01. Я не участвую в войне, она участвует во мне. Первая часть

Солдаты Великой Отечественной... Сколько их, мальчишек, лежащих без имён в тысячах братских могил, павших в сражениях в смоленских лесных чащобах, в болотных топях под Ленинградом, на заснеженных подмосковных полях. У них общее на всех имя – Алёша, неизвестный солдат...
Уже успели повзрослеть их внуки. Молча взирают с довоенных семейных фотографий на своих потомков-сверстников мальчишки сороковых прошлого века.
Тем немногим из них, кто остался в живых, уже за 80. Война для них так и не закончилась. Болят в ненастье их раны. Тревожат память громовые раскаты той страшной войны, что обрушилась на их юность.
Солдаты Великой Отечественной... Они остались на фронтовых киноплёнках, в музейных боевых летописях. Они не могут уйти в небытие, они навеки в памяти спасённых народов.


Еще в автобусе, по дороге в Шаблыкино, припомнилось, как поразила меня, юнца, своими масштабами, несопоставимыми ни с чем ранее встречавшимся, увиденная четверть века назад скульптура Родины-матери на Мамаевом кургане. Стоя у гигантских её ступней, запрокинув голову, долго наблюдал, как за краем эфеса её меча, на летнем голубом небосводе, передвигались горошинки человеческих голов. Там, на стометровой высоте, работали ремонтники Сталинградского мемориального комплекса.
И разговор наш с Ильёй Васильевичем Вороновым начался именно о нём, о главном и последнем в его жизни поле сражения - о Сталинграде, символе великого подвига великого народа:
- В пятидесятых, когда только-только начиналось строительство на Мамаевом кургане, приезжал я туда, закладывал первый камень. Машин легковых внизу собралось - сотни! Приехали все генералы, участвовавшие в Сталинградской битве.
За столом, на небольшой типовой кухоньке, кроме самого Ильи Васильевича и его супруги Александры Никитичны, со мной рядом - Воронов-младший, семиклассник Илюша. Внимательно слушал он рассказ своего дедушки и тёзки, на 80-летний юбилей которого приехал с отцом, Николаем Ильичём, из самой Москвы.
А старый солдат вспоминал, как он учился в сельской школе, а потом, в полковой школе - на командира:
- Бывало, кто что прочитает по книге вслух, я следом тут же и повторю. Удивлял учителей, повторял всё очень точно, слово в слово. Правда, учиться довелось всего три класса.
А пулемет разбирал с закрытыми глазами. Песня была такая для нас, для пулемётчиков. Пока ее поёшь - должен успеть и разобрать, и собрать «Максима».
Под Харьковом пять раз обновлялся у меня расчёт. Порой и в одиночку приходилось таскать своего «Максима» (вес пулемёта - 20 килограммов плюс 40 килограммов вес станка, - Авт). На гору его затянешь, отстреляешься по наступающим немецким цепям - и на новую позицию. Помню, из-за коряги строчил. А они по мне - из миномёта. Так от той коряги щепки только и остались.
Станковый пулемет - сила великая. Если патроны в достатке и расчёт хороший, недоступен этот участок для целой неприятельской роты.
Уже в Сталинграде, когда мы держали оборону паровой мельницы, Яша Павлов и его ребята на ничейной территории дом заняли, от фашистов его очистили. Через три дня оттуда санитар Калинин до нас добрался за подмогой. «Дайте пулемет с расчётом, - умоляет, - фашисты наседают».
«А ты сам-то откуда?» - спрашивает командир полка. «Из дома Павлова», - отвечает. Так с того времени и стали этот дом называть.
«Воронов, собирайся», - приказывает комполка. А у меня от расчета никого не осталось. Тут как раз пополнение пришло, стали мы к Павлову пробираться. Добрались, а в домике этом, отрезанном от своих, кроме нас, военных, ещё тридцать три человека гражданских.
Наседали фашисты бесперебойно. Когда ленты пулемётные кончались, брались за винтовки. Раненые в руку кольца гранат зубами рвали, отбиваясь, - рассказывал Воронов-старший.
«Держитесь, ребята, - обращается к нам комдив через посыльных, - вы на виду у всего фронта»!
Два месяца только на горелой пшенице жили. Помогли нам гражданские прорыть ход до склада, где она горела. Как-то внизу, в подвале вижу - женщина платье сняла, стоит почти совсем голая. И дитя грудное у неё.
«Маленькую пеленать не во что. Придётся из платья выкраивать», - говорит.
А у меня припасены были совсем новенькие портянки. Отдал я их. Они и стали Зиночке Андреевой первыми пелёнками. Считай, крестница она мне.
Примолк на минуту рассказчик, вспоминая что-то своё. Суровое, солдатское.
Имена защитников того, Павловского дома навечно начертаны на его стенах. Было их всего 22 человека. Есть в Волгограде и улица Воронова, названная в честь Ильи Васильевича.
- Приглашали меня жить в Волгоград. И квартиру предлагали. Да как отсюда, из родных мест уедешь!
Сидя рядом с 80-летним человеком-легендой, единственным из оставшихся в живых из того маленького гарнизона, что два месяца в полном окружении защищал отвоёванный у фашистов дом-бастион, слушали мы ясный, с мельчайшими подробностями его рассказ. Глазами деда видел Илья-младший замёрзшую Волгу. Вместе с ним ползком пробирался с пустым ведром по закопчёному снегу к лунке от снарядного разрыва за водой. Туда, где от прицельного снайперского огня один за другим навсегда застывали и вмерзали в пропитанный нефтью лёд ранее посланные его однополчане. Пришли на память пронзительные строки, написанные другим фронтовиком, поэтом Юрием Левитанским:
Я - неопознанный солдат,
Я - рядовой, я имярек.
Я меткой пули недолёт,
Я - лёд кровавый в январе
Я прочно впаян в этот лёд
Я в нём, как мушка в янтаре...
- Однажды удалось мне притащить с Волги громадную рыбину. Осетра. Видно, оглушило его взрывом, выбросило на лёд. В рыбине килограммов десять веса было, не меньше. Жарили её на касторке, другого ничего не было, до дома Павлова полевая кухня не доходила.
Когда слушал рассказ фронтовика, видел его чистый, незамутнённый прожитыми годами взгляд, устремлённый в то далёкое его прошлое. Туда, где остались и юность, и здоровье, и ампутированная нога.
Вспоминал солдат имена и фамилии своих бывших соратников, погибших в саму войну. Вспоминал и умерших от осколков и болезней уже в мирное время. А чаще других вспоминал своего друга и командира:
- За границей, в Германии, встретил Чуйков Павлова: «Ну что, так и нет у тебя золотой звезды? Будет, слово даю!» И сдержал слово своё, получил Яша Героя.
А мне подумалось, что никаких золотых запасов не хватило бы, чтобы отлить ордена миллионам безвестных героев той войны. Да и есть ли на Земле металл, равный по цене солдатской доблести!
- В том последнем моём бою, в конце ноября сорок второго, двадцать пять ран получил. Слышу, как санитар про меня говорит: «Всё, до Волги не донесём. Умрёт». Ошибся он, вытащил из меня хирург кучу осколков. Пятнадцать месяцев в госпиталях пробыл, живу вот. Хоть и плохо со здоровьем, а остался последним из всего нашего павловского гарнизона. Когда на последней встрече с однополчанами мою фамилию объявили, бросилась ко мне на шею женщина в слезах, бывшая медсестра наша.
«Илюша, родной, живой, - рыдает. - А мы тебя давным-давно оплакиваем»!
- Отец мой еще с той, с первой мировой войны глухой и хромой вернулся. Отправил меня как-то в сельсовет с запиской какой-то. А туда на подводе из Шаблыкино начальство на лошади прибыло. Я им под руку подвернулся, меня и отослали к бабке, сторожихе при церкви. «Иди, - говорят, - ключи от церкви забери у неё и принеси». Бабка-сторожиха отказала: «Скажи им, детка, что меня не нашёл». «Я врать не могу», - отвечаю я ей. Словом, пришлось ей самой идти, церковь открывать. Стали приехавшие иконы срывать. Я им и возрази: «Сегодня рушите, а завтра всё восстанавливать вам же придётся». Старший из приехавших под задницу меня изо всей силы наподдал. Чуть не забрали, хотя и было мне тогда всего одиннадцать лет. А маленькие иконы, которые они хотели погубить, я потихоньку через разбитое окошко людям наружу передавал. Так кое-что спасти и удалось, - вспоминал свои мальчишеские годы Воронов-старший.
- Может, Василич, за тот случай и отвел от тебя Бог беду в сорок втором, - заметил рассказчику Андрей, друг Николая Воронова, отца Ильи-младшего. А мне подумалось, что именно в тех диких и непонятных 30-х годах и закладывался характер будущего защитника дома Павлова.
- Так и получилось, как я сказал. Начали сегодня церкви с земли поднимать, подошло такое время, - продолжил своё повествование Илья Васильевич. - А те, которые перешили себе на рубахи церковные покрывала, страшными болячками покрылись.
Выпили мы с Андреем и Николаем по бокалу шампанского за здоровье Ильи Васильевича. А самому старшему и самому младшему из Вороновых в бокалы сока налили.
Подошло время ехать в центр, где должно было состояться главное торжество по случаю юбилея «государственного человека, известного всему миру». Так потом, в громадном зале столовой, справедливо назовут Илью Васильевича Воронова.
Хотя и прислали за ним по этому случаю казённую машину, но отправился он на торжество на своём стареньком «Запорожце». Сам за руль сел. А на заднем сиденье - Николай и Александра Никитична.
Поздравляли юбиляра много. Были и грамоты, и цветы, и фотографии на память. Уважают здесь своего знаменитого земляка. Уважают не только за прошлые подвиги, но и за умение до сих пор держать марку бойца. Услышал я там, в просторном зале, некоторые подробности из жизни Ильи Васильевича «на гражданке». Не знаю как, но сумел он, инвалид с одной ногой, и огород сам вскопать, и посадить. За это управление сельского хозяйства назначило ему бесплатное пожизненное обеспечение семенами, рассадой и саженцами для огорода. А городское начальство постановило одну из улиц Шаблыкино его именем назвать.
Но самым желанным подарком стал для юбиляра новенький аккумулятор. Купили, зарядили и установили его на «Запорожец» механизаторы Шаблыкинской агрофирмы. Как же радовался этому подарку государственный человек, именем которого названы улицы и громадного Волгограда, и родного Шаблыкино! Радовался, потому что прежний, вышедший из строя аккумулятор, измотал его вконец.
Много добрых слов услышал старый солдат, сидя за столом, заваленном цветами. От чистого сердца произносились они земляками:
«Имя у юбиляра - святочное, из церковного календаря. Ему тёзкой - сам Илья Муромец»;
«Стрелы на полевых картах сражений - это только картинки. А на самом их острие - люди, солдаты. Так и не смогла пробить брешь сквозь дом Павлова чёрная фашистская стрела. Обломалась, потому что оборонял его пулемётчик Илья Воронов, наш Илья Васильевич».
Перед самым отходом автобуса сумел я пробраться к юбиляру. Под мелодии задушевных фронтовых песен, исполнявшихся для него местным ансамблем, попросил автограф и пожелание всем нам, ныне живущим.
«Пусть на всей нашей российской земле всегда будет мирно, урожайно и сытно. Мы возвращаемся к Богу, и Он обязательно повернётся к нам лицом», - были слова Ильи Васильевича Воронова.


Орловская область, Шаблыкинский район, село Глинки.
2 августа 2000 года.

PS
Илья Васильевич Воронов умер 2 января 2006 года на 86-м году жизни.
Совсем недалеко от его дома, всего в четырёх километрах, в 1943 году была дотла сожжена отступавшими фашистами деревенька Высокое. Это - родина моих дедов и прадедов.