34. Иду на вы. Эпилог. (1)

Княжий двор в Киеве столь велик, что одних амбаров да погребов, бань да конюшен поболе будет чем в иной весе изб. А уж в хоромах середь сеней да клетей, горниц да гридниц, повалуш да ложниц, термов да подклетей сторонний без провожатого и вовсе заплутает. Хотя, кто ж стороннего в хоромы допустит?!

Добрыня на княжем дворе сторонним не был с тех пор, как Ольга призвала его, мальца ещё, вместе с сестрою Малушей из Любеча в стольный Киев. Не отроком в дружине служить призвала, но холопом на конюшне.

Отец Добрыни — прежде гордый да непокорный древлянский князь Мал, а ныне простой посадский Малк Любчанин — перед разлукою наставлял сына.

Пуще прочего велел сестру беречь. Она, хоть летами юна, но красою девичьей скоро уж, будто ягодка спелая, нальётся. Да, умом-то не скоро — девка, ведь. Ему, Добрыне, покуда та мужнею женой не станет, за неё ответствовать.

Ещё остерёг Мал Добрыню, чтобы норов свой в узде держал. Речей напрасных не вёл, а боле слушал да слушался. К чему ни приставят, всему учился, поелику всякое умение — впрок. Про племя своё, да род во всякий день живота помнил, однако никому не сказывал — кому есть в том нужда, те и так ведают, а прочим оно и не надобно. Присоветовал, даже, зваться наперёд не Маловичем, а Нискиничем. Нискиня — имя хоть с отчим и схожее, а слышится по-иному. Поди догадайся!

На том и расстались. Вести от отца Добрыня получал, но повидаться уж не случилось.

Холопская доля и сыну холопа в тягость, а уж княжичу-то вовсе невыносима.

Добрыню, правда, из прочей младшей челяди не выделяли. Милостями обласкан не был, но и по загривку доставалось не чаще иных.

А княжич, меж тем, заветов отчих не позабыл. Приставленный за лошадьми ходить, не отлынивал навоз выгребать, да коней скрести. Спины ниже потребного ни перед кем не гнул, но и не дерзил. Старших почитал, с ровней был приветлив.

Ключники, на него глядя, дивились — холоп, а вежеству обучен, словно знатный! И отроки из младшей дружины заприметили смышлёного конюха. Забавы ради стали учить его рогатине да мечу. Сперва из дуба струганному, а после и железом в потешном бою с Добрыней позвенеть не гнушались. С луком же, он ловчее многих управлялся.

Вскоре за усердие да смекалку забрали Добрыню с конюшни на сытный двор, да не глядя на юные лета, поставили ключником. А после и вовсе доверили княжую казну.

Тогда уж стал он вхож в хоромы, и там не раз встречался с княгиней. Ольга однако, ни разу не выказала, что ведает какого он роду и кто таков.

Зато, юному Святославу Добрыня пришёлся по сердцу. Впрочем, Игоревич со всей челядью держался просто, а с дружинными так, будто с ровней.

Шелков да каменьев княжич Киевский не носил. Пиров не жаловал, а боле чем в хоромах, бывал на охоте, либо ратными забавами тешился. Когда же возмужал довольно, решила Ольга послать его править вотчиной Рюриковичей — Новоградом. С той поры Святослав уже не княжичем звался, но князем Новогородским.

А, какой же владетельный князь без дружины?!

Ольга позволила сыну забрать с собой любого из ратников, кто пожелает с ним идти.

Гридни все отказались. Почто им менять стольный Киев на, пусть богатый, но далёкий да холодный Новоград? Отроки нашлись, однако не много. Тогда решили искать охочих середь челяди.

Тут уж Добрыня своего не упустил — кланялся князю, просил взять с собою. Святослав, не раздумывая, велел дать ему коня да меч. Так холоп стал ратником.

Ольга, ежели и была недовольна, что Малович едет со Святославом, то виду не казала и воле сына не противилась. К тому ж, дочь Мала осталась при ней.

Малуша служила прежде ключницей, а когда княгиня обратилась в греческую веру, то крестилась с нею вместе и вскоре стала при Ольге милостницей.

Добрыня покидал Киев с лёгким сердцем — сестру его, любимицу княгини, нынче кто решится обидеть?

Новоград встретил князя настороженно — погнать не погнали, но и низко не кланялись. Оно и не диво. Вольница у новогородцев в обычае. Не даром Рюрик свой стол в Киев перенёс.

Вече, почитай, во всяком граде имеется, и всюду князья да посадники, правя, на горожан оглядываются. Однако такого, чтоб воля чёрного люда весомее княжей воли была нигде боле не сыскать. А цену той воле новогородская знать ведает — кого купить, кому посулить, а кого в куль зашить, да в Волхов кинуть. Сама же знать все как один из купечества. Вот и выходит — что для торга ладно, то и новогородцам любо.

А ежели княжая воля поперёк, то навязать её не выйдет. Тут надобно хоть ласкою лукавой, хоть уговорами льстивыми, а хоть бы и угрозами растолковать первым людям, что князь об их же корысти печётся.

Видать, затем и отослала Ольга сына в Новоград, чтоб он премудрости княжения постиг. Коли там удержишься, то после уж и в Киеве преуспеешь.

Вот только Святослав княжую долю в ином видел. И, не от юности да скудоумия, а от гордого своего норова да отваги.

О том, что всякая держава торгом богатеет и крепнет он слыхал не раз. Но, слыхал так же и про греческого цесаря Александра. И про вождя свирепых гуннов Атиллу тоже слыхал. Разве купцами они были? А конунг франков Карл? Да, что Карл?! Дед Святослава Рюрик разве серебром, а не железом утвердил стол свой в Киеве?

А вот ежели б ему, Святославу, тот стол перенесть из Киева... да хоть бы и в сам Царьград! Не это ли для Руси величие?!

Ведь сумел же Вещий взять Царьград на меч, заставив трепетать базилевса! Да и отец греков воевал, хотя и не преуспел в том. А, считая прибытки, мошну-то набьёшь, но ни чести ни славы не добудешь.

Увлечённый такими думами да мечтаниями, Святослав о нуждах купчин вовсе не заботился, и княжением своим в Новограде тяготился. Диво ли, что и первые люди его невзлюбили? Продлись так ещё чуть, может и до смуты бы дошло, да встрял Добрыня Нискинич — уладил раздор. И князю пособил советом, и знать прельстил корыстными посулами.

Князю Добрыня молвил так.

На Царьград идти — войско великое надобно. Охочие-то сыщутся. И кун вперёд не попросят — за долю в добыче пойдут. Да, на сам-то поход серебра велми много потребно. Где взять? У купцов только. Однако, не дадут же они. Царьград крепок. Возьмёшь иль нет — неведомо. А и возьмёшь, так почто он им разорённый. В греках от торга корысть, а не от брани.

Мало того. Матушка-княгиня уж десятое лето, как в греческую веру обратилась, и может статься, походу на Царьград не обрадуется. Стол Киевский, вестимо, Святославу от рождения по праву назначен, но Ольга в Киеве крепко сидит. И знать с дружиною её любят, и простолюдины.

Нет, прежде чем на греков мечи точить, Святославу должно в Киеве утвердиться. А для того надобно чтобы о нём, об отваге его да ратной славе не в одной полянской, но и во всех землях молва пошла. Победа ему надобна над сильным ворогом. И такой есть — Хазария.

А ежели решится хазар воевать, так поди, станется уговорить купчин тряхнуть мошнами. Из варяг в греки идя, хазар не минуешь. Оседлал каганат торговый путь, что степняк жеребца, да и понукает. От поборов хазарских торговый люд немалые убытки несёт. Обуздать Хазарию — купцам прямая корысть.

О том после и толковал Добрыня с новогородской знатью.

Те, вестимо, рядили да артачились, однако согласились, всё ж. Сперва те, что помоложе да побезрассудней, а за ними и остальные. И серебришко дали, и припасов. А кто коней да оружие. Иные же и вовсе своих людишек снарядили. Каган-то, по слухам, едва ли не богаче самого базилевса. Чего от доли в добыче отказываться?!

Охочих же со Святославом идти сыскалось в достатке без труда.

В Новограде во всякую пору от разных языков лихих людей хватает. Тут и словене с Ильмень-озера, и чудь со свеями, и готы с полабами. А первее прочих новогородские ушкуйники. Эти кровь да поживу, будто волки чуют.

Собрав рать, князь, однако, на хазар выступать не спешил. Вместо того, Святослав двинул войско к Киеву, а сам с малой дружиной отправился на Оку в земли вятичей.

Ольга войну с каганатом могла не одобрить и киевляне бы княгиню поддержали. Потому, решено было прежде так сотворить, чтобы пятиться им стало некуда. Заодно же, не худо б не с пустыми руками в Киев явиться, а с новыми землями.

Вятичи издавна были хазарскими данниками. И хотя платили исправно, а степняки из каганата, что ни лето, зорили их порубежные города да веси, где лютовали без меры. Люди зубами скрипели, но знать терпела, страшась. Святослав насилу уговорил их боле дани не слать, а отрядить посольство в Итиль да там молвить, дескать, князь Киевский силою принудил их под руку Киева идти. А ежели бек с каганом желают вернуть вятичей себе, то прежде пусть одолеют Святослава.

На такое старейшины согласились, хотя в поход на Хазарию с киевлянами на пошли. Лишь немногие юные ратники примкнули к дружине князя. С ними вместе он и ускакал в Киев.

* * *