01. Чародей. Вступление

Солнце уже скрылось за лесом и напоминало о себе лишь легкой розовой патиной, покрывающей небосвод на западе. Все еще было светло, только издалека со всех сторон начинали подкрадываться фиолетовые тучи, от чего в небе над Полоцком будто образовывалось круглое светло-голубое озерцо.

На смену дневному июльскому зною пришла вечерняя прохлада. Она, как некий незримый дух, поднималась из воды и медленно наваливалась на город, заполняя хаотично переплетшиеся узкие улочки свежестью.

Посад, густо населенный простым людом, ожил, засуетился, вдохновленно зашумел. Совсем разомлевшие от дневной жары торговцы вдруг спохватились, выкатились из своих крошечных лавчонок и заголосили на все лады в надежде привлечь последних покупателей. К гомону толпы примешивался стук многочисленных молоточков, отзывавшийся эхом во всех концах города, где строители спешили закончить работу до наступления темноты. Харчевни всех сортов тоже словно сбрасывали с себя дрему, оживляя улицы веселыми криками, песнями на разных языках и звоном посуды. Прибывающие в корчмы разномастные компании выталкивали на свежий воздух уже изрядно захмелевших посетителей - путешественников, наемников, торговцев, которые прибывали в Полоцк со всех концов света и коротали время между походами, посвящая себя пьянству и блуду. Набравшись смелости вместе с питным медом, они с диким смехом начинали сновать по улицам, хватать за подолы платьев, за плечи, за локти девиц, которые в свою очередь оглашали всю округу визгом и руганью.

София задумчиво наблюдала за посадом с возвышенности, расположившись на лужайке у замковой стены. Новая крепость, воздвигнутая князем Всеславом, которого теперь девушка называла мужем, высоко возносила свои башни, словно безразлично отмежевываясь не только от врагов, но и от простых жителей города. Как какое-то сказочное чудовище, приземлившееся на неприступные валы, стена угрожающе нависала над лабиринтами жилых кварталов, врезалась в них своей воинственной массой. Отсюда юной княгине все было видно как на ладони - и людные улицы, которые постепенно наполнялись мраком, и корабли в порту, замершие у берега и горделиво смотрящиеся в воду, и Задвинье - поселение на противоположном берегу реки, где во тьме узких переулков уже мелькали теплые огоньки факелов.

Воздух был влажным, пьянил сладким ароматом трав и цветов, запахом земли, остывавшей после жаркого дня, и София жадно втягивала его в себя. Ее немногочисленная свита расположилась чуть поодаль, ниже по склону замкового вала. Слуга, красивый юноша с золотистыми волосами, склонился на гуслями, медленно перебирая пальцами струны, а три девушки-служанки сидели на траве вокруг него и осторожно, будто-то боясь нарушить робкое звучание тихой мелодии, плели венки из простеньких луговых цветов. Одна из них, темноволосая Богуслава, вдруг придвинулась поближе к гусляру и склонила головку на его плечо. Этот искренний, целомудренный и полный нежности жест вызвал улыбку у Софии, которая испытывала какую-то взрослую, зрелую ответственность за этих молодых супругов, не смотря на то, что они были несколько старше ее самой.

Но в этот раз что-то было не так. Сердце княгини болезненно сжалось, а тело вдруг объял холод, которому неоткуда было взяться в мягкой неге этих теплых сумерек и который вынудил затрепетать каждый мускул ее хрупкого тела. София смотрела на черные локоны Богуславы, упавшие на спину юноши, и не могла вздохнуть от судороги, сковавшей не только ее тело, но и мысли. Из глубины души, из темного страшного омута памяти выбиралось ужасное осознание, готовое распуститься адским цветом и шипами пронзить ее разум. Картины прошлого разом предстали перед ее невидящим взором, во всей полноте своих красок и чувств, засиявших так внезапно и ослепительно, как россыпь драгоценных камней под солнечными лучами.

- Юстин! О, Юстин, что же я наделала! - отчаянно возопила София и вскочила на ноги, тонкими пальчиками левой руки упираясь себе в висок, а правую ладонь выставляя вперед словно в попытке защититься от тоски, набросившейся на нее как свирепый хищник.

Рот девушки округлился, а из огромных печальных глаз, обведенных черными ресницами, хлынули по щекам холодные ручьи слез. Княгиня так и замерла на холме над городом, подобно трагической античной статуе, и не могла видеть как гусляр поднял голову и с горечью и укором посмотрел на ее побелевшее лицо.