Однажды депутат Рашкин повстречал в лесу лося.

- Депутаты тут ходят, - проворчал лось, - кушать мешают.

И продолжал трапезу.

Но депутат Рашкин был не просто депутат. Он был коммунист. И даже сталинист. Эти депутаты отличаются от прочих депутатов своей непокобелимостью. Лосю бы следовало это знать. Но он мирно пощипывал травку.

- Лось, - спросил Рашкин, - за кого ты голосовал на прошедших думских выборах. За какую политическую партию?

- Нам, лосям, ваша политическая деятельность по барабану, - отвечал лось. - Мы, лоси, на выборы не ходим.

Ночью на столе килька, шпрот и колбаса вели беседу. Они старались не разбудить слесаря Михалыча, который мирно посапывал в соседней комнате после тяжёлого трудового дня.

В полуночной тишине на кухне тикали часики, отмеряя время.

- Вот, как законсервировали меня, - жаловалась килька, - тут-то я и поняла всю жестокость людей этих.

- Тебя ещё не коптили, - сказала шпротина. - Ты, голубушка, и жизни не нюхала.

- А ты в томатной пасте не плавала.

- А тебе голову не отрубали.

- Да, жизнь не сахар, - согласилась колбаса.

Однажды, опаздывая на важную встречу, я не стал дожидаться автобуса, а поймал такси.

- Краснококшайская, 102 А, - сказал я, усевшись на заднем сидении, - и побыстрее.

- Будет сделано, - сказал таксист и ударил по газам.

Однажды у Светланы Коняшкиной разболелся зуб. День болит, болит другой. Невмоготу ей стало. На третий день Света пошла в стоматологическую клинику.

Однажды, осеннею порой, Света шла по лесной безлюдной дороге в деревню Дубровка. Она решила навестить свою престарелую родственницу. Светлана несла ей продукты из города.

Но дорогу развезло. Были дожди. И теперь то тут, то там лужи. Но Света мужественно шла к своей цели, чтобы накормить старушку.

Но вдруг вдали на дороге замаячила фигура. Она шаталась и цеплялась за стволы. Это был весьма пьяный пешеход, шедший в неизвестном направлении.

Приблизившись, Света разглядела, что странник искупался не в одной луже. Грязен он был весьма.

Однажды холодным ноябрьским днем я шёл через лес. Каркало вороньё. Дул пронизывающий северный ветер. С неба сыпался мокрый снег. Вдали выли волчьи стаи.

"Надо бы до ночи до города добраться, - размышлял я, - а то серые от меня и косточек не оставят."

И я ускорил шаг.

Но тут я наткнулся на некое сооружение, конструкцию в своём роде. Это была виселица. И не просто виселица, а виселица человек на двадцать. Но на ней болталось лишь двое бродяг.

Внизу расхаживал палач и его сынок, постигавший, надо думать, тайны палаческого мастерства.

Я шёл по улице. Обходил лужи и оттаявшие собачьи сюрпризы. Также я старался не подскользнуться. Ведь приземлиться в этот сурприз - удовольствие сомнительное. Весна, однако.

Но, подходя к мусорным бачкам, я обнаружил там собрание. Три женщины и одна бабушка с палочкой как коршуны налетели на помойку и чего-то там разбирали.

Вскоре мне стал понятен их ажиотаж. Это парень из Пятерочки сносил к бачкам просроченные продукты. Там были и апельсины, и булочки, и виноград, и, не побоюсь этого слова, колбаса.

- Ты меня любишь? - спросила она, уставившись в ледяные узоры на окне.

- Тебя? - немного удивился он. - Тебя - нет.

- А кого тогда?

- Себя, - отвечал он, доедая свой рыбный ужин.

Вот уже двадцать лет он будил меня этой фразой. Игнатий был одним из многих миллионов роботов-компаньонов. Они сопровождали своих хозяев повсюду, присматривали за ними и учили любить Родину и правительство.

Однажды я шёл по улице. Падал снежок. Я с упоением потягивал морозный воздух и размышлял: "Ничего, весна не за горами."

И вот на этих приятных мыслях, когда моё лицо, вероятно, расплылось в глупой и благожелательной улыбке, я поскользнулся.