01. Уроборос

23 ноября. «Триумф» - прекрасное имя – громоздится дымящейся кучей искорёженного металла. Первый в Истории полёт на Марс увенчался поистине сокрушительным успехом...

Восемнадцать дней назад, по земному исчислению, они все себя поздравляли. Какой банкет устроило Межпланетное Общество! Какое угощение! Какие произносились речи! Один умник даже прочёл поэму. Сюда бы этих болванов...

Чудесный «Альфа-пропеллант» Менарда оправдал возлагавшиеся на него ожидания. Вот только великий химик позабыл сказать мне, как нестабильно и огнеопасно его проклятое горючее. Мне поразительно повезло, что взрыв произошёл, когда «Триумф» уже снижался. Если бы это случилось в космосе или в момент входа в атмосферу...

Повезло, ничего не скажешь! Я нахожусь в котловине где-то в Большом Сырте, окружённой грядой низких горбатых холмов и усыпанной булыжником. Нигде ни травинки, ни колючки, только красная глина и красный песок, или пыль. Горизонт странно узкий, вызывающий чувство заточения. Небо тёмное и мутное, словно смотришь на него сквозь грязное стекло.

Зачем я это пишу? Кто прочтёт эти строки? Словно какая-нибудь одинокая гимназистка, я делюсь мыслями с дневником. Но никакая гимназистка не одинока так, как первый и единственный человек на Марсе.

Моё имущество: подбитый пробкой замшевый костюм, унты, шлем с маской, фонарик, пачка галет, пеммикана и шоколада, фляжка со сдобренной ромом водой (трёхдневный рацион), наручный хронометр, компас, ручка и тетрадь. Всё.

В одном Общество оказалось право – на Марсе холодно. Если бы у меня был термометр Цельсия, он показал бы градусов сорок ниже нуля. При этом солнце, которое гораздо меньше и тусклее земного, ещё довольно высоко; представляю, что будет с наступлением темноты. Ветра нет, но воздух такой разрежённый и сухой, что дыхание причиняет боль.

Мне, пожалуй, следует учредить новый календарь - календарь Эпохи Человека на Марсе. Итак, сегодня День Первый. Увы, новое летоисчисление будет весьма коротким...

24 ноября (День Второй). Закат на Марсе – странное зрелище. Облаков нет, и нет той игры мягких оттенков, что радует глаз на Земле. Вместо этого на горизонте пылает ослепительное золотистое зарево, постепенно теряющее яркость. Потом наступает мрак, какого у нас не бывает в самые тёмные ночи. Звёзды кажутся большего размера, чем на земном небосклоне, но бледными и мёртвыми – они не мерцают.

Когда стемнело, температура воздуха действительно снизилась, но не так сильно, как я того ожидал. Я проспал пять часов. Сначала мне приснилась моя мать. Она сидела у окна нашего домика в переулке Золотых Шаров, вязала и улыбалась, словно посылая мне благословения. К счастью, она умерла, тихо и без страданий, два года назад. Её сердце не выдержало бы известия о моём крушении на Марсе. Потом мне явилась молодая женщина, которую я никогда раньше не видел, или, по крайней мере, не помню, чтобы видел, хотя в её чертах было что-то знакомое. Писаная красавица в каком-то дикарском наряде. «Вот и ты», сказала она.

Кофе бы не помешал, но термос погиб вместе с «Триумфом».

Важное открытие. На Марсе есть жизнь. И какая жизнь! Через два часа после рассвета я решил прогуляться по окрестностям. Я прошёл километра полтора (хотя в низком тяготении и при странной перспективе трудно быть уверенным), когда нечто вроде кожаных ремней выскочило из-под мелкого песка и вцепилось мне в щиколотки. Чем больше я старался освободиться, тем крепче становилась хватка проклятых ремней; у меня не было ножа, чтобы их перерезать. Их сила и гибкость были просто дьявольскими. Если бы это происходило на Земле, мне было бы с ними не справиться, но здесь мои силы утроились. Минут через десять ожесточённой борьбы оба щупальца лопнули, и на поверхность вылезло нечто похожее на кожаный мешок размером с крупный арбуз, с полудюжиной длинных лент. Я бросился бежать. Существо некоторое время дёргало щупальцами, потом зарылось обратно в песок.

По иронии судьбы, ужасная встреча меня обрадовала. Кожаный мешок, что бы он собой не представлял, несомненно, хищник. Ergo, он охотится на других животных, скорее всего, травоядных. Ergo, где-то есть растительность и вода.

Приближаясь к Марсу, я заметил сеть линий, которые вызывают такие споры среди астрономов. Каналы ли это или что-то другое, пока сказать не могу. Грустно, что моё единственное средство передвижения – собственные ноги. Ещё печальнее то, что у меня нет оружия. Мудрецы Общества твёрдо уверены в безжизненности Марса.

Всё же я полон решимости продолжить обследование. Как заправский Робинзон, я набрасываю карту. Котловина, где столь триумфально завершился полёт «Триумфа», окрещена Впадиной Видаля. Холмы получили название Горбов. Округа настолько уныла и однообразна, что добавить в эту номенклатуру пока нечего.

Если ничего непредвиденного не случится, я должен оказаться у Горбов через час-другой. Я сделал подобие остроги, отломав длинный кусок обшивки «Триумфа». Копьё пещерного человека, сработанное из иридиево-никелевой стали!

Лучше не думать о том, сколько «кожаных мешков» прячутся под песком. Нет смысла строить предположения насчёт других здешних животных. Я иду тропой, отличной от той, что привела меня к чудовищу. По крайней мере, я так думаю.

К счастью, эти твари, похоже, не особенно многочисленны, так как я достиг подножия холмов без приключений. Впадина Видаля более или менее круглая, девять или десять километров в поперечнике. Горбы – пологие, закруглённые пригорки красновато-охряного минерала вроде боксита, без малейших признаков растительности; самый высокий вздымается метров на двадцать. К основной породе здесь крепится другая формация, тёмные пористые камни. Они напоминают огромные морские губки.

Воды до сих пор нигде не видно. Хорошо, что на жгучем морозе пить не очень хочется.

Горбы позади. Впереди тянется огромное пустое пространство красного песка. Луна, Фобос, приближается к зениту. Это полупрозрачный серый круг размером с блюдечко для варенья. Она отбрасывает продолговатую лиловую тень на песок на горизонте. Вторая луна, Деймос, ещё не показалась. Так или иначе, она будет лишь немного больше звезды первой величины.

Марсианский день на 37 минут 22 секунды длиннее дня на Земле.

Пустыня простирается, насколько хватает глаз...

25 ноября (День Третий). Решительно ничего достойного упоминания. Прошёл сто с лишним километров на восток от Впадины Видаля. Лишь песок, булыжник и эта жуткая мёртвая тишина.

26 ноября (День Четвёртый). Сразился с ещё одним «кожаным мешком», меньше и слабее предыдущего. Моя острога наткнулась на твёрдый панцирь – эти твари, должно быть, позвоночные. Или они вроде наших морских ежей. Кажется, панцирь я пробил. Раненый зверь уполз под песок.

Как ни берегу я пищу и воду, запас мой иссякает.

27 ноября (День Пятый). Растения! Наконец-то! Своего рода оазис, метров семьсот в длину и сто в ширину, заросший растениями. Все одного вида, трава с толстыми стеблями и полукруглыми листьями, бледно-синего цвета. В высоту они примерно мне по щиколотку. Цветов нет, но сказать, не цветут ли эти растения вообще или же я набрёл на них не в сезон, мог бы только ботаник. Есть лишь один способ установить, съедобны они или нет, но что-то удерживает меня от такого опыта.

Растут они на твёрдой глинистой почве, и я подозреваю, что у них, как у суккулентов наших пустынь, очень длинные корни, которые достигают глубоко залегающий водоносный пласт, поскольку воды нигде нет.

Последнее обстоятельство довольно неутешительно, так как мой запас почти на исходе.

28 ноября (День Шестой). Закат. В тридцати километрах к востоку от Клумбы – так обиталище синих растений помечено в марсианском атласе Видаля – высится ещё одна гряда круглых холмиков, очень похожих на Горбы. Это Бугры. Не знаю, как назову третье такое образование, но подобные соображения неуместны.

Эпоха Человека на Марсе близится к концу. Оставшейся воды едва хватит, чтобы заполнить напёрсток. Завтрак был моей последней трапезой. Любопытно, побрезгают ли «кожаные мешки» падалью...