Корвин. 05

Сей господин, настроенный весьма патетически, уставился на меня в изумлении. Видимо, мой смех сбил его с толку.
Ну, честно, не могла удержаться. Ведь французский язык такой смешной.
Во всяком случае, фраза, которую он начал, но так и не закончил.
- Простите меня… Попыталась вычислить имя гостя. Вспомнила визитку, которую подал на подносе лакей. «Шубин С.В.»
Сергей, Семён, Степан… Владимирович, Васильевич, Викторович…
Рискну.
- … Сергей Владимирович за мой смех. Смешинка в рот попала. Прошу вас, продолжайте.
Прямое попадание. Я угадала. Его, действительно, знали Сергеем Владимировичем.
- J’ai perdu tout le temps que j’ai pass; sans aimer, - продолжил он со снисходительной миной на лице.
Опять чуть не фыркнула, едва сдержалась. Лишь уголки губ дрогнули от внутреннего смеха.

«… интурист хорошо говорит… но только хоть бы одно слово понять! Надо бы переводчика»
Как по-щучьему велению, перед глазами появился… сурдопереводчик, который мне наглядно показал:
«Я потерял все то время, которое я провел без любви».
Забавно, хотя тут же стало не до смеха.
Это, что? Прелюдия любовного объяснения?! Мы так не договаривались. И нечего мне чужих кавалеров подсовывать. Я сюда отдохнуть приехала.
Надо ответить этому хлыщу.
«Мой переводчик» тут же заработал, делая неприличный жест:
- Chaque chose en son temps.
(Всему свое время).

Красавчик, как-то странно на меня поглядел, даже рот приоткрыл от удивления. Видимо, благовоспитанная девица должна не так себя вести.
Зато Ягужинская, одобрительно поблёскивая глазками, продолжала сидеть, словно воды в рот набрала. Дуэнья.
- Какие новости, Серж? (глупо своему ровеснику выкать и величать его по имени-отчеству)И без лирики, прошу вас (всё таки надо следовать обычаям).
- Похороны Луизы Карловны Вильегорской, урождённой Бирон. В католической церкви соберётся самое блестящее общество Петербурга, чтобы проводить усопшую в последний путь. Почту за честь, сопровождать вас.
- Я туда идти не собираюсь.
- Вы, конечно, шутите, дорогая Мари. Наш долг – быть там.
«Интересно, это что за обязаловка? Ладно, сходим. Засветимся на публике. Посмотрим на тех, среди которых мне предстоит теперь вращаться».
Пора осмотреть свой гардероб и надеть что-то подобающее случаю.
Я вежливо выпроводила гостя, пообещав ему поехать с ним на эти чертовы похороны.
«Весело» начинаются мои каникулы здесь!

Заглянула в гардероб, чтобы выбрать в чём пойти. Простенькое белое домашнее платье, в которое я облачилась по настоянию Ягужинской, меня раздражало.
Оно было белого цвета. Этот цвет у меня стойко ассоциировался с платьем невесты. А замуж я не собиралась.
Платья из шелка, гипюра, тафты, органзы, отделанные в ручную бисером, пайетками, кружевами - подняли моё настроение.
Жаль, что в выборе цвета ограничена. Всё таки, похороны.

Первый мой выход в свет прошел успешно. Никто не усомнился в подлинности графини Бутурлиной.
Скука страшная! Светлым пятном стала встреча с Тютчевым. Чуть не кинулась взять у него автограф.
На выходе из церкви, всё же не удержалась, процитировала ему:

«Жизнь, как подстреленная птица,
Подняться хочет - и не может.
Нет ни полёту, ни размаха –
Висят поломанные крылья,
И вся она, прижавшись к праху,
Дрожит от боли и бессилья… »

- Прекрасные строки, ваше сиятельство. Кто их автор?
- Вы, Фёдор Иванович. Тут я вспомнила, что стихотворение это будет написано лет через десять.


Потом меня пригласили на вечер Карамзиных и Мещерских, главной темой беседы стало покушение на австрийского императора Франца Иосифа.
Видела царя Николая Романова. Дородный, видный мужчина, затянутый в военный мундир.
К нему у меня сложилось двоякое отношение. С одной стороны - тиран, убийца декабристов, жандарм Европы, а с другой - он дал согласие на постройку железной дороги, семье Пушкина помогал, оплатил все его долги.
Про Александра Сергеевича Пушкина мне тут рассказали смешную историю.
В 1818 году ему после горячки обрили голову и поэт был вынужден носить парик.
Как-то,в Большом театре, он вошёл в нём в ложу знакомых. Во время спектакля, жалуясь нажару, снял с себя парик и начал им обмахиваться, как веером... Это рассмешило сидевших в соседних ложах, а затем тех, кто сидел в креслах. Смех волнойпокатился по залу.Пушкин соскользнул со стула на пол и, укрывшись за барьером, натянул парик, как шапку. Так и просидел всё действие, отпуская шутки насчёт пьесы и игры актёров.
Не знала я раньше, что Пушкин носил парик. Может у него и бакенбарды были накладные?


Праздники в самом разгаре. В трёх театрах идёт по два спектакля в день.
Ежедневно балы. Никто не знает, что четвёртого октября 1853 года начнётся Крымская война.
Впрочем, это будет где-то там, а я здесь. Историю не изменить.
Так будем продолжать жить.
Jouis de chaque moment
(Наслаждайся каждым моментом)
Тем более, что круговорот светских мероприятий закружил меня. На великосветских банкетах всегда окружена щегольской молодёжью в Петербурге. Tout le monde ; mes pieds (все у моих ног).
Красиво. Дамы в нарядных туалетах, мужчины в вечерних фраках. Только славянофилы - словно жирные пятна возникали в разгар бала и портили общую картину своими красными рубахами, смазанными сапогами и мурмолками. Они уговаривали светских дам облачиться в сарафаны а ля рус. Один такой «мужик» подошёл ко мне и стал навязывать свой русский патриотизм для смены немецкого платья на сарафан, а шляпку на кокошник.
Мой партнёр по танцу - князь Орлов не выдержал и спросил:

- Дамам сарафаны, а кавалерам - кафтаны?
На что одержимый славянофил ответил:

- Да, всё только исконно русское», и угрожающе сжал кулаки.
Князь поспешно отошёл.

- Что у Орлова с ним произошло? - спросили у меня.
- Право, не знаю, - ответила я слегка улыбаясь, вспомнив слова Чаадаева на выходку такого же славянофила в сороковые годы.
- Кажется, этот господин уговаривал князя надеть сарафан... или что-то вроде этого.

Серж, хмуривший до этого свои соболиные брови за то, что я отдала танец красавцу Орлову, стал смотреть на меня с восторгом. А я лишь повторила остроумный ответ Чаадаева.


Меня окружало много молодых людей, но предпочтение я отдавала Сержу, который был моим верным рыцарем в чёрном фраке и белом жилете.
Он оказался хорошим парнем, приятным собеседником, и, кажется, я в него влюбилась. Когда это произошло? Наверное, тогда, когда мы поехали кататься на лошадях в Царском селе. Я с опаской взглянула на всхрапывающее от нетерпения, животное. И всё же села. Вначале было не страшно, но когда моя лошадь понеслась по заснеженной опушке леса, я испугалась, а затем вылетела из седла. Снег смягчил моё падение, но не самолюбие.
Не удержалась в седле! Досада испарилась, когда Сергей спрыгнул и бросился ко мне.

- Вы не ушиблись, Мари?
- Кажется, нет.

То, что он любит меня, не вызывало сомнений. Я ждала и боялась его признания одновременно. Ведь мне предстояло вернуться назад, а Сержу остаться здесь. А может, захватить его с собой? Ему пойдут футболки и джинсы.
«Мечты, мечты. Где ваша сладость?»
И всё же, разговор, которого я так боялась, состоялся.

- Мари, вы покорили меня непреклонностью, упрямством, порывистостью движений и страстностью, гордостью и вспыльчивостью, которые сменяются потом редким добродушием и открытостью, умением очаровать.
У вас всегда большой круг друзей и поклонников. Вы - всеобщая любимица и умеете ладить со всеми.

- Только эти качества во мне привлекают вас?
- Нет. Вы - forte et tendre (cильная и нежная).
J`ai perdu tout, alors, je suis noy;, innond; de l’amour; je ne sais pas si je vis, si je mange, si je respire, si je parle mais je sais que je t’aime.
(Я потерял всё, видите ли, я утонул, затопленный любовью; Я не знаю, живу ли я, ем ли я, дышу ли я, говорю ли я, но я знаю, что я люблю тебя!)
Я прошу вашей руки, Мари. Станьте моей женой.

«Что же я наделала?!
- Серж, мне надо подумать до завтра. Я дотронулась пальчиком до его родинки на щеке, понимая, что прощаюсь с ним навсегда.
Дома я направилась к картине с вороном. Ягужинская догнала меня. Её костлявые пальцы сильно сжали меня за плечо.
Вскрикнув от боли, я обернулась к ней.
- Не делай этого!
- Я должна вернуться к себе домой. Мария ждёт моего возвращения.
- Мне безразлична её судьба. Но ты – моя кровинушка останешься со мной. Я уничтожу проход в твой прежний мир.
- Судьбу не выбирают. Там мой дом. Здесь я чужая, как ты была в том.
Какой холодный и жесткий клюв у ворона. На прощание, паршивец клюнул меня в палец.
Несмотря на сопротивление Ягужинской - вернулась туда, откуда пришла. Мария вновь заняла прежнее место в своём мире.

«Rejette ce qu’il ne t’es pas
Отбрось то, что не есть ты».

Я сильнее - я победила. Призраки прошлого останутся там.

Как говорят французы:
«Respecte le pass;, cr;e le futur!»
(Уважай прошлое, создавай будущее!)


Девушка одиноко стояла на мосту и вглядывалась в воды Невы.

- Нет! – крик полного мужчины лет пятидесяти в шляпе, пальто и белом кашне, заставил её с удивлением посмотреть на него.
Он подбежал к ней и оттащил от парапета. С одышкой тяжело дыша, вновь попросил:

- Не надо!

- Я ничего не собираюсь делать. Всё уже сделано. Она больше не со мной. Мне только надо научиться пережить наше расставание.
- Никакая любовь не стоит того, чтобы за неё так сильно убивались.
- При чём здесь любовь?! Я хотела нашего расставания. Можно сказать, что я – избавилась от неё.
- Вы сбросили её с моста?!
- Я выражаюсь фигурально. Она жива, только живёт в другом мире, в прошлом. И я закрыла за ней дверь.
Мужчина отстал от меня, сочтя не совсем нормальной.
Вернувшись домой, налила себе мерло в бокал. Едва заметная родинка на месте, куда клюнул ворон. Болит, зараза!
На столе - перстень с красным камнем и медальон.
Долго смотрела на луну, но теперь в полном одиночестве.


«С неба, скалясь, ущербная смотрит луна.
Я спокойна. Мне некуда больше спешить.
Я пьяна, я пирую сегодня одна
На поминках своей не умершей души.

Я в разбитое зеркало смело гляжусь
И смеюсь своему отражению в лицо:
Для того, чтобы выжить из глаз моих грусть,
Белый конь не ударит копытом в крыльцо.

Над моей головой разогнав воронье,
Не коснется ладони родная рука.
И отныне слепое неверие мое
Между нами прочнее стоит, чем века.

Голос тихий, отчаянья полный, поет,
Вразумляет: "Опомнись, иначе - беда!
Тот, кого неразумное сердце зовет,
Не живет на земле. И не жил никогда.

Никогда...Никогда! Ты от счастья ключи
Выбрось в омут. Они не подходят к замку.
Беспокойное сердце твое замолчит,
Дай лишь срок ему. Ясно и дураку,

Что в агонии бьющихся поздно лечить".
Но, клянусь, все отдам - веру, правду и честь,
За один только призрачный отзвук в ночи,
Донесенное эхом далеким: "Я здесь".»


(Копьева Юлия)