Сколько ни думай о прочности стен,
враг просочится в ржавеющий слив.
винтики хрупки - охранники в плен.
хочется выжить, отличный мотив.


В этих обломках забытая страсть;
пылью разлук накрывает, как саван.
нашему замку воздушным не стать,
лучше зароем в глубокую яму


каждый кирпичик заветной мечты.
пуст коридор, только плесень и сырость.
время, как самый безумный мясник
тащится следом, куда бы не скрылась.


Ломом придавленный, ярость в глазах
смешана с чувством фантомной утраты.
жаль наблюдать, как растут города,
обреченные вскоре исчезнуть с карты.

тень сомнений повисла над нашей тропой,
мы не знаем, что будет в базальтовой тьме.
не уверены, тех ли ведём за собой?
мы боимся, что сами совсем не те.


нам бы струсить, вернуться, забиться в углы.
мы не лучше уснувших в побегах вьюна -
колыбельную им напевает ковыль,
укрывает до глаз васильков пелена.


А неспящим идти по замёрзшей земле,
из миров, где не знают про песни ветров.
в те края, к ненароком заблудшей весне,
поцелованной с нежностью холодом звёзд.


«— Нам не треснуть под тяжестью всех атмосфер,
Мы кремéнь в зажигалке, мы тайное вето»

В темноте мой костёр освещает луну, подходи, потерявшийся в сонных чащах, просыпайся, ложись аккуратно к огню. Его сердце звучит необычно бодряще. Словно это твоё, добрый узник ветров, немалая жертва - светить окружающим. Я хотел бы молчать, но найду пару слов, дорога к свободе, скажу тебе, та ещё. Плата за отдых - твой истинный жар, сердце, кипящее нежностью к людям, взамен забирай все угли из костра, освещай ими путь, ты теперь безрассуден.


Время бежать, твои близкие ждут, озари их нутро, будто вспышка на солнце,


Но запомни, мой Данко, бессмертен лишь дух.

«Дрожь земли, неужто буря?»
Небосвод на два распилен.
Столб огня, тугие струи,


космос больше не стерилен.


Позже в трубку пьяный бред.
Боль, обида: «Мама, мама,
мы прикованы к Земле,


мы роди́лись слишком рано…»

Танцую под ритм бытового шансона.
Стиралка. Кондей, отбивающий бит.
Пустота этих стен - мой естественный кокон.
Как, впрочем, с балкона заезженный вид.


Залиться под вечер уже не впирает.
Странная молодость - светел и рад.
С экранов стращают то адом, то раем.
Можно не внемлить
-
Я сам себе ад.


Взглянешь на утро - глаза стекляшки.
Вены узором, а нервы в кулак.
«Когда это осенью не было тяжко?
Скажешь мне, тоже, наивный дурак»


Только твой голос, по-зимнему пряный,
держит меня от падения в быт,


я найду как ответить,
хоть мёртвый, хоть пьяный.

Открываешь окна, проветрить в доме,
ждёшь свежий воздух - приходит она,
стоит на пороге, не дрогнет бровью,
с платья сочится одна бирюза,
исхудавшая, бледная, руки исколоты,
про таких говорили: не знает края́.
Долго глядит в очертания комнаты,
«Я пришла, – говорит, – накорми же меня»


Схватит за ворот холодными пальцами,
тащит в квартиру, «садись за стол»
«Они разобрали по камешкам капище,
ты мне поможешь? Вот сумма, вот ствол»


«Мы накажем причастных, не будет покоя,
они взмолят Богам, как однажды Ахилл,
не нашёл отмщения павшей Трое,

Мне стоять бы столбом нерушимым, одёрнутым в плесень, каменным.
Наблюдать, как людей-знамения убивают другие – со знаменем.
Стать приютом плющу и смородине, под венком тёмно-бурым, бязевым.


Засыпать на рассвете и видеть сон, что я глыба у старого ясеня.


***
Ныне волхвам плясать у подножий дубов, называть мои шрамы - рунами.
Я смотрел и молчал, от начала веков, но меня наконец-то слушали!
Как рассветный туман оседает впотьмах, его капли становятся лужами,
Как в гранит барабанит жемчуженный снег, приносимый январскими стужами.

Дверь моей лавки настежь открыта с семи утра, сушится облепиха, мята, пучок свежесорванных трав, каждый заходит, свернувши на этот тракт. Знают, для них я готовлю лекарство.


«Ох, ну сегодня совсем беда, котелок мой не варит и с памятью плохо, не то что - погано. Странно, в средних землях, я слышал, бывают ветра, но уж так, не дай бог, все идёт к урагану»


-Будет вам, бросьте, послушайте, мистер Майнд, вот абрикосы, черника, миндаль, растолочь это в ступке, добавив льняное масло, а под вечер сварить облепиховый чай, и поверьте мне, будет всё с вами прекрасно.


***

«Думаю, стоит
Получше питаться и бросить курить,
Поменьше срываться на яростный крик.
Спать по ночам и не верить в судьбу,
Попробовать, как там, ну эту ходьбу.
Не гробить здоровье, не пить алкоголь,
Не делать, как делает кто-то другой.
Не следовать моде, быть верным себе,
Однажды собраться в далекий Тибет.
Не думать о глупом, не сахарить чай,
Не видеть границы, но чувствовать край.
Почаще любимым писать о любви,
Думать сначала, потом говорить.
Чувствовать кожей и солнце и снег,
Не думать о том, сколько прожито лет.
Жить полной грудью, светиться во тьме,

Я прошу не ходи за мной, честно, не надо.
В моих чащах упадок, тут не водится даже Лихо.
«Тьфу на тебя, чтоб тебе, грязному, не было ладно»
Всё кричит, а в ответ ничего ему. Тихо.


Тут на входе Тесеев клубок распадается в клочья.
И лисицы слышны только смрадом, да смольными каплями.
Я клянусь, что слепой бы увидел воочию,
Как с бездонной потьмой он не сходится взглядами.


Тут же месиво, явно, ты просто одумайся!
Только темный предел, да безумно дырявая стужа.
Тут земля, что крутилась - теперь не крутится,
Тут озёра их глаз - лишь промёрзшая лужа.