бросил как непригодную вещь". - Она повернулась к нему спиной и ушла.

На улице в крытых носилках её ждал Антоний. Она быстро забралась во внутрь и приказала немедленно трогать с места.
- Ну что он сказал, моя девочка? - Ласково спросил управляющий.
- Он думает, что я слепая и глупая, но я вижу очевидное. Однако он пытается примириться со мной. Ему нужно утешение. А я не могу утешить того, кому не могу доверять. Внутри него сидит какой-то червь и во мне тоже. К чёрту помолвку.
- Хорошо, ребёнок. Как пожелаешь. Только постарайся успокоиться. Ты всю ночь не спала.
Юстиниана прислонилась к Антонию, что за всегда делала и укрывшись его объятиями положила свою голову ему на плечо.
- Вот так-то лучше. Так я смогу уснуть. Ты всегда был для меня моим старшим и самым верным братом. Я очень люблю тебя. - Уже более спокойным и сонным голосом произнесла девушка.
- И я тебя люблю мой лунный свет. - Ласково ответил он ей и чмокнул в щеку.

***********

То, что на краю города кто-то заселился в пустующую дорогую виллу, и никто не знал кто это - было более чем странно.
Дом был довольно хорош собой и стоял почти у моря. Над высоким обрывом. Носилки остановились у самих ворот, и вышедший от туда человек тут же приказал рабам идти во внутрь, а сам задержался у дома.
Он спокойно вздохнул на полную грудь и залюбовался ночным небом и ласковым морем. Лунный, яркий свет отражался в воде, делая всё вокруг волшебным и таинственным.
Дом был построен родным братом императором Климентом много лет назад, невероятно талантливым архитектором. Здесь никто не селился уже давно. Даже если вила было сказочно красива - она незаслуженно была забыта. Никто бы не подумал заинтересоваться тем, что кто-то здесь решил пожить. Ближайшие дома находились на большом расстоянии.

Молодость подарила самые чудесные годы, проведённые здесь. Именно на этом берегу он любил гнаться на лошади со всей прыти, на которую только был способен, а потом падал на песок и долго лежал, не в силах отдышаться, любуясь морем, небом и слушай шум волн.
Он чувствовал себя властелином мира, одним из тех, кто смотрели на землю с высока, и он готов был бросить вызов самому богу Аресу. Как он горько заблуждался. Боги были тут абсолютно не причём. Их не волновал он совершенно, его судьбой распорядились простые смертные, те, за кого он был готов умереть, те которые возжелали когда-то сами его смерти.

Неожиданно лунный свет осветил две фигуры на пляже. Это была молодая пара, которую охватила безудержная страсть. Они любили друг друга под ночным небом и отдавали друг другу самих себя без остатка, на которую только могли быть способны.
Хозяин дома онемел от удивления и в нём тут же проснулась зависть: он никогда не испытывал подобной страсти. У него никогда не было любви. Да, у него были женщины, но это были всего лишь пустые души, пошлые и примитивные. Это была лишь страсть, а потом полное отвращение к самому себе. Но такого не было никогда.

Комок подкатил к горлу, и он содрогнулся в рыданиях. Он безудержно плакал, как ребёнок.
Его никто никогда не любил по настоящему, и он никогда не был счастлив.
Он не помнил сколько так проплакал, а потом, когда ощутил облегчение понял, что должен научиться бороться с этой душевной болью. Заставлять себя идти дальше: смеяться и плакать и хохотать. Выражать эмоции и чувствовать, что он продолжает жить.
Теперь он был превосходным с наружи, таким же прекрасным станет его душа. Теперь у него было о ком заботиться.

Он ещё раз взглянул на страстную пару, которые наслаждались друг другом просто на песке и на его лице промелькнула ехидная улыбка: удивлению не было предела, хотя от чего же: мужчина - есть мужчина, только разница была в том, что этого мужчину было не спутать ни с кем другим.

Он вошёл в дом и сбросив на пол на ходу плащ, вошёл в один из двориков, он интуитивно чувствовал, где можно найти её. Она сидела на кушетке, обняв колени руками.
- Я вернулся.
- Вижу, - Сухо обронила девушка.
- Не спрашиваю, как ты провела это время. Стоить только посмотреть на то, что ты создала, - Он кивнул в сторону глиняного изваяния, напоминающего хорошо знакомого молодого юношу.
- Спасибо, что привёз мне то, что я попросила. Ты первый, кто видит мои работы. Я бы никогда не осмелилась это кому-либо показать. Я не могу ни к чему прикасаться, однако мои руки жаждут делать нечто потрясающее, чтобы выплеснуть всю боль, которая внутри меня и когда больше нет слёз.
- Я не хочу, чтобы ты была несчастной. - С теплотой в голосе произнёс он. - Я привёз в дом много драгоценностей и красивой одежды, но ты даже не прикоснулась к подаркам.
- Зачем всё это одевать на гниющее тело? - Безразлично пожала плечами женщина. - Разве приносит это радость?
- Не говори так. Я много спрашивал у докторов. Это можно преодолеть. Через несколько дней мы посетим одну целительницу. Я хорошо заплачу, и ты останешься в её доме, пока не преодолеешь недуг.
- Ты, наверное, хотел спросить почему я предпочла слепить эту фигуру, но пренебрегла твоим образом? Тогда посмотри вон в ту сторону. Там место пустовало в стене.
Хозяин дома повернул голову в право, и замер от удивления. В нише красовался мужчина, во весь рост в образе императора.
- Я вознесла тебя на самый высокий пьедестал. Надеюсь, тебе нравиться.

Он подошёл к ней и поцеловал ей руку.
- Ты очень талантлива,
- Кто знает? - Опять безразлично пожала она плечами. - Внутри меня что-то сломалось, и у меня нет желания продолжать жить. Эта глина помогает мне не думать о моей боли, когда я погружаюсь в работу.
- Тогда продолжай погружаться в работу, а я привезу тебе ещё больше глины, самой, что не есть хорошей. Я завтра же отдам распоряжение.
- Могу я тебя спросить, зачем тебе всё это? Почему я так важна для тебя?
- Я одинок, и у меня кроме тебя никого нет. Только несколько рабов прислуживают мне. Богатство не может быть семьёй.
- Но ты бы мог привести в дом много красивых женщин. А вместо этого в твоём доме я. Какую роль в твоей жизни я должна исполнить? - Пытливо уставилась она на него.
- Мне просто необходимо оком-то заботиться. Вскоре ты будешь самой красивой женщиной на свете. Я бы хотел, чтобы ко мне пришли когда-нибудь в мою спальню не потому, что я очень богат или красив, а потому, что любят меня. Сейчас меня никто не любит, но это не означает то, что я не могу не пригласить одну красивую женщину разделить со мной ужин. Мы можем позволить себе самых лучших кухарок и самую роскошную жизнь, только пообещай мне одеть одно из тех платьев, что я купил для тебя и не забудь о драгоценностях, а старую одежду бросят в огонь. Так ты будешь жить всегда. Ничего не будет похоже на вчерашний день.
- У меня нет того чувства, чтобы переступить порог твоей спальни, но если я попрошу остаться этой ночью со мной, ты останешься? - Неожиданно спросила она.
Хозяин дома с удивлением посмотрел на неё, и закрыв глаза согласно кивнул головой:
- Я прикажу приготовить мне ложе в твоём дворике.
- Я хочу просить тебя остаться со мной каждую ночь. Последнее время я стала ждать тебя, когда ты вернёшься, и мы можем говорить с тобой о многом, почему лунный свет должен быть знамением нашего расставания?

Неожиданно он крепко стиснул её в объятиях.
Она была для него одной из ролей, которую он должен был с играть с её участием, но что-то стало сближать его с ней.
Это была не любовь, а желание что-то сделать хорошее: либо заслужить похвалу перед богами либо не забегать так далеко, а просто довольствоваться малым: купить верность женщины, которую постигло несчастье. Даже если не будет никаких ролей ему хотелось иметь того, кто всегда будет с верностью заглядывать в глаза. Он ощущал, тоже самое, он стал по ней тосковать и ждать вечернего часа, чтобы возвратиться домой. Ему нравилось то чувство что его ждали. Он тосковал давно по уюту.

Это было более чем странное зрелище: они сидели друг напротив друга: по середине стола стоял ряд маленьких огоньков. И всё было бы более чем романтично, если бы не одно ужасное обстоятельство. Это было средство чтобы предотвратить болезнь, которая исходила от этой женщины. Это была слишком опасная болезнь, которая, однако, не могла предотвратить что-то особенное в душе, которое зарождалось между этих двух людей, столь внезапно, некое притяжение, искра, вспыхнувшая ярким огоньком в глубине неприкаянной души.
Ночь близилась к концу, когда они отправились спать. Женщина тут же уснула на небольшом ложе, скрутившись клубочком, которое окружали несколько урн, в которых горел огонь. Хозяин дома приказал бросить несколько овечьих шкур и уснул неподалёку от её ложа.
Это было то ощущение счастья, которое было невозможно купить ни за какие сокровища в мире. Понимание того, что ты кому-то ещё нужен, просто потому, что ты есть. Без лишних условий.
(Продолжение следует)